верхний-нижний класс включал малоквалифицированных рабочих, занятых на
местных фабриках и живущих в относительном достатке;
нижний-нижний класс составляли те, кого принято называть «социальным
дном» — это обитатели подвалов, чердаков, трущоб и прочих, малопригодных для
жизни мест. Они постоянно ощущали комплекс неполноценности вследствие
беспросветной бедности и постоянных унижений.
Сложившаяся на момент составления этой типологии структура общества явилось
прямым следствием начавшегося в XIX веке классового дифференцирования.
Термин «верхний-верхний класс» означает, по существу, верхний слой высшего
класса. Во всех двусоставных словах первое — обозначает страту или слой, а
второе — класс, которому данный слой относится. «Верхний-нижний класс» иногда
называют так, как он есть, а иногда обозначают им рабочий класс. Средний
класс (с присущими ему слоями) всегда отличают от рабочего класса. Но и
рабочий класс отличают от низшего, куда могут входить неработающие,
безработные, бездомные, нищие и т. д. Как правило, высококвалифицированные
рабочие включаются не в рабочий класс, а в средний, но в низшую его страту,
которую заполняют главным образом малоквалифицированные работники умственного
труда — служащие. Возможен иной вариант: рабочих не включают в средний класс,
но оставляют два слоя в общем рабочем классе. Специалисты входят в следующий
слой среднего класса, ведь само понятие «специалист» предполагает как минимум
образование в объеме колледжа. Верхнюю страту среднего класса заполняют в
основном «профессионалы». Профессионалами за рубежом именуют людей, имеющих,
как правило, университетское образование и большой практический опыт,
отличающихся высоким мастерством в своей области, занятых творческим трудом и
относящихся к так называемой категории самонанятых, т. е. имеющих свою
практику, свое дело. Это юристы, врачи, ученые, преподаватели и т. д.
Именоваться «профессионалом» очень почетно. Их число ограничено и
регулируется государством. Так, лишь недавно социальные работники получили
долгожданный титул, которого добивались несколько десятилетий.
Между двумя полюсами классовой стратификации американского общества — очень
богатыми (состояние — 2 млн. долл. и более) и очень бедными (доход менее 6,5
тыс. долл. в год), составляющих от общей численности населения приблизительно
одинаковую долю, а именно 5%, расположена та часть населения, которую принято
называть средним классом. В индустриально развитых странах он составляет
большинство населения — от 60 до 80%.
Средний класс — уникальное явление в мировой истории. Скажем так: его не
было на протяжении всей истории человечества. Он появился лишь в XIX веке. В
обществе он выполняет специфическую функцию. Средний класс — стабилизатор
общества. Чем больше он, тем меньше вероятность того, что общество будут
сотрясать революции, межнациональные конфликты, социальные катаклизмы. Он
состоит из тех, кто сделал судьбу собственными руками и, следовательно, кто
заинтересован в сохранении того строя, который представил подобные возможности.
Средний класс разводит два противоположных полюса, бедных и богатых, и не дает
им столкнуться. Чём тоньше средний класс, тем ближе друг к другу полярные
точки стратификации, тем вероятнее их столкновение. И наоборот.
Средний класс — самый широкий потребительский рынок для мелкого и среднего
бизнеса. Чем многочисленнее этот класс, тем увереннее стоит на ногах малый
бизнес.
В средний класс Америки второй половины XIX века входили все те, кто обладали
экономической независимостью, т. е. владели предприятием, фирмой, офисом,
частной практикой, своим делом, ученые, священники, врачи, адвокаты, средние
менеджеры, мелкая буржуазия — социальный хребет общества.
В середине XIX веке семья из среднего класса жила как в больших городах, так
и в маленьких городишках, а также в пригородах. Это был доминирующий тип
американской семьи. Отец в ней— величина скорее переменная, мать—постоянная.
Причина этого (если рассматривать семью в контексте происходящих на
протяжении всего XIX века социальных перемен), во-первых, – географическая
рассеянность, постоянное физическое перемещение в пространстве и смена
занятий, непрерывная погоня за своим шансом в жизни, которая бросает
американца из конца в конец страны. Во-вторых, это техническая революция,
превратившая Америку из фермерской страны в индустриальную с преобладанием
населения, живущего в городах и пригородах. В результате промышленной
революции американская женщина из средних и высших (но не низших) классов
получила относительную свободу от домашнего хозяйства. Все эти перемены
породили нескончаемый эгалитаристский процесс, который свел на нет всякую
субординацию жен по отношению к мужьям, детей—к родителям и поставил в центр
семейных отношений романтическую любовь и свободный выбор партнера.
Доминирующий тип американской семьи можно рассматривать на нескольких
уровнях: распределение полномочий в ней; ее внутренний эмоциональный климат,
как он проявляется во взаимоотношениях между членами семьи и соотносится с
внешним социальным опытом; насколько она стабильна и жизнеспособна; как она
воспитывает детей.
2.2. Эволюция взаимоотношений внутри семьи
2.2.1. Послереволюционный период
В послереволюционный период под влиянием Просвещения и республиканских идей
патриархальные взгляды на семейные авторитеты пошатнулись: связь
отец—король—Бог уступила место республиканской концепции союз—долг—согласие.
В книгах и журналах печатались статьи, призывавшие к сохранению
патриархальных авторитетов, однако во всю силу зазвучали также призывы к
равноправию, которые не были слышны до революции. В июле 1792 года одна
женщина написала в «Ледис джорнэл» (заголовок гласил: «Брак по-
республикански»): «Я возражаю против слова «послушание» в семейных отношениях
— смысл этого слова слишком широк и не поддается определению... По моему
разумению, послушание в отношениях между мужем и женой является или, во
всяком случае, должно являться обоюдным. Брак ни в коем случае нельзя
рассматривать как договор между начальствующим и подчиненным, это союз
взаимных интересов, основанный на дружбе и товариществе, где все разногласия
должны решаться миром» [18,71].
В письмах и дневниках просвещенных женщин мы находим свидетельства тому, что
именно романтическая любовь, а отнюдь не материальные соображения являлась
истинным мотивом вступления в брак. Вот что писала 17 апреля 1802 года Мэри Орн
Такер: «Дабы узы сделались шелковыми, родственные души должны слиться
воедино, все прочие союзы я называю союзами рук, но не сердец — я
счастлива, что связавшие меня узы неподвластны корыстному чувству и что моему
сердцу, как и руке, « любо находиться в подчинении». Вот они, корни
явления, впоследствии именуемого «браком, при заключении которого соглашением
супругов устанавливаются количество детей и условия развода» [18 , 71].
О том, что на брак стали смотреть как на контракт и возлагать на него большие
надежды, можно судить по статистике разводов. [34,72] После революции в
штатах Новой Англии, где были разрешены разводы, их количество, как и
количество заявлений о разводе, свидетельствовавших о том, сколь важное место
занимали любовь и привязанность в семейной жизни, резко возросло. Добиться
развода было по-прежнему нелегко, однако теперь уже в качестве серьезного
основания для такового суд рассматривал не только женский, но и мужской
адюльтер.
Замужество уже не рассматривалось как экономический институт, а родители
утратили власть над взрослыми детьми — теперь молодым людям дозволялось самим
выбирать себе спутника или спутницу жизни. Эта новая свобода выбора сделала
домашнюю гостиную центром общения молодых людей; изменились сами представления
о брачных узах. Брак, основанный на чувстве и взаимопонимании, стал более
равноправным. Вот как описывает идеальную, на ее взгляд, супружескую пару из
Филадельфии Джудит Саргент Муррей: их взаимоотношения строились на «полном
равноправии... как между друзьями; они прекрасно понимали друг друга — у них
были общие вкусы и знания». Ключевым словом для определения идеала
республиканской семьи было слово «взаимность»; я вновь цитирую Муррей:
«...общие суждения, взаимная дружба и взаимное доверие, но, прежде всего
взаимная терпимость» [18 ,70].
До середины XVIII столетия дом служил местом, где трудились, спали и
возносили молитвы; теперь же он превратился в место проведения досуга и
отдыха. Прием пищи стал процедурой более изысканной — появились вилки, ножи,
стеклянная и фарфоровая посуда, чайные и кофейные сервизы. Чаепитие
сделалось символом домашнего уюта, а чай — «предметом потребления, который
означал перемену в укладе жизни. Отныне он принадлежал массовому
потребительскому рынку предметов роскоши и ассоциировался с женской беседой и
приятным светским общением в гостиной». Вероятно, это поможет нам осознать
все значение акта бойкотирования чая как формы политизации семейной жизни.
Чай символизировал также вновь - возникшие традиции в среде буржуазии и
аристократии: домашний труд был вытеснен потреблением и светским
времяпрепровождением. Горожанки все реже занимались основными видами
производства (такими, как прядение), более популярным стал труд, являющийся
завершающим этапом производственного процесса (например, шитье); кроме того,
женщины стали уделять больше времени воспитанию детей. Вытеснение продуктов
домашнего производства рыночными товарами сократило долю изнурительной,
трудоемкой работы — в семейной жизни появилось место для чувств [18 ,70].
Среди определенных слоев населения начала падать рождаемость, что, вероятно,
было еще одним следствием основанного на обоюдности брака и возросшей
ответственности за воспитание детей. Изначально падение рождаемости было
вызвано тем, что люди вступали в брак в более зрелом возрасте, однако в
начале XIX века рождаемость продолжала падать уже явно по причине
сознательного планирования семьи. Одно тщательное исследование колонии
квакеров в период Американской революции обнаружило тому подобные
свидетельства: устанавливались сроки рождения младших детей. Каковы бы ни
были способы избежать беременности — воздержание, прерывание полового акта
или продолжительное кормление грудью, — целенаправленный контроль над
рождаемостью, безусловно, требовал обоюдного, если не сказать равноправного,
решения [18 ,71].
Правовое положение женщин после революции далеко не соответствовало идеалам
республики. Замужние женщины по-прежнему оставались feme covert и находились
под опекой своих мужей, не обладая правом владения собственностью.
2.2.2. Первая половина XIX века
Развитие коммерции и промышленности медленно и неуклонно отделяло «работу»
от семьи. Для женщин среднего сословия это означало то, что замужество уже не
являлось формой экономического сотрудничества. Буржуазная семья, где все
больше внимания уделялось воспитанию детей, — жизнь в такой семье строилась
на товариществе, любви и потреблении — существовала на деньги, заработанные
мужчиной. Если верить популярной литературе XIX века, женщинам принадлежала
частная сфера — дом, мужчинам — общественная работа. «Апостол Павел знал,
что говорил, когда советовал женщинам заниматься домом и семьей, — писала г-
жа Джон Сэнфорд. — В доме царит мир, а в делах по хозяйству есть что-то
успокаивающее. Дом может не только укрыть от невзгод, но и уберечь от любых
заблуждений и ошибок». [18 ,76] Мужские и женские образы жизни являлись
средоточием всего комплекса различий, характеризующих эти две сферы. Работа в
представлении мужчин означала нестабильный мир конкуренции, где платят за
труд и где открыт простор для предпринимательства. Домашний труд женщины,
несмотря на свою изнурительность, не считался «работой»: во-первых, он был
бесплатным и, во-вторых, выпадал из поля зрения мужчин.
Водораздел, отделяющий женщин с их кругом домашних обязанностей от
общественной жизни, повлиял на формирование понятия республиканского долга в
сфере предпринимательства, Превыше гражданской добродетели и служения
общественному благу предприниматели ставили право личности (мужчины) на
владение и пользование собственностью, рассматривая его как основную
конституционную свободу. Коллективная ответственность и добродетель
оказались в подчинении частному интересу.
Таким образом, женщины стали носительницами нравственных ценностей, которым
новый общественный строй грозил уничтожением. Если мужчины соперничали друг с
другом, то женщины являли собой образец сотрудничества; мужчинам был присущ
рационализм, женщинам — эмоциональность и импульсивность; мужчины создавали
атеистический и аморальный политический и экономический строй, женщины
сохраняли набожность и мораль; мужчины стремились к господству.
Мужчине семья обеспечивала эмоциональный тыл, в то время как для женщины
сокрытые в семейной жизни подводные камни стали еще более опасными. В городах
браки между представителями среднего сословия заключались по любви и на
основе свободного волеизъявления (поистине взаимное притяжение
противоположностей). В самом деле, женщины получили большую самостоятельность
в выборе мужа — то был определяющий момент в их судьбе, так как они попадали
в материальную и юридическую зависимость, должны были рожать и воспитывать
детей; но если семейная жизнь не удавалась, им неоткуда было ждать помощи.
Несмотря на то, что привязанность и симпатия были возведены в принцип
брачного института, он все же не стал равноправным.
На рабовладельческом Юге царил патриархат, – отцы властвовали над женщинами,
детьми и рабами. На Юге идеологический подтекст отделения общественного от
частного и мужского от женского, был совершенно иным. Ибо таковое не являлось
результатом коммерциализации городов, а отражало совокупность иерархий пола и
расы.
В экономической структуре сельского хозяйства не происходило разделения по
схеме «дом-работа». На плантациях работали все, независимо от пола и
классовой принадлежности. Хозяйка следила за садом, производством молочных
продуктов, обработкой, хранением и приготовлением пищи, изготовлением
одежды, а также за состоянием здоровья, как белых, так и черных. Эфемерный
образ южной красавицы, излучавшей благородство и одухотворенность, не
соответствовал действительности, — хозяйка выполняла тяжелую физическую
работу и несла на своих плечах бремя управления плантацией. На небогатых
фермах белая женщина, не имевшая рабов, сама занималась
сельскохозяйственным трудом, который мало чем отличался от труда колонисток.
Романтизация семьи и дома на Юге была сильнее, чем на Севере. Уединенный
образ жизни белых женщин, живущих в сельской местности, поддерживал
возведенную на пьедестал идеологию индивидуализма. В то время как женщины
Севера организованно добивались установления единых норм сексуального
поведения мужчин, белые южанки были всецело преданны идее женского
целомудрия, особенно в добрачной жизни. В 1 8 2 7 году один плантатор писал:
«Единственное, в чем муж должен быть уверен, так это в чистоте поведения его
жены до свадьбы» [18 , 96]. Жены, чья жизнь могла быть разрушена при
малейшем подозрении их в безнравственности, отдавали себе отчет в том, что
их мужья, отцы и сыновья постоянно развлекались с негритянками, являвшимися
их собственностью.
Отсюда явствует, что в основе господствовавшей на Юге идеологии разделения
лежало рабство — фундамент экономической и социальной жизни. Белые женщины
не имели никакого социального влияния и категорически не допускались к
общественной деятельности. Чувство вины за свои сексуальные похождения было
одним из мотивов, заставлявших белых мужчин глубоко чтить женское целомудрие.
В 30-е годы был распространен тост, восхвалявший «женщину... чей дух
снисходит на нас, как милый сердцу Юг, который согревает своим дыханием поле
фиалок и то отнимает, то придает нам силы». За [28 ,97] этой учтивостью
мужчин, попиравших законы целомудрия и расовые табу, скрывались вина и
страх. Вина за свои поступки и страх затаенного женского гнева — рабынь и
белых — побуждали мужчин утверждать свою власть и отстаивать «честь», не
гнушаясь применением силы. Насильственное подавление сопротивления негров
сублимировало чувство вины. Стремление властвовать над женщиной диктовалось
еще и страхом — ведь забота женщин о чистоте морали могла легко перекинуться
на несправедливости рабства [18 ,97].
Авторитет плантаторов зиждился на беспрекословном, безоговорочном
подчинении, как белых женщин, так и рабов, однако сопротивление со стороны
женщин никогда не пересекало расовых границ. Расизм и рабство препятствовали
солидаризации женщин. На Севере женщины из высших и средних слоев общества
относились к представительницам рабочего класса и проституткам как к сестрам;
что касается белых южанок, они и помыслить не могли о том, чтобы
воспринимать рабынь как ровню. Свидетельства же самих рабов говорят о
чрезвычайной жестокости хозяек, которые регулярно подвергали их безжалостным
поркам и унизительным наказаниям [18 ,97].
Небогатые белые американские семьи, не имевшие рабов, боролись за жизнь на
клочках неплодородных земель. Благодаря сохранению разветвленных родственных
связей общинные традиции оставались по-прежнему сильными — в их основе
лежали религиозность и взаимопомощь, а также известное неприятие господства
плантаторов. Однако, поскольку повседневная жизнь женщин из таких семей
складывалась из непрерывного труда, они были разобщены, а расизм не позволял
им отождествлять себя с негритянками, хотя быт и уровень «материального
благосостояния» последних мало чем отличались от их собственных.
Времена, несомненно, менялись, но прежде, чем подняться по социальной
лестнице, женщине пришлось спуститься на несколько ступеней.
До индустриальной революции история Америки характеризовалась контрастом
аристократии, с одной стороны, и всех остальных — с другой. Но теперь в
структурах власти аристократия стала вытесняться средними классами. Однако
экономические успехи ничего не значили без успехов социальных, и
неотъемлемой чертой XIX века стала маниакальная борьба за продвижение по
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10
