Возможности первого подхода были продемонстрированы Г. П. Щедровицким. Он впервые сформулировал взгляд на академическую психологию как исчерпавшую свои объяснительные возможности и обосновал необходимость рассматривать широко понимаемую практику как основание новой психологии, которая будет противостоять сциентистски ориентированной академической психологии [22].
В 50-е гг. прошлого века началась работа Московского логического кружка, на заседаниях которого идеи методологии как особой области знания обсуждались Щедровицким совместно с А. А. Зиновьевым, Б. А. Грушиным и чуть позже - с М. К. Мамардашвили. В дальнейшем получила развитие деятельность Московского методологического кружка (ММК), где Щедровицкий стал лидером нового типа сообщества - единомышленников по культивируемому способу занятий методологией науки1.
Не буду касаться работ этого автора потому, что развитие общей теории деятельности не было ориентировано здесь на запросы собственно психологической теории. Разработка методологических средств заключалась в ориентировке на междисциплинарные исследования. Реализация системного подхода отражалась на способах методологической организации мышления и деятельности самих методологов либо ее приложениях в практических сферах, но не имела отношения к построению общепсихологической концепции.
Однако была известна и другая позиция, позволяющая установить, возможно ли существование методологии как общей логики науки безотносительно к теоретическому и понятийному аппарату отдельной научной дисциплины. Она представлена в работах А. А. Зиновьева, высылка которого из страны препятствовала распространению его идей. Но одна из них и сегодня актуальна и дискуссионна в психологии. В параграфе "Методология частных наук" в книге "Логика науки" [2] он обосновал позицию, согласно которой методология конкретной науки - это ее часть, а не соположенная ей система методологических ориентиров для построения теории. Специальные занятия методологией, по Зиновьеву, - это скорее критерий неблагополучия науки, ее кризиса. Другое дело, что эта часть науки имеет ряд особенностей - не отделимых от особенностей ее понятийного аппарата и связанной с ним логики умозаключений.
Обсуждение логики науки возможно, как возможно обсуждение оснований формальной логики и любых логик. Но если речь идет об общедоступной логике, то она тривиальна и бесполезна (т.е. реализуется в виде логической компетентности всеми профессионалами). Если же она не тривиальна, то требует специальных усилий и будет доступна только узкому кругу профессионалов. Таким образом, специальное занятие логикой - в целях развития методологии своей науки, а не повышения логической компетентности - не может быть массовым, и не с ним связано развитие конкретной области знаний. Решение методологических проблем любой науки есть исследование в области именно данной науки. Но это не локализованная область наряду с другими исследованиями, а разбросанная по ним проблематика.
Приводимое Зиновьевым суждение относительно путей выхода психологии из кризиса может прозвучать для психологов кощунственно, поскольку автор говорит о парциальной, а не системообразующей роли методологии в построении теории: "Методология конкретной науки нужна (если она вообще нужна) для решения не обязательно всех проблем этой науки, а лишь для некоторых, может быть, даже для решения одной-единственной проблемы. И ничего унизительного для нее в этом нет. Иногда целая наука может работать сотни лет, чтобы решить одну-единственную задачу, и этим существование ее будет оправдано, если эта задача стоит того.
По содержанию специальная методология той или иной науки есть совокупность исследований, включающая отработку языка этой науки (ее терминологии и утверждений), исследование, усовершенствование и изобретение ее теорий, выявление и исследование ее эвристических допущений... - т.е. вся та работа, которую выполняют так называемые теоретики данной науки (а не логики и методологи вообще)" [2, с. 260]. Таким образом, целью занятий методологией является не конструирование особой систематической методологии (с этой точки зрения в психологии невозможна профессионализация "методолог"), а осознание наукой своих парадигм, в том числе и тех допущений, которые приняты отнюдь не логично (или логично предложить прямо противоположное; логика допускает и то и другое, поскольку не вмешивается в содержание теории). С этой точки зрения утверждение, что каждый психолог сам себе методолог, имеет больше оснований для своего существования, чем положение о том, что психолог должен воплощать в своем исследовании выстроенный кем-то другим (Методологом с большой буквы) аппарат научных понятий. Другое дело, что психолог не должен грешить против логики, проявляя логическую некомпетентность (редукционизм в построении теоретической системы, артефактные выводы и пр.)2.
И наконец, осознание допущений в рамках конкретной науки - это также и осознание метода соотнесения теории и опытных данных. Для психологии в свое время такой судьбоносной проблемой стало осознание возможностей и ограничений метода интроспекции, позже - построение критериев объективного метода в психологии. Сегодня в психологии обсуждается проблема освоенности и ограничений экспериментального метода. Эта связь используемых в рамках психологического знания объяснительных принципов с методом также является неотъемлемым компонентом психологического объяснения, даже если научные школы или работы отдельных авторов и не претендуют на методологические прояснения связи выводов на основе своих исследований и реализуемого парадигмального подхода (см. [6,18]).
Отмечу другую проблему - проблему понимания плюрализма в психологии.
2. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЙ ПЛЮРАЛИЗМ В ПСИХОЛОГИИ
Ситуация множественности методологических подходов и соответственно средств методологического анализа, которые одновременно являются и адекватными, истинными (если это понятие вообще применимо к методологическому знанию), и неадекватными, ложными в зависимости от массы привходящих условий, провоцирует самые разные установки исследователей и практиков относительно роли методологического знания.
В опубликованных ранее работах А. В. Юревича [23] и С. Д. Смирнова [17] были рассмотрены основания отказа части психологического сообщества (особенно значительной среди практикующих психологов) от методологической рефлексии многообразия путей психологического познания (она якобы уводит от сути дела в дурную бесконечность бесплодного философствования и вербализма - позиция, перекликающаяся с установками позитивизма). Развернувшиеся в настоящее время вокруг методологического монизма, ригоризма, анархизма и плюрализма дискуссии позволяют, казалось бы, уже не повторять основания их выделения. Однако проблема некоторой пропедевтики осталась, иначе необъяснимы те ошибки3 понимания, которые демонстрируются в одной из указанных дискуссионных статей.
Понятие "методологический анархизм" предполагает, что его сторонники считают выбор методологической позиции произвольным, т.е. зависящим от субъективных вкусов и предпочтений психолога. Несколько иное значение термина ранее использовалось Юревичем [23 - 25]. Роль методологии сторонниками этой позиции оценивается также достаточно низко. "Форсированный монизм" (новый удачный термин этого автора) можно понимать как второй полюс той же шкалы (необоснованного принятия либо какой-то единственной, либо любой методологии).
Сторонники "методологического либерализма" полагают, что различные типы психологического объяснения релевантны разным уровням детерминации психического, при этом каждый уровень, или слой, обладает самостоятельной значимостью и принципиально не заменим ни одним другим. В качестве основного поля приложения сил методологии предлагается рассматривать переходы между разными уровнями знаний. Такое положение очень важно для впервые прозвучавшего в последней статье Юревича [25] призыва позитивно относиться к редукционизму в психологии (к этому мы позже вернемся).
Наконец, сторонники "методологического плюрализма"4 полагают, что в принципе нельзя рассчитывать на создание единой психологической теории в ходе связывания принципиально различных предметов анализа за счет "комплексных межуровневых переходов". Поскольку каждая теория конституирует свой предмет и метод исследования, построение единой теории психического предполагало бы создание универсального метода исследования психической реальности. При данной постановке вопроса появление единой теоретической платформы даже в отдаленной перспективе представляется нереальным.
А именно на такую роль претендовала бы "единая теория психического". Понятие методологического плюрализма почти синонимично понятию мульти- или полипарадигмальности психологической науки, по крайней мере на современной стадии ее развития. Иногда эту стадию развития называют "допарадигмальной", что почти совпадает с понятием "донаучная" стадия. Важно отметить, что не только философия постпозитивизма может претендовать на роль методологической основы психологии как имеющей множественные предметы и теоретические подходы к их изучению. К этой идее приходят многие психологи, которые в своей многолетней продуктивной научной деятельности следовали определенной методологии (будучи не только ее "пользователями", но и "разработчиками"). Именно в результате "монопарадигмальных" исследовательских программ они приходили к необходимости поиска новых путей в психологии, и переоценка ими или их учениками возможностей той или иной теории верхнего (категориального) уровня базировалась на отграничении задач, применительно к которым возможности освоенной психологической парадигмы оказывались недостаточными. В качестве примеров можно привести материалы конференции, посвященной 70-летию А. В. Брушлинского и О. К. Тихомирова [20], обсуждение книги М. Коула [7], монографий А. Г. Асмолова [1], В. В. Знакова [3] и А. А. Леонтьева [9]. Их содержание говорит не только о том, что в современной отечественной психологии состоялись (обоснованы и методологически, и исследовательски) разные пути развития психологии в направлении следования классическим и неклассическим идеалам рациональности, деятельностным концепциям (а таковая не одна в философии и психологии) и иным в своей методологии принципам опосредствованного психологического познания. То есть отнюдь не молодость или неразумность психологов может служить для них основанием отстаивания идеи множественности подходов в психологии (как это пытается представить автор второй из дискуссионных статей [19]), а именно историко-психологический и методологический анализ состояния дел в теоретическом мире психологии.
Множественность парадигмальных подходов в психологии означает также множественность психологических объяснений. В историко-психологическом контексте здесь следовало бы обсуждать вопрос о том, возможно ли вообще множество психологии. Данный вопрос в начале XX в. решался как проблема сосуществования двух психологии - низших и высших процессов. Для Л. С. Выготского это было основанием обсуждать кризис в психологии и искать - обращаем особое внимание - единство в научном методе (в противовес метафизическому). В 90-е годы XX в. он обсуждался как дихотомия академической и практической психологии, естественнонаучной и гуманитарной парадигм, морфологической и динамической и т.д. [16]. Свой взгляд на то, что большинство оппозиций здесь являются кажущимися, мы обосновываем в книге "Методологические основы психологии" (см. [6]). Критичность мышления, ориентированность на то, каковы вопросы, а не только ответы, получаемые в исследовании, - это свойства, в равной степени присущие как естественным наукам, с которыми ассоциируется экспериментальный метод, так и гуманитарным. Но в гуманитарных науках наработаны иные средства эмпирического опробования при проверке научных гипотез5.
Связь социальной ситуации с собственной логикой развития психологии рассматривается Т. Марцинковской [12] как породившая сегодня обратную ситуацию - необходимости модификации естественнонаучной психологии с поиском нового объективного метода изучения психики, предполагающей перестройку самой классической науки. Методология, которая поможет переосмыслить принцип активности (при доминировавшем принципе отражения), связать воедино поиски теоретических и практических усилий психологов, а главное - признать равнозначность для фундаментальной науки областей, выделявшихся традиционно как непосредственные (низшие) и опосредствованные (высшие) психологические явления, должна реализовываться в междисциплинарных исследованиях. Однако не приводимые нами основания и не позиция Т. Марцинковской свидетельствуют о полипарадигмальности психологического знания, а факт обсуждения проблемы множественности психологического объяснения, который связан с историей психологии, демонстрирующей смену одних психологических школ и объяснительных принципов другими. В начатой "Психологическим журналом" дискуссии с большой настороженностью мною было воспринято отстаивание позиции монизма именно историком психологии (правда, сразу заявившей, что обоснование будет не содержательным, а всего лишь неравнодушным [19]).
3. СИСТЕМНЫЙ ПРИНЦИП В ЧАСТНОНАУЧНОЙ МЕТОДОЛОГИИ НЕ ПРЕДПОЛАГАЕТ РЕДУКЦИОНИЗМА
Представленная А. В. Юревичем позиция является одной из тех, которые предполагают возможность выделения научных парадигм как исследовательских логик, диктуемых во многом структурой психологических теорий. Подобное обсуждалось им неоднократно, и не этот аспект выделяется как дискуссионный. Дискуссионность связана с выдвижением проблемы форсированного монизма в психологии (что давно не новость), а также позитивного отношения к редукционизму в психологии (что поначалу озадачивает, но потом оказывается вполне обсуждаемой проблемой, поскольку автор прописывает основания такой позиции). Начну с общей оценки.
Статья Юревича показалась мне очень своевременной по следующим основаниям. Во-первых, в ней обращается внимание психологов на то, что они должны хоть что-то знать о принципах построения объяснения в науковедении; о том, что проблема соотнесения причинного и телеологического объяснения не только демаркация объяснений в психологических подходах, но и следствие более общих проблем построения научного знания и знания гуманитарного; задуматься о том, являются ли синонимами термины объяснения научного и естественнонаучного. Различие обобщений на уровне житейских представлений и собственно научных, а также эмпирических обобщений психологической науки и того теоретического "наложения" теории на психологическую реальность, о котором писал Ж. Пиаже, - эти и ряд других рассмотренных вопросов хорошо демонстрируют, что стоит за проблемой множественного объяснения в психологии (демонстрируют с иных позиций, чем сделала бы я, но спорить не приходится, поскольку все содержательно обосновано; для меня "содержательно" - значит не "равнодушно", а с уважением к читателю думающему).
Дискуссионным же выглядит параграф и вывод "о пользе редукционизма". Не буду напоминать классическую трактовку термина как "сведение", "усечение" и т.п., но подчеркну его переинтерпретацию в связи с используемой автором апелляцией к системному подходу: "редукционизм, т.е. выход за пределы изучаемой системы при ее объяснении, не только неизбежен, но и необходим в любой науке, являясь основой углубления объяснений" (выделено А. Ю. [25, с. 102]). Хочу отметить только то, что нельзя смешивать системные представления как полагающие те или иные структуры в разные плоскости (и уровни) психологической реальности (эта онтологизация - единственно общее, что было в понимании психологических систем у таких разных авторов, как Л. С. Выготский и Б. Ф. Ломов) и как системное построение самих объяснений. Познавательный и онтологический аспекты в теоретико-эмпирическом исследовании далеко не совпадают, что можно было бы специально продемонстрировать на примерах исследований в разных психологических школах. Однако нас интересует именно заданный Юревичем ход - обоснование перспективности выхода на уровни биологических и социальных процессов и конструктов.
Его пример с позицией Шпрангера (объяснять психическое из самого психического) и апелляция к Юнгу именно в данном контексте казались очень уместными, но, с моей точки зрения, необходимы апелляции к Хайдеггеру, Рубинштейну, Леонтьеву, Мамардашвили - к тем методологически выраженным позициям, которые развивались как раз в попытке выхода объяснения психического за пределы психических систем, преодоления постулата непосредственности в понимании психологической причинности. Но Юревич здесь перешел к примерам с яблоком Ньютона и с "магической" формулой 7 ± 2 как демонстрации идеи перемещения объяснительных координат, сопровождающимся абстрагированием от исходных свойств изучаемого явления. На его взгляд, такие перемещения задают новые ориентиры психологических объяснений. И именно с этим следует, на мой взгляд, спорить.
Во-первых, потому, что наличие редукционистских объяснений того или иного толка не решает проблемы оценки нередукционистских объяснений, которые накапливаются в психологии. Во-вторых, примеры и теории верхнего уровня в методологии не могут опровергать друг друга (иное дело в эксперименте, с его принципом фальсификации). В-третьих, главное возражение идет из разделяемой мною позиции, что методология частных наук может развиваться в рамках понятий именно этой конкретной науки, а не быть привнесенной откуда-то извне (на этом настаивал, в частности, А. А. Зиновьев, а не Методологи с большой буквы, как считал Г. П. Щедровицкий). Это скорее та "метадигма", которая является одной из возможных в психологии. С такой позиции апелляция к объяснительным редукционистским теориям - регресс психологического знания. Сведение психологического объяснения к редукционистскому на основе апелляций к другому уровню систем (по отношению к которым можно определить психологические системы) возможно только на основе неразличения системного подхода в вариантах его развития как принципа конкретно-научной методологии и его понимания в общей теории систем. Если принцип системности многократно (и вполне мультипарадигмально) представлен в психологических работах и прекрасно применим в другом частнонаучном знании, это не может служить основанием для рассмотрения его как принципа, позволяющего смешивать выделяемые разными науками предметы изучения в единую систему (во всяком случае такая позиция требует специального объяснения), и для утверждения полезности редукционизма.
Однако как быть с заявленной позицией плюрализма в психологии? Это понятие имеет особое значение для науки, понимаемой как соотношение исследовательских подходов, поскольку любая парадигма представляет собой единство теоретических взглядов, исследовательских гипотез, предпочитаемых методов и принимаемых взглядов, включая мировоззренческие посылки, в том числе и ценностно принятые. Совершенно неверно подменять ее идеей эклектического объяснения (что вменяет ей автор второй статьи [19]). Идея методологического плюрализма не распространяется также на все множество способов и продуктов интеллектуальной деятельности человечества (например, мировоззренческие, религиозные, политические воззрения т.д.). Она имеет отношение именно к научным теориям, при всей неоднозначности критериев научного знания в определенные исторические рамки развития науки.
В то же время, как показали работы М. Мамардашвили и В. Стёпина, общая картина мира меняется в связи с изменением классического идеала рациональности (как продукта определенной эпохи). И есть большой соблазн (а у П. Фейерабенда это уже само собой разумеется) так расширять критерии научности, что в качестве таковых начинают рассматриваться различные предпочтения. Но есть и другие авторы, показавшие, как наука противостоит позитивизму в методологическом преодолении навязываемых ограничений на научное знание. Несомненное первенство здесь принадлежит К. Попперу (имею в виду его концепцию критического реализма [13]) - психологу, "переквалифицировавшемуся" в методолога науки. Он писал (и это вошло в ряд "парадоксов К. Поппера"), что профессиональные исследователи в каждой области знания используют внутренние критерии для оценки гипотез как научных или ненаучных и отсева последних из них, дилетантских, ради проверки которых исследования не будут проводиться. Парадокс в том, что рефлексия оснований такого подразделения кроется во всей системе знаний, не обязательно рефлексируемых профессионалом. На мой взгляд, это демонстрирует ту "положенность" методологии частной науки в используемые ею конструкты и схемы исследования, о которой писал Зиновьев.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32
