ступеням к успеху. В Америке эта борьба была скорее горизонтальной, чем
вертикальной: все были равны, но каждый стремился получить больше равенства,
чем все остальные.
Одним из показателей успеха было то, что домашняя хозяйка должна иметь слуг,
которые бы все делали за нее; торжество среднего класса можно наглядно
проиллюстрировать цифрами статистики занятости населения. На 16 мужчин и
женщин, населявших Америку, согласно переписи 1841 г., приходился один
человек домашней прислуги. Десять лет спустя, из трех миллионов женщин и
девушек от десятилетнего возраста и старше, зарабатывавших себе на жизнь,
одна из четырех работали служанками. К 1871 г. их число увеличилось до 1 204
477. На протяжении всего XIX века и до 1914г. работа домашней прислуги была
самой распространенной среди эмигранток и вторая по частоте в целом [16,
327].
Жена представителя среднего класса, освобожденная от хлопот по хозяйству,
должна была чем-то заполнять свое время. И она сама и ее муж были убеждены
(так же как и книги по этикету, буквально наводнявшие рынок в XIX столетии),
что она живет как благородная леди.
Мужчины среднего класса были привязаны к своей работе, и их жены и дочери
были предоставлены самим себе. Некоторые заполняли время полезной работой,
но большинство женщин просто ходили целый день по магазинам или в гости к
соседкам посплетничать, а то и просто бездельничали или упражнялись в хороших
манерах.
Э. Дж. Грэйвс говорит о женщинах, которые «в своем честолюбивом стремлении
походить на благородных леди используют свои прекрасные ручки только для
того, чтобы играть кольцами, прикасаться к клавишам пианино или струнам
гитары» [23, 27-28].
Женщины несли ответственность за воспитание своих детей, поддержание
домашнего очага и соблюдение морали; сердобольная мать должна была
воздействовать на детей «мягко», используя новые педагогические методы
убеждения вместо принуждения. Устои викторианского дома, который держался на
женщине, вдохновляли буржуазных реформаторов и миссионеров (как мужчин, так и
женщин) на то, чтобы внедрять модель буржуазных семейных отношений в каждую
группу населения, живущую по другим законам.
2.2.3. Период после гражданской войны
Отношение к браку как «священному союзу» после гражданской войны стало
изменяться под воздействием целого ряда причин, среди которых – бурное
развитие права, демократизация общества, дух конкуренции и прагматизма,
порожденные новыми экономическими отношениями (капитализм).
Д. Бурстин отмечает, что после гражданской войны сформировались специфичные
для Америки условия, когда борьба за успех для честолюбивых молодых людей,
мечтающих о юридической карьере, зависела не столько от углубленного изучения
основополагающих юридических принципах, сколько от внимания к деталям, учета
новых нюансах факта и способности договариваться и устраивать дела [5, 82].
Первая реальная возможность выгодной с точки зрения конкуренции деятельности
в области юриспруденции была найдена Невадой в такой отрасли права, как
развод. Это была сфера издавна существовавших противоречий.
С завоеванием независимости было подтверждено право каждого штата по своему
усмотрению принимать закон о разводе. Дух времени, приверженность свободе и
ненависть к любой тирании, всколыхнувшие в некоторых частях страны движение
за ликвидацию рабства чернокожего населения, побудили других выступать
против домашней тирании и принести освобождение тем (как сказано в одном
памфлете, написанном в 1788 году), «кто зачастую соединен вместе в наихудшем
из всех возможных союзов... освобождение несчастному мужу, находящемуся под
башмаком у жены, или забитой, обижаемой, презираемой жене... Они не только
приговорены, как преступники, к своему наказанию, но их наказание должно
длиться до самой смерти» [5, 89].
Между Революцией и Гражданской войной большинство штатов либерализовали свое
законодательство в области развода. Если брать ситуацию в целом, то новые
штаты, созданные в северо-западной части первоначальной территории США, были
либеральнее, тогда как штаты, расположенные вдоль побережья Атлантики,
отличались более жестким законодательством, причем особенно жесткими были
законы в Нью-Йорке и Южной Каролине. Почти во всех штатах происходил процесс
упорядочивания и стандартизации бракоразводной процедуры. К 1867 году
тридцать три из имевшихся тогда тридцати семи штатов законодательно отменили
оформление развода через легислатуру штата. Это был важный шаг на пути к
демократизации развода, поскольку ранее «частный акт» законодательного
органа штата был инструментом, при помощи которого состоятельные и
влиятельные граждане получали особые привилегии при разводе. Но оставалось
множество различных предписаний на сей счет, так как в рамках федеральной
системы брак и развод оставались прерогативой штатов.
Именно федеральная система породила практику «миграционного» развода.
Состоящий в браке человек, который находил законы своего собственного штата
неудобными для себя, временно переезжал в другой штат, чтобы получить развод
там. До Гражданской войны, неудачно женившиеся жители восточной части США
ехали освободиться от брачных оков на Запад: в Огайо, Индиану, Иллинойс. «Нас
затопила толпа обижаемых и обижающих, раздражительных, сладострастных,
экстравагантных, не подходящих друг другу мужей и жен, как раковину при
засоре затопляет грязная вода всего дома», — писала в 1858 году газета
«Индиана дейли джорнэл». Хорейс Грили с неодобрением рассказывал о том, как
известный житель Нью-Йорка поехал в Индиану, получил развод к ужину «и в
течение вечера женился на своей новой возлюбленной, прибывшей туда специально
для этого и остановившейся в том же отеле. Вскоре они отправились домой, не
нуждаясь более в услугах штата Индиана; а по прибытии он представил свою
новую жену ее ошеломленной предшественнице, которой все это сообщил и
предложил собирать вещи и убираться восвояси, поскольку в этом доме места для
нее больше нет. И она ушла». В 1873 году легислатура Индианы ввела в
действие новый жесткий закон, покончивший с миграционным бракоразводным
бизнесом штата. Но Чикаго все еще пользовался печальной известностью центра
разводов, а бракоразводный бизнес, как и другие виды предпринимательской
деятельности, вместе с населением стал передвигаться на Запад. Ходили
рассказы о том, как специально созванное собрание рудокопов в Айдахо могло
услужить кому-нибудь из своих, торжественно расторгнув его брак [5, 90].
Среди благ, которыми соблазняли западные штаты, были расплывчатые
формулировки допустимых оснований для разводов. Некоторые штаты фактически
ввели в действие всеобъемлющую формулировку, допускающую любую причину,
которую суд сочтет подходящей. Таким же важным фактором в конкуренции в
области миграционного бракоразводного бизнеса были неопределенно
сформулированные, почти не существующие требования в отношении необходимости
проживания на территории штата [13 ,90].
В течение двух десятилетий после 1850 года ежегодное число разводов на
тысячу жителей в Неваде было примерно в десять, а количество браков — в
двадцать раз больше, чем в среднем по стране. Уровень разводов в Неваде в
пять раз превышал соответствующий показатель любого из ее ближайших
конкурентов (Флориды, Оклахомы, Техаса, Аризоны, Айдахо, Вайоминга и Аляски);
браков же в Неваде заключалось в десять раз больше, чем у ближайшей ее
соперницы Южной Каролины [13 ,90].
Викторианские нормы морали разрушались постепенно. Демократизация во всех
сферах общественной жизни, бурный рост городов и новых технологий приближали
семью к другим общественным институтам, менял и самосознание американских
домохозяек. Отныне женщина должна была стать символом статуса своего
преуспевающего супруга, как это делали деньги, дом, одежда и прочие
неодушевленные предметы. Разница лишь в том, что жена-символ должна была сама
заботиться о своем виде. Например, она обязана иметь приятную наружность,
уметь удалять следы загара (ведь смуглая кожа – верный признак тяжелого
труда), одевать соответственно положению супруга и т. д. [2 , 192] Буржуазная
идеология того времени всячески поддерживала представление об «истинной
леди», всячески сопротивлялось распространению идей тех американок, которые
призывали вести борьбу против женского угнетения и бесправия. Буржуазный
моралист О. Браунсон, печатавшийся в женских журналах того времени, уверял,
будто точно осведомлен о психическом складе истинной леди: женская
независимость – абсурдная вещь, - заявлял он, - лишь подчиненная женщина
может стать компаньоном, создателем уюта, ангелом-хранителем [31].
В городах новые грандиозные торговые центры пришли на смену старым маленьким
и патриархальным магазинам. Точно так же как огромные американские отели
заменили гостиницы Старого Света. С появлением больших магазинов и отелей у
жителей новых американских городов развивалось чувство собственного
достоинства и важности. Хождение в магазины и покупка товаров становились
привычным явлением – свидетельством зарождения новых общественных отношений в
новой Америке. Универсальные магазины и отели были своего рода символами веры
в будущее растущих сообществ.
С самого начала XIX века отели служили общественными информационными
центрами. В регистрационном журнале, в графе «примечание» предоставлялась
возможность вписать несколько строк, рекомендующих свой товар, либо высказать
взгляд на деловую жизнь страны. «Дж. Сквайерс с женой и двумя детьми, -
зарегистрировался постоялец отеля «Трентон-фолз» в Нью-Йорке. Следующий
постоялец подписался следующим образом: «Дж. Дуглас со слугой. Без жены и
детей – уж больно трудные времена» [7, 182-183].
С позволительной для туриста склонностью к преувеличению Троллоп следующим
образом описывает гостиничный образ жизни американского среднего класса:
«Молодые семейные пары в Америке не страдают склонностью к ведению домашнего
хозяйства, имея самые различные к тому причины. Мужчины здесь отнюдь не
скованы работой по найму, как у нас. Если какой-нибудь юный Бенедикт не сумел
пристроиться адвокатом в Сейле-ме, не исключено, что он вынырнет процветающим
сапожником в Фермопилах. Джефферсон Джонсон потерпел неудачу со своей
лесопилкой в Элеутерии, но, прослышав о вакансии баптистского проповедника в
Биг-Мад-Крике, в течение недели сорвался с места с женой и тремя детьми.
Эминадаб Уиггз устраивается клерком в контору пароходной компании на реке
Понгоуонга с твердым убеждением, что через полгода будет уже зарабатывать
себе на хлеб совсем в другом месте. При такой жизни даже большой гардероб в
обузу, а мебельный гарнитур, — что стадо слонов. К тому же молодые мужчины и
женщины вступают в брак, не имея за душой никаких накоплений для начала
совместной жизни. Они довольствуются своими надеждами и уверены, что средства
придут. В легкомыслии их здесь никоим образом не упрекнешь — так живет вся
страна, а в ней, если человек чего-то стоит, работа обязательно найдет его
сама» [7, 189].
Начинали размываться принятые в Старом Свете перегородки, отделявшие
«общественное» от «личного». Интимное эмоционально нагруженное британское
слово «дом» в Америке стало возможно заменить словом «жилище». Приватность
уступала место публичности. Американцы вошли в новую сферу бытия, не имевшую
четко очерченных рамок, дружелюбный коммунальный мир, который, строго
говоря, не был ни публичным, ни приватным: мир, где все звали друг друга по
имени, мир открытых дверей, крылечек и газонов, а также, разумеется, баров,
ресторанов и вестибюлей отелей.
В этой новой атмосфере утрачивала многое из былой интимности семейная
жизнь. Случайные знакомые вскоре уже воспринимались, чуть ли не как «члены
семьи». Классическим местом для формирования новой и зыбкой американской
действительности, стирающей грани прежних различий, служил отель [7 ,188].
В то время как отель становился символом быстротечности жизни в динамичной
Америке, южане гордились своим иммунитетом к «гиблой совместной жизни в
отелях и их меблированным комнатам». Отель годился для людей типа «перекати-
поле», которых Старый Юг (к счастью своему, как там считали) почти не знал.
Там, где люди оседали, каждый гражданин превращался в землевладельца с
развитым «чувством дома». В постоянстве домашнего очага коренилось и
чувство уважения к незыблемости общественных установок страны.
Но если «американская система» как образ жизни для непоседливого
предприимчивого населения новоявленных городов не была лишена недостатков,
то и достоинствами она обладала немалыми. Ослабляя семейные узы, она в то же
время сокрушала кастовые барьеры. И если приглушались интимность и
индивидуальность, то стимулировалось чувство локтя. В Америке, пожалуй,
складывался новый тип уз, связующих людей, новая семья. [7 , 192]
Во второй половине XIX века в американское общество стало внедряться
страхование жизни. Страхование в области коммерции стало очень прибыльным
делом.
Когда существовали местные общины, друзья и соседи, готовые прийти на помощь
в несчастье, были всегда рядом. Церковь старалась заботиться о вдовах и
сиротах. Соседи, собравшие деньги на строительство коровника, не отказывались
от сбора средств и на строительство нового, если старый сгорел. Но
ослабление связей в общинах и рост числа жителей в них способствовали
расширению потребностей и запросов. Те люди, которые не могли полностью
положиться на своих соседей, и те, чьи родственники уехали в отдаленные
районы страны, вынуждены были искать для себя иную опору. Страхование в
определенном смысле заменило им связь с семьей, соседями, членами общины.
Кроме того, оно решало проблему гарантии безопасности учреждением единого
материального фонда, из которого человек при необходимости мог
позаимствовать средства. Точно так же, как строительство водопровода в
городах, подобное предоставление людям возможности заимствовать средства из
единого крупного фонда способствовало разъединению, обособлению людей.
Страхование было личным делом каждого. Человек, имеющий хорошую страховку,
гораздо меньше нуждался в поддержке родственников и получал с нее пособие
независимо от их согласия, даже не ставя их в известность.
По своей природе страхование — новый вид потребительского сообщества — было
широкомасштабным институтом демократической направленности.
Женщины в растущих городских средних классах были в лучшем положении, в
котором, однако, имели место сходные проблемы, как-то: работа вне дома,
юношеская самостоятельность, материнское содружество. Внешне городской
средний класс был предан, прежде всего, идее утверждения стиля жизни, в
котором главным были дом и материнство.
Итак, сложились условия для более полного, чем когда бы то ни было,
воплощения индивидуалистской идеологии.
Рождаемость резко упала с 6—8 детей в среднем в 1800 году до 4—5,75 спустя
столетие. Появление в городах булочных, прачечных, готовой одежды и консервов
сократило объем традиционно домашней работы. Появление новых домашних
удобств, таких, как водопровод, кухонные плиты, сократило физические усилия,
необходимые для приготовления пищи или стирки. [18 ,146]
Благодаря этим переменам гораздо больше времени и внимания женщины смогли
уделять духовному и физическому воспитанию детей.
Строившиеся дома все более отражали викторианскую приверженность уединенности
(отдельная спальня для каждого ребенка и тщательное разделение семейного
пространства в гостиных, где можно принимать людей). «Профессионализация»
женской сферы предусматривала отдельные комнаты соответственно для различных
видов деятельности: шитья, музыки, завтрака, обеда и сна. Предполагалось,
что в таких домах большая часть работы должна выполняться прислугой, чья
комната была скрыта «черной» лестницей и прямо сообщалась с кухней.
Управлять хозяйством в таком доме было непросто; появились женские журналы,
такие, как: «Уименз хоум компаньон» (1873), «Уименз хоум джорнэл» (1878),
«Ледиз хоум джорнэл» (1883)" и «Гуд хаускипинг» (1875). В них содержались
советы известного лидера женского движения Катарин Бичер современным женам.
[18 ,147] Журналы также предлагали рекламу товаров для дома, которые были
призваны приблизить домашнее хозяйство и искусство его ведения к
совершенству, а заодно содействовать росту потребления соответствующей
продукции. Семья, в известном смысле, превращалась в коллектив потребителей.
Характерной чертой американского общества в 1890-е годы стало преобладание
промышленных городов над традиционными маленькими общинами. Женщины и мужчины
одинаково трудились на больших и шумных фабриках, принадлежавших огромным
корпорациям с вертикальной структурой управления. Новый класс стремился
контролировать предложение и спрос на сырье, готовую продукцию, рабочую силу;
рационализировать производственный процесс, дробя его на мельчайшие
компоненты, с применением нового оборудования и технологий. Жены и дочери
преуспевающих менеджеров жили в пригородах, куда можно было доехать на
трамвае, вдали от огромных убогих и нездоровых районов, которые заселялись
прибывавшими иммигрантами. Жены фермеров на Юге и на Западе видели, как их
мужья стремительно погрузились в избирательную политику — сферу, из которой
сами женщины были исключены, — в надежде выбраться из долговой кабалы, после
того как банки и железные дороги разрушили их кооперативы.
В этот период урбанизации, индустриализации и многочисленных конфликтов
возникло два новых социальных типа женщин: «новая женщина» среднего класса и
«девушка-работница», — представительницы каждого из которых обладали такой
мерой индивидуальности и самостоятельности, что напугали многих своих
современниц. Их взаимодействие вдохновило появление новой «домашней
политики» и расцвет добровольных женских ассоциаций, что привнесло в средний
класс некоторые аспекты материнского содружества. Тем не менее,
индивидуальность новой женщины и девушки-работницы наметила сдвиг от
викторианской культуры общего домашнего очага в сторону самостоятельности,
развлечения и потребления [18 , 153].
Создание к концу XIX века общества неограниченного потребления и общества
новых производственных технологий изменило ведение домашнего хозяйства.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10
