Итак, разорвать "порочный круг" за счет многоуровневости, связываемой с выходом за рамки системы психологического знания, методологически проблематично. Но ряду психологов будет очень удобно использовать редукционизм для того, чтобы указывать, что в их работе решена, например, психофизиологическая проблема (собственно, сейчас они прекрасно осуществляют это, пользуясь не очень большой грамотностью коллег-психологов в области современных знаний о мозговых процессах и апеллируя в своих психофизиологических объяснениях именно к выходу в эту другую сферу).
4. "МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ЭМОЦИИ" НЕ МОГУТ ЗАМЕЩАТЬ МЕТОДОЛОГИЧЕСКУЮ МЫСЛЬ
Е. Е. Соколова в статье, посвященной книге А. А. Леонтьева "Деятельный ум", о книге практически ничего не говорит, беря из нее только одну мысль - озабоченность тем, что методология может быть не единой, а разной в различных психологических направлениях. Книга А. А. Леонтьева [9] - это пример серьезнейшей завершенной методологической работы. В ней обсуждаются проблемы соотношения категорий отражения и деятельности, теории знака и значения, трактовки деятельностного подхода (в контекстах антикартезианской мысли С. Л. Рубинштейна, альтернатив внутри теории деятельности, историко-психологического анализа этапов концепций Л. С. Выготского и А. Н. Леонтьева), понятий образа мира, смыслового поля и других вкладов школы А. Н. Леонтьева в разработку психологической теории. Это также анализ А. А. Леонтьевым новых поворотов в методологии психологической мысли, которые он представляет, в частности, на примере работ А. Г. Асмолова и В. А. Петровского как сторонников неклассической парадигмы. Глубина и разнообразие тем, рассматриваемых в книге (включающей, в частности, и материалы из читавшегося А. А. Леонтьевым курса методологии психологии), таковы, что для ее анализа понадобится множество работ.
Однако автор статьи допустила, на мой взгляд, некоторую подмену обсуждения этой книги критикой статьи С. Д. Смирнова [17]. Используя один из мотивов книги Леонтьева - озабоченность "методологической беспечностью" изысканий многих современных психологов, Е. Е. Соколова делится ассоциациями и эмоциями по этому поводу, расшифровывая "беспечность" как "безграмотность", чего, как мне кажется, никогда бы не допустил в своих отношениях с коллегами ученый, памяти которого посвящается статья. И этот маленький пример подчеркивает заданный тон - псевдонеравнодушного стиля, когда эмоции подменяют аргументированные объяснения (причем так, что как читатель уже сомневаешься в их методологическом статусе) и когда становится возможным без содержательных обоснований осуществлять очевидную перетасовку смыслов, а вместо содержательного обсуждения ссылаться на личные предпочтения и авторитеты6.
Написанная как эссе, статья Соколовой закономерно требует смены и стиля отклика, перехода от академического и иному модусу обсуждения. Сразу отмечу, что все мои изумления и возражения не имеют никакого отношения к имени известного психолога, лингвиста и методолога А. А. Леонтьева, а тем более к представлению роли, значения и смыслов теории А. Н. Леонтьева, к чьим последователям и ученикам смею себя относить7. Начну с историко-психологического экскурса, проясняющего методологически неравнодушное прочтение мною этой второй из дискуссионных8 статей. Будь автором специалист в другой области, мой отклик был бы иным.
Методологию психологии на факультете психологии наш студенческий курс в 70-е гг. успел прослушать дважды. Первый раз мы ходили на лекции М. К. Мамардашвили, который читал студентам на год старше нас (и убедительность его мысли о том, что человек интеллектуального труда несет ответственность за "додумывание" своей мысли, передалась нам как его методологический завет), второй раз - и первый официально - нам представил методологию психологии В. П. Зинченко. Его способ бытия в методологии психологии, на мои взгляд, заслуживает специальной историко-психологической работы, на что я решиться в рамках данной статьи не могу. Укажу только, что он как автор, чьи эмоции никогда не скрыты, не подменяет ими развертывание мысли в современных методологических диалогах и полилогах. В последующем курсы методологии читали С. Д. Смирнов, еще через несколько лет - А. Г. Асмолов, а потом и А. А. Леонтьев. Важно следующее - все прочитанные курсы настолько авторские, неповторимые, что спустя много лет, имея возможность их сопоставить, нередко думаешь о том, а одну ли и ту же учебную дисциплину они представляют. Именно этим людям, авторам методологических работ, не поднимается рука приписать какое-либо неуважительное отношение к другим позициям и мнениям. Неприятие ими определенных позиций было всегда содержательно обосновано.
Основной тезис текста, как указывает автор дискутируемой статьи, - это то, что наука обладает смысловой нагруженностью [19, с. 108]. Я с этим полностью согласна. Но, на мой взгляд, все последующее содержание статьи полностью противоречит этому тезису. С точки зрения соотношения понятий значения и смысла в психологии (в первую очередь в теории деятельности) такой тезис можно развивать именно как необходимость признания, что целостная наука реализуется, в том числе включая индивидуальные предпочтения в выборе методологических позиций и принципов, адекватность которых может быть различной для разных типов психологических объяснений (тем более это применимо к отдельным исследованиям). Дело не только в том, что отдельным ученым нельзя навязать некую единую теорию психического или единую исследовательскую парадигму. В этом аспекте обсуждения методологии науки можно апеллировать не столько к прошлому отечественной психологии, но и к раскрытию понятий открытого и закрытого общества К. Поппером [15].
Его понятие закрытого общества характеризует такую ситуацию (в любую эпоху и в любой стране), когда силовыми методами перекрываются те или иные пути мысли (первый пример – Сократ). Только по этим - методологическим - основаниям он и был запрещен в СССР. Его первая книга вышла в 1983 г. с грифом "для научных библиотек" [13]). Это обстоятельство во многом способствовало тому, что в отечественной психологии появились известные передергивания позиций. В частности, я имею в виду искажения в понимании возможностей и ограничений экспериментального метода в психологии, который (без освоения сути критического реализма как определенного пути движения к объективному знанию) стал связываться только с позитивистской методологией и даже естественнонаучным мышлением. Другой подменой стали рассуждения о том, что этот метод психологи заимствовали у естествознания; на самом деле психолог Поппер дал естествознанию - и методологии науки вообще - рефлексию данного метода, в том числе в критике его позитивистской трактовки.
Отмечу также сделанный упрек современной методологии в отходе от марксизма. То, что марксизм выступил основой психологии деятельности - одно из упоминаемых автором обстоятельств отказа ряда исследователей в современную эпоху от той или иной теории верхнего уровня, точнее - речь идет о деятельностном подходе. Могу указать последнюю из известных мне на эту тему методологических работ - статью В. А. Лекторского [8], который обосновывает множественность деятельностных подходов в философии и психологии. Это еще одно основание полипарадигмальности как многообразия смыслов в философии науки. Другим серьезным основанием служит, на мой взгляд, развитие ряда психологических подходов - теории деятельности в том числе - в работах учеников того или иного автора. К сожалению, от тех великих, кто уже ушел, нельзя ожидать оценки приемлемости для них того или иного смыслового развития их идей их же учениками. Но никакого права не имеют отдельные ученики (которые к тому же не были в диалоге с теми, кого берут в Учителя) считать свое понимание единственно возможным развитием того или иного наследия. И это также возвращает к проблеме полипарадигмальности психологии.
Не методологической беспечностью страдают авторы, отстаивающие взгляд на психологию как полипарадигмальную область знания. Это может быть вполне осознанный итог пути бытия в психологии, когда исследователь видит необходимость изменения методологических рамок изучаемых им проблем. Это не "неграмотность", которую приписала Соколова своим коллегам, апеллируя к Леонтьеву и Выготскому как тем, кто ее бы поддержал. Каждый из них своим деятельным умом и своею жизнью продемонстрировал, как рождаются и развиваются новые теории и новые типы объяснения в психологии.
Для человека, не знакомого с проблемой соотнесения в том или ином методологическом подходе объяснительных принципов и выводов, осуществляемых на основе реализации определенного теоретико-эмпирического метода при изучении психической реальности (в собственном исследовании и при осмыслении его результатов в более широком контексте - в ходе установления объяснительной силы конкурирующих теорий), проблема построения единой теории психического, возможно, предстает как путь единомыслия (что, повторюсь, противоречит идее смысловой нагруженности, заявленной самим же автором рассматриваемой статьи). Но не додумывать проблему о том, на каких основаниях возникает позиция множественности психологических объяснений (и тем самым невозможность единой теории психического), специалисту по истории психологии нельзя. Иначе такой автор ограничивает себя (и это его личное дело) и вводит в заблуждение читателей (а это уже становится делом научного сообщества), настаивая на принципе единомыслия в психологии.
В методологии науки единомыслие необходимо в определенных аспектах - оно предполагается для пути, ограниченного четкой постановкой проблемы и установленным способом ее решения в конкретном исследовании. Но когда результаты получены, дальнейший прогресс знания состоит в переформулировке пространства проблемы (см. [14]), в критическом соотнесении собственных выводов и конкурирующих психологических объяснений [5]. Но заново сформулированная проблема может уже предполагать и изменение предмета исследования, и методологию его организации. Здесь вступает в свои права идея мультипарадигмальности как сосуществования разных объяснительных принципов применительно к разным психологическим реалиям.
Видимо, методологическими эмоциями нельзя заменять знания и анализ соответствующей проблематики, нашедшей отражение в современной методологической литературе. Именно в истории психологии идея системности оказалась наиболее трудоемкой и нерешаемой с одной (единой) методологической позиции или в рамках одной теории. Напомню здесь о ссылках О. К. Тихомирова при обсуждении основных принципов психологии на идею психологических систем у Л. С. Выготского [21] и о дискуссии 1982 г., проведенной под эгидой "Психологического журнала". Если с какой-то из этих трактовок принципа системности я и не согласна, все же понятно, что не следует продолжать обсуждение этого конструкта вне учета обоснованных в литературе позиций. И в этом свете апелляции Соколовой к термину системности абсолютно недоказательны.
И последнее замечание, связанное с введенным В. П. Зинченко и Б. М. Величковским представлением об отсутствии фиксированного центра управления, отталкиваясь от которого Соколова настаивает на невозможности отсутствия иерархичности коалиций (и управляющего центра на том или ином уровне иерархий). Однако здесь недостаточно двух фраз, которыми ограничивается автор, на тему "они все-таки должны быть" - без какого-либо теоретико-эмпирического доказательства.
В завершение поясню причины, которые побудили меня сделать в этой заключительной части статьи отступление от сугубо академического стиля. Автор так проставила акценты, что временная и содержательная связь "борьбы идей" переформулировалась ею в "борьбу людей" и уступила место какой-то вымышленной методологии, подменившей идею анализа методологического наследия А. А. Леонтьева (что задавалось названием дискутируемой статьи). За этим можно видеть уже не столько простительные эмоции, сколько вполне рациональную логику подмены одних тем обсуждения другими (не прозвучавшими в названии), а заодно и представление вместо существующей в той или иной профессиональной области совокупности идей одной, наиболее для автора приемлемой. Кроме недостаточной обоснованности и противоречивости выдвигаемых положений я увидела в этом эссе и другой настораживающий момент: прививание психологическому сообществу такого способа занятий методологией, за которым не прочитывается уважительного отношения к содержательным основаниям, выдвигаемым авторами других позиций, прямо высказанная интолерантность к инакомыслящим. С моей точки зрения, недопустима подмена эмоциональным контекстом неприятия той или иной позиции размышления на выбранную (автором же) тему. Это несовместимо с бытием в психологии (как в научном сообществе) тех авторов, которые вслед за М. Мамардашвили принимают доводы в пользу идеи возвращения уважения человеку думающему и "додумывающему" свои мысли [11].
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Асмолов А. Г. По ту сторону сознания: методологические проблемы неклассической психологии. М.: Смысл, 2002.
2. Зиновьев А. А. Логика науки. М.: Мысль, 1971.
3. Знаков В. В. Психология понимания: проблемы и перспективы. М.: Институт психологии РАН, 2005.
4. Корнилова Т. В. Методологические проблемы психологии принятия решений // Психол. журн. 2005. Т. 26. N 1.С. 7 - 17.
5. Корнилова Т. В. Экспериментальная психология. М.: Аспект пресс, 2002.
6. Корнилова Т. В., Смирнов С. Д. Методологические основы психологии. СПб.: Питер, 2006.
7. Коул М. Комментарии к комментариям книги "Культурно-историческая психология: наука будущего" // Психол. журн. 2001. Т. 22. N 4. С. 93 - 101.
8. Лекторский В. А. Деятельностный подход: смерть или возрождение? // Методологические проблемы современной психологии / Под ред. Т. Д. Марцинковской. М.: Смысл, 2004. С. 5 - 20.
9. Леонтьев А. А. Деятельный ум. М.: Смысл, 2001.
10. Ломов Б. Ф. Об исследовании законов психики // Психол. журн. 1982. Т. 3. N 1. С. 18 - 27.
11. Мамардашвили М. К. Как я понимаю философию. М.: Прогресс, 1992.
12. Марцинковская Т. Д. Междисциплинарность как системообразующий фактор современной психологии // Методологические проблемы современной психологии / Под ред. Т. Д. Марцинковской. М.: Смысл, 2004. С. 61 - 81.
13. Поппер К. Логика и рост научного знания. М.: Прогресс, 1983.
14. Поппер К. Объективное знание. Эволюционный подход. М., 2002.
15. Поппер К. Открытое общество и его враги. М.: Культурная инициатива. 1992. Т. 1.
16. Психология и новые идеалы научности (материалы "круглого стола") // Вопросы философии. 1993. N 5. С. 3^2.
17. Смирнов С. Д. Методологический плюрализм и предмет психологии // Вопросы психологии. 2005. N 4. С. 3 - 8.
18. Смирнов С. Д., Корнилова Т. В. Психология в поиске новых методов и подходов // Труды Ярославского методологического семинара. Т. 3. Метод психологии. Ярославль, 2005. С. 201 - 222.
19. Соколова Е. Е. К проблеме соотношения значений и смыслов в научной деятельности (опыт неравнодушного прочтения книги А. А. Леонтьева "Деятельный ум") // Психол. журн. 2006. Т. 27. N 1. С. 107 - 113.
20. Творческое наследие А. В. Брушлинского и О. К. Тихомирова и современная психология мышления / Под ред. В. В. Знакова, Т. В. Корниловой. М.: ИПРАН, 2003. С. 38 - 41.
21. Тихомиров О. К. Понятия и принципы общей психологии. М.: МГУ, 1992.
22. Щедровицкий Г. П. Методологическая организация сферы психологии // Вопросы методологии. 1997. N 1 - 2. С. 108 - 127.
23. Юревич А. В. Психология и методология // Психол. журн. 2000. Т. 21. N 5. С. 35 - 47.
24. Юревич А. В. Структура психологических теорий // Психол. журн. 2003. Т. 24. N 1. С. 5 - 13.
25. Юревич А. В. Объяснение в психологии // Психол. журн. 2006. Т. 27. N 1. С. 97 - 106.
ON THE PROBLEM OF POLYPARADIGMALITY IN PSYCHOLOGICAL EXPLANATION (OR ABOUT DUBIOUS ROLE OF REDUCTIONISM AND EMOTIONS IN PSYCHOLOGICAL METHODOLOGY)
T. V. Kornilova
Sc.D. (psychology), professor of general psychology chair, department of psychology, Moscow State University after M.V. Lomonosov, Moscow
This article is a reaction to discussion ones published in "Psychological Journal". Two main problems are discussed: the problem of plurality of explanation in psychology concerned with the idea of psychological science polyparadigmality and inadmissibility of methodological position of intolerance; and the problem of supposed gain from reductionism as a methodological principle.
Key words: polyparadigmatie science, methodological emotions, reductionism, systems approach, activity approach, intolerance.
ФОРМИРОВАНИЕ ПАТОЛОГИЧЕСКИХ ФОРМ ЗАВИСИМОСТИ
Автор: А. Ш. ТХОСТОВ
(ПОПЫТКА ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО АНАЛИЗА РОМАНА "ГОСПОДА ГОЛОВЛЕВЫ")
А. Ш. Тхостов
Доктор психологических наук, профессор, зав. кафедрой нейро- и патопсихологии факультета психологии МГУ им. М. В. Ломоносова, Москва
На материале романа М. Е. Салтыкова-Щедрина изложена психоаналитическая интерпретация феноменов зависимости в структуре формирования пограничной личностной патологии. Показана динамика патологического развития личности в условиях гипертрофированного контроля и порочного круга взаимоисключающих требований (double bind).
Ключевые слова: развитие личности, пограничная личностная структура, зависимость, психологический анализ, социокультурная патология, double bind.
Мне кажется, что самыми интересными с точки зрения психоанализа русскими книгами являются произведения не Ф. М. Достоевского, а других писателей, менее часто выбираемых при проведении такого рода анализа: Н. В. Гоголя, А. П. Чехова, И. С. Тургенева и др. В этом смысле М. Е. Салтыкову-Щедрину совсем "не повезло": его зачислили по ведомству сатиры и обличения нравов, а после принудительного чтения в школе он и вовсе стал восприниматься скучным морализатором. Хотя, если прочитать любую страницу его текста, невозможно не признать: то, что он пишет - жутко смешно, причем эти определения лучше использовать по отдельности - жутко и смешно.
Литература XIX века удобна для психологического анализа еще и потому, что сам Михаил Евграфович явно Фрейда не читал. Что же касается постфрейдовской литературы и искусства, то они в значительной степени "кроились" по психоаналитическим лекалам. Анализировать модернистскую или постмодернистскую литературу (не говоря уже о В. Пелевине или В. Сорокине) - все равно, что пытаться интерпретировать сновидения пациента, начитавшегося Ж. Лакана!
Смысл романа "Господа Головлевы" для сегодняшней России еще более актуален, чем для эпохи, когда была написана сама книга. В чем же он? Не в том же, что Иудушка очень плохой человек. Для этого не стоило писать столь длинный текст, а можно было бы ограничиться констатацией его семейного прозвища. Совсем нет, в романе есть что-то притягивающее каждого, и каждый чувствует перед Иудушкой какой-то почти животный страх, как перед удавом. Ему невозможно противостоять, ведь в речах, которыми он всех опутывает, содержится пугающая и странная правда. Да и речи какие-то страшные, обладающие непонятным, но очевидным гипнотическим эффектом.
Напомним, что в "Господах Головлевых" Салтыков-Щедрин в значительной степени беллетризирует историю своей семьи, личной драмы, тяготившей его всю жизнь. В романе несколько пластов, отражающих историю его написания и не всегда связанных между собой; начинался он в жанре губернских очерков.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32
