национальных меньшинств были более четко выражены.
Состояние раздробленности позволяло национальным меньшинствам в Афганистане
получить ту долю самостоятельности и автономности, какой они никогда не
обладали в централизованном афганском государстве с доминированием этнических
пуштунов. Постоянная угроза пуштунской реставрации, равно как и конкуренция
со стороны других организаций национальных меньшинств предопределили высокую
степень этнической солидарности. В отличие от пуштунов, в 1992-94 гг.
разделенных на множество самостоятельных центров власти, зоны влияния
политических организаций национальных меньшинств почти полностью совпадали с
территориями их расселением.
Высокая степень этнической солидарности была характерна для национальных
меньшинств узбеков, таджиков, шиитов-хазарейцев. Их интересы, соответственно,
представляли политические организации Джумбиш-Милли (Национальное исламское
действие Афганистана, НИДА), во главе с генералом Дустумом, Исламское
общество Афганистана (ИОА) во главе с Раббани/Масудом, Хезбе и-Вахдат (Партия
исламского единства Афганистана, ПИЕА), возглавляемая Халили. Кроме того, к
партии Раббани/Масуда принадлежал и губернатор Герата, в окрестностях
которого проживало много этнических таджиков, Исмаил-хан.
В пределах контролируемых политическими организациями национальных меньшинств
территорий, в 1992-94 гг. были в миниатюре созданы фактически независимые
национальные псевдогосударства с минимальным набором необходимых
государственных институтов.
Появление на афганской политической сцене движения Талибан создавало прямую
угрозу интересам политических организаций национальных и религиозных
меньшинств. Причем, эта угроза носила двоякий характер. С одной стороны,
движение сторонников “чистого ислама” угрожало исторически сложившимся
принципам организации традиционных обществ национальных меньшинств, включая и
власть традиционной элиты. С другой - элиты афганских узбеков, таджиков и
хазарейцев отдавали себе отчет, что появление новой политической организации
движения Талибан означает начало процесса пуштунской реставрации в
Афганистане, что представляло прямую угрозу их интересам.
В 1994 году на первый план для почти всех афганских военно-политических
группировок вышла угроза распространения идей “чистого ислама” со стороны
движения Талибан. Именно это легло в основу временного союза политических
организаций национальных меньшинств и пуштунских группировок в борьбе против
движения Талибан. Благодаря чему, дальнейшее продвижение талибов вглубь
Афганистана было временно остановлено.
Натолкнувшись на сопротивление армии Ахмад Шах Масуда под Кабулом, талибы
сосредоточили основной удар в северо-западном направлении в сторону
туркменско-афганской границы. В ходе наступления в 1995 году были захвачены
город и провинция Герат. При этом были разгромлены отряды губернатора Герата,
члена партии Исламское общество Афганистана президента Раббани, одного из
влиятельных полевых командиров времен войны с советским присутствием -
Исмаил-хана. Исмаил-хан бежал на территорию Ирана, а отряды талибов вышли на
границу Афганистана с Туркменистаном. Таким образом, уже в 1995 году был
выполнен первый этап геополитической задачи открытия транспортных коридоров в
регион Центральной Азии.
Планы открытия транспортных коридоров в регион Центральной Азии в тот момент
имели и конкретное воплощение в виде идеи строительства газопровода и
автомобильных дорог из Туркменистана через территорию Афганистана в Пакистан.
Так, в 1995 году практически одновременно с выходом отрядов талибов на границу
с Туркменистаном правительство этой страны предоставило компании “Юнокал” права
на создание консорциума для строительства газопровода - от туркменско-афганской
границы до города Мултан в Пакистане. “Талибы прошли по линии Кандагар - Герат,
т.е. по афганской части основного магистрального пути, который должен связать
Пакистан с Центральной Азией. Любопытно, что летом 1994 года был одобрен проект
строительства железнодорожной линии от туркменской Кушки до пакистанского
города Чаман. Ветка эта должна была пройти по западным районам Афганистана
через Герат и Кандагар. И через некоторое время, в этих районах появились
талибы”.[56]
Естественно, что взаимная заинтересованность в решении задачи открытия
транспортных коридоров из Туркменистана в Пакистан привела к тому, что выход
отрядов радикального движения Талибан на туркменско-афганскую границу не имел
серьезных последствий не для Ашхабада, ни для системы региональной
безопасности Центральной Азии.
К тому же, весьма показательно, что границы Туркменистана согласно
соглашениям 1992 года между Москвой и Ашхабадом охраняются, в том числе и
российскими пограничниками. Появление вооруженных отрядов движения Талибан
около границы с Туркменистаном, очевидно, ожидалось в Ашхабаде. В курсе
происходящих событий, скорее всего, была и Россия. Так как российские
пограничники оставались на границе с Туркменистаном, то, естественно, что
системная целостность региона Центральной Азии в связи с появлением движения
Талибан у южных границ СНГ не была нарушена. Не проявляли особого
беспокойства в 1994-95 гг. по этому поводу и в столицах других ННГ
Центральной Азии.
Немаловажную роль в этом сыграл и Пакистан, проявивший максимально возможную
дипломатическую активность для закрепления достигнутого преимущества. “Уже в
январе 1994 года министр иностранных дел Пакистана Сардар Асиф Ахмад Али
предпринял поездку по странам Центральной Азии. Через несколько месяцев по
этому же маршруту проследовала представительная парламентская делегация
Пакистана. В октябре 1994 г. Беназир Бхутто посетила Ашхабад, где состоялись ее
переговоры с президентом Ниязовым. В мае-августе 1995 г. состоялись визиты
премьер-министра Пакистана в Узбекистан, Казахстан и Кыргызстан”.
[57]
Несомненно, повышенная активность Исламабада на дипломатическом фронте была
призвана убедить ННГ Центральной Азии в отсутствии по отношению к ним у
Пакистана враждебных намерений в связи с событиями на военном фронте в
Афганистане.
В целом, появление движения Талибан на афганской политической сцене в 1994
году и вызванные этим изменения в расстановке сил внутри Афганистана не
привели к серьезному изменению внешней ситуации для региональной системы
безопасности Центральной Азии.
В период с 1994 по 1996 годы степень раздробленность Афганистана сохранялась
на прежних позициях, а значит и условия стабильности региональной системы
безопасности Центральной Азии, основанные на существовании буферных
псевдогосударственных объединений на севере Афганистана, оставались без
изменения. Движение Талибан контролировало южные и юго-западные провинции
страны, включая крупные города Кандагар и Герат, шииты-хазарейцы провинцию
Бамиан в горном Хазарджате, движение генерала Дустума 6 северных провинций,
“правительство Афганистана” Раббани столицу страны Кабул и северо-восточные
провинции, примыкающие к Таджикистану. Кроме того, оппозиционные талибам
пуштунские полевые командиры продолжали занимать крупный город на юге
Афганистана - Джелалабад.
Война в 1994-96 гг. носила вялотекущий характер. У движения Талибан не было
на тот момент достаточно сил, чтобы добиться окончательной победы. Его отряды
не могли прорвать подготовленную линию обороны армии Масуда под Кабулом, а
значит, добиться захвата власти в масштабах всей страны. Между тем, наиболее
хорошо подготовленная и вооруженная на территории Афганистана армия генерала
Дустума вообще не принимала участия в активных боевых действиях.
Противостояние в Афганистане к лету 1996 года зашло в тупик. Ни одна из
многочисленных афганских военно-политических группировок без поддержки извне
не могла добиться решительной победы.
В этот период времени казалось, что условий, которые могли бы привести к
такому вмешательству извне, больше не существует. Пакистан с помощью движения
Талибан практически добился реализации своих геополитических целей. Выход
отрядов талибов на туркменско-афганскую границу сделал возможным начало
строительства газопровода и линий коммуникаций из региона Центральной Азии в
Пакистан. Причем, все возможные маршруты теперь могли пройти только через
территорию Афганистана, контролируемую движением Талибан по маршруту Кушка-
Герат-Кандагар-Пакистан. Территории, контролируемые силами, оппозиционными
движению Талибан, оставались в стороне от основных планируемых транспортных
коридоров. Так как сохранение их автономности имело чрезвычайно важное
значение для региональной системы безопасности Центральной Азии, то логично
было ожидать от Исламабада уважения к мнению своих центральноазиатских
партнеров. С точки зрения Центральной Азии реальная раздробленность
Афганистана должна была сохраниться на достигнутом в ходе событий 1994-96 г.
уровне. Новое усиление движения Талибан было нежелательным.
В то же время, сложившаяся к лету 1996 года ситуация остро поставила проблему
пределов самостоятельности движения Талибан. Этот вопрос имел прямое
отношение к перспективам развития внутриафганского конфликта и стабильности
системы безопасности Центральной Азии. Стали весьма актуальными вопросы о
том, в какой степени Пакистан контролирует движение Талибан, каковы
внутренние потенциальные возможности талибов укрепиться на захваченных с
помощью Пакистана территориях и самостоятельно стать доминирующей силой
внутри страны?
С военной точки зрения, в период с 1994 по 1996 гг. собственные возможности
движения Талибан не позволяли добиться решающего преимущества над своими
оппонентами. Главная сложность для талибов заключалась в невозможности
собственными силами прорвать оборонительные позиции армии Масуда к югу от
Кабула.
Построенная еще с помощью советских специалистов при прокоммунистическом режиме
система оборонительных сооружений, позиции в которой занимала одна из лучших
афганских армий, героя войны против советского присутствия Ахмад Шаха Масуда,
была фактически неприступна для тех нерегулярных формирований, которыми
располагали практически все военно-политические организации моджахедов, включая
и движение Талибан. “В конце февраля - начале марта 1995 года численность
отрядов движения Талибан достигала 25 тысячи бойцов и у них на вооружении
находилось не только стрелковое оружие, но и тяжелое вооружение, включая 150
единиц бронетехники, а также 10 самолетов”.
[58]
Уже после захвата Кабула в сентябре 1996 года численность формирований движения
Талибан оценивалась “в 30-40 тысяч человек, 200 единиц бронетехники,
артиллерия, 15 самолетов Миг-21 и около 10 вертолетов Ми-8”.
[59]
Для военно-политической организации, контролирующей две трети Афганистана, в
основном пуштунские районы с традиционно воинственным населением, это явно
немного.
Однако, в условиях Афганистана ситуация не всегда зависит от чисто военных
факторов. Серьезные изменения происходили в период с 1994 по 1996 гг. и
внутри движения Талибан.
Установление контроля движения Талибан над значительной частью Афганистана не
могли не оказать влияния на статус движения Талибан, как внутри Афганистана,
так и в отношениях с Пакистаном. В момент зарождения движения на территории
Пакистана, военно-политическая организация Талибан наверняка было полностью
подконтрольно пакистанскому руководству. Формирование собственной
администрации на территории Афганистана и необходимость решать текущие
политические вопросы, естественным образом повысили степень самостоятельности
политического руководства движения Талибан. В этом смысле, двухгодичная пауза
с осени 1994 года по осень 1996 года, несомненно, была использована для
организационного оформления движения Талибан и определения его целей и
приоритетов на ближайшую перспективу.
Основные изменения коснулись тактических целей движения Талибан.
Столкнувшись, с одной стороны, с неприятием традиционной пуштунской элиты, с
другой, ожесточенным сопротивлением национальных меньшинств, талибы должны
были определить приоритеты, которые помогли бы в решении стратегической
задачи - восстановления целостности Афганистана под контролем талибов. Таким
решением стало усиление этнического фактора в устремлениях движения Талибан.
В принципе, в условиях Афганистана это было вполне естественное решение.
Такая постановка вопроса позволяла трансформировать идею наведения порядка в
идею восстановления единого афганского государства с доминированием пуштунов.
Тем самым, создать условия, приемлемые для тех пуштунов, которые еще
сохраняли лояльность противникам движения Талибан. Совершенно по-другому
выглядит в этом случае и борьба талибов с политическими организациями
национальных и религиозных меньшинств. Лидерам этих организаций становилось
крайне сложно объяснить свое стремление к продолжению раздробленности страны
среди своих сторонников - этнических пуштунов.
Движение Талибан фактически реанимировало идею реставрации единого
государства с доминированием пуштунов на территории Афганистана. Только идея
эта была воссоздана на качественно ином уровне. Движение Талибан, выступая
против традиционной системы организации пуштунского общества, сформулировало
идею пуштунской реставрации вне такого традиционного общества. Идея
пуштунской реставрации в трактовке движения Талибан абстрагировалась от
интересов различных пуштунских политических организаций, лидеров, элит или
отдельных пуштунских племен. Пуштунская реставрация стала доминирующей идеей
сама по себе и требовала от остальных пуштунов определиться по отношению к
ней.
Парадокс ситуации заключается в том, что такая постановка вопроса стала
возможной в силу другой идеологической установки движения Талибан на создание
общества, основанного на принципах идеальной мусульманской общины времен
пророка Мухаммеда. Выступая против более поздних наслоений в афганском
обществе в виде обычного права, заимствований из внешнего немусульманского
мира, традиционной структуры, традиционной системы ценностей и т.д., движение
сторонников идеи “чистого ислама” Талибан расчистило почву для качественно
нового издания пуштунского национализма.
В то же время, хорошо известно, что первоначальной мусульманской общине в
принципе не был присущ национализм. Все члены общины были равны, невзирая на
национальные или расовые отличия. То есть, в случае с движением Талибан, мы
наблюдаем процесс естественной адаптации движения сторонников “чистого
ислама” к текущей политической ситуации в Афганистане и решению конкретной
политической задачи. Несомненно, что пуштунский национализм движения Талибан,
придерживающегося идей “чистого ислама” во многом вызван также и этнической
солидарностью национальных меньшинств, препятствующей талибам при решении их
главной задачи - объединения Афганистана.
Другое важное обстоятельство связано с тем, насколько идея пуштунского
национализма в трактовке движения Талибан отвечает интересам главного
покровителя талибов - Пакистана.
Пуштунский национализм в качестве тактического средства внутриполитической
борьбы в Афганистане не мог появиться с подачи Пакистана. Для Исламабада
объективно пуштунский национализм представлял реальную опасность. Развитие
идеи пуштунского национализма на новом качественном уровне вполне могло
привести в перспективе к идее создания Пуштунистана, включая в его состав и
населенные этническими пуштунами территории Северо-западной провинции
Пакистана. Идея Пуштунистана была слишком потенциально опасна и маловероятно,
что Пакистан решился бы разыграть карту пуштунского национализма.
Скорее всего, пуштунский национализм в качестве составной части идеологии
движения Талибан могли привнести члены бывшей фракции Хальк бывшей Народно-
демократической партии Афганистана. Их влияние в руководстве движения Талибан
могло только возрасти после перебазирования талибов на территорию Афганистана
и повышения степени их самостоятельности от Пакистана. Вчерашние политические
изгои халькисты, несомненно, сохранили некоторые идейные установки из своего
недалекого прошлого. Известно, что в руководстве НДПА всегда преобладали
антипакистанские настроения. Несогласие с прохождением линии Дюранда в
качестве афгано-пакистанской границы было одной из ключевых установок любого
руководства в централизованном государстве Афганистан.
В то же время, в 1996 году тенденция к росту пуштунского национализма в рядах
движения Талибан не была четко обозначена. К тому же, степень
подконтрольности талибов Пакистану была достаточно высока. Движение Талибан и
Пакистан были объективно необходимы друг другу.
Талибы в 1998 г. установили контроль над большинством центральных и северных
провинций страны. К началу 1999 г. ДТ контролировало около 80% территории
Афганистана, в том числе районы с преимущественно узбекским и хазарейским
населением. Лидер талибов мулла М.Омар провозгласил страну «Исламским
Эмиратом Афганистан».
Вместе с тем формирования правительственных сил Исламского Государства
Афганистан (ИГА) во главе с военным руководителем таджикского Исламского
общества Афганистана (ИОА) А.Ш.Масудом при поддержке сохранивших
боеспособность отрядов других антиталибских группировок, входящих в
Объединенный Фронт (ОФ), продолжают в той или иной степени удерживать свои
позиции в провинциях Бадахшан, Тахар, Каписа, Парван, Баглан, Кундуз, Сари-
Пуль.
Во второй половине 1999 г. талибы, активно поддерживаемые Пакистаном,
предприняли несколько широкомасштабных наступательных операций, попытавшись
установить полный контроль над всей территорией Афганистана. С пакистанской
стороны в распоряжение двищение талибан было направлено более 10 тыс.
пакистанских добровольцев из числа учащихся религиозных школ и боевиков ряда
исламских экстремистских организаций, а также более 500 боевиков из некоторых
арабских государств, которые подчинялись базирующемуся в Афганистане
саудовскому террористу У. бен Ладену.
Однако все эти действия талибов, направленные на то, чтобы вытеснить
«северян» с занимаемых ими позиций, перекрыть их основные транспортные
коммуникации, запереть силы А.Ш.Масуда в его главном опорном пункте –
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11
