Диплом: Афганистан в конце XX в

депутаты-узбеки требовали включения в состав правительства Афганистана своих

представителей. Возросшее политическое влияние узбекской общины объективно

отражало ту роль, которую она играла в обеспечении стабильности

прокоммунистического режима в Кабуле. Во многом, это было связано с

необходимостью нейтрализации на Севере страны активности этнических

хазарейцев, сре ди которых доминирующее положение занимала проиранская Партия

исламского единства Афганистана (ПИЕА), а также североафганских таджиков,

многие из которых были лояльны Исламскому обществу Афганистана (ИОА) во главе

с таджиками Раббани и Масудом.

Отряды проиранской ПИЕА контролировали горный Хазарджат в центре страны,

однако, в активных боевых действиях не участвовали, занимая до 1992 года

выжидательную позицию. Это во многом соответствовало в целом сдержанной

позиции официального Тегерана по отношению к событиям в Афганистане.

Формирования ИОА концентрировались в Панджшерской долине, имевшей прямой

выход на перевал Саланг. В ходе всей войны именно отряды ИОА во главе с

влиятельным полевым командиром Ахмад Шах Масудом постоянно оказывали давление

на перевал Саланг через Панджшер, угрожая 7прервать коммуникации Кабула с

Советским Союзом.

Во многом, современная ситуация, сложившаяся в конце девяностых годов в

Северном Афганистане была обусловлена именно событиями, происходившими в этом

регионе в период между выводом советских войск из Афганистана в 1989 году и

падением режима Наджибуллы в 1992 году.

Пока советское присутствие в Афганистане носило полномасштабный характер,

существовала относительная системная целостность интересов управляющей системы

афганского общества, представленной НДПА и частью провинциальной элиты.

Интересы локальных политических, этнических и социальных групп носили частный

характер по сравнению с глобальными задачами модернизации жизнедеятельности

афганского общества и геополитическими целями советского присутствия в этой

стране.[15]

2.2 . Причины неудач переговорного процесса между оппозицией и правительством.

В то же время, армия правительства Наджибуллы весной 1992 года располагала

значительным количеством военной техники и запасами вооружений. На 1 апреля

1992 года на территории Афганистана находилось 30 пусковых установок

Оперативно-Тактических и Тактических Ракет, 930 танков (Т-54-55, Т-62, ПТ-76),

550 БМП-1, 250 БРМД, 1100 БТР, свыше 1000 орудий буксируемой артиллерии

калибров 76, 85, 100, 122, 130 и 152 мм, 185 Реактивных Систем Залпового Огня

(122,140 и 220 мм.), более 1000 минометов (82, 107 и 120 мм.), безоткатные

орудия (73 и 82 мм.), свыше 60 орудий ЗА (23,37,57,85, 100 мм.). В составе

авиации находились 30 МиГ-23, 80 Су-17 и Су-20 и Су-22, 12 Су-25, 80 Миг-21, 24

Л-39, 24 Л-29, 12 АН-12, Ан-24, 15 Ан-26, 6 Ан-32, Ил-18, 12 Ан-2, 15 Як-11 и

Як-18, 30 Ми-24, 25 Ми-8, 35 Ми-17.[16]

Все это обеспечивало колоссальное военное преимущество над силами оппозиции.

Кроме того, правительство пользовалось определенной поддержкой части

городского населения, вовлеченного в процессы модернизации. Следовательно,

изначально у правительства Демократической Республики Афганистан были на

руках серьезные козыри, которые могли бы помочь при возможном проведении

ставших весной 1992 года актуальными переговоров с политическими

организациями моджахедов из Пешаварского альянса.

Вопрос о необходимости таких переговоров стал для правительства Наджибуллы

неизбежен после окончательного распада СССР в конце 1991 года. В Кабуле

наверняка отдавали себе отчет в необходимости серьезных уступок своим

политическим оппонентам. Однако, очевидно, намеревались выторговать наиболее

оптимальные условия. Для этого правительство Наджибуллы располагало в

качестве аргумента достаточной военной мощью. К тому же, неоднородность

оппозиции оставляла возможность для политического маневра. Пока оставалось

неясным, какую форму могла бы принять предстоящая неизбежная смена власти, и

кто из организаций моджахедов окажется лидером на финише, у правительства

Наджибуллы были шансы на успешное для себя проведение переговоров. От

развития ситуации в Кабуле и от позиции влиятельных политиков кабульского

режима напрямую зависело, кто получит в качестве наследства огромные военные

ресурсы правительственной армии. А это, в свою очередь, предопределило бы

доминирование такой организации в послевоенном А фганистане. То есть, шансы

НДПА на “почетную капитуляцию” были весьма высоки.

Характерной особенностью ситуации в Афганистане в 1991-1992 годах было

наличие значительного числа политических и военных организаций, как

национального всеафганского, так и местного характера, каждая из которых

стремилась реализовать свои интересы в новых условиях. Гегемония в движении

моджахедов Исламской партии Афганистана Гульбеддина Хекматиара носила во

многом номинальный характер и напрямую зависела от масштабов военной и

материальной помощи со стороны Пакистана. Именно благодаря особым отношениям

с Пакистаном организация Хекматиара могла обеспечивать лояльность

значительного большинства местных полевых командиров моджахедов.

Это позволяло Хекматиару опираться на формальную лояльность местных полевых

командиров, однако сильно мешало в концентрации усилий местных ополчений для

решения стратегических задач. “Слабость племенных ополчений пуштунов

заключалась в том, что из-за своих хозяйственных интересов и родственных

отношений они были привязаны к местам своего расселения и вряд ли могли быть с

успехом использованы в широком масштабе в других районах боевых действий”.

[17] К тому же, лояльность многочисленных местных отрядов была переменчива.

Это лишний раз подтверждает значительное количество моджахедов, переходивших на

сторону официального Кабула и обратно в ходе компаний по национальному

примирению.

Кроме того, с доминированием Хекматиара не могли согласиться другие

влиятельные политические организации моджахедов. Среди организаций

Пешаварского альянса выделялось Исламское Общество Афганистана (ИОА) во главе

с Раббани. Собственную позицию на перспективы Афганистана имели шиитские

организации, опиравшиеся на поддержку Ирана. Самой крупной из них была Партия

Исламского Единства Афганистана (ПИЕА) во главе с Мазари. Отсутствие единства

интересов в оппозиции стало еще более заметно после ухода советских войск. А

перспективы вполне возможной победы только усилили противоречия между

различными политическими организациями моджахедов.

Правительство Наджибуллы намеревалось вести переговорный процесс с оппозицией на

равных. Контролируя все крупные города Афганистана, располагая хорошо

вооруженной и организованной армией, системой государственного управления,

кабульский режим был в принципе готов пойти на компромисс с оппозицией.

Фактически, правительство в Кабуле всегда располагало возможностью вернуться,

например, к так называемому “римскому плану” урегулирования афганского

конфликта. “Римский план” был выдвинут в 80-е годы бывшим королем Мухаммад

Захир-шахом, проживающим в Риме и предусматривал созыв всеафганской ассамблеи

Лоя Джирга, традиционного форума, некогда использовавшегося пуштунскими

племенами, а позднее вошедшего в качестве своеобразного надпарламентского

органа в структуру конституционного устройства Афганистана. Согласно плану, Лоя

Джирга должна была сформировать правительство Афганистана.

[18] Следовательно, сам факт переговорного процесса в рамках Лоя Джирги

между сторонниками НДПА и организациями моджахедов позволил бы прийти к

определенному компромиссу во внутриафганском урегулировании.

Подобный вариант в той тупиковой внутриполитической ситуации, которая

сложилась к весне 1992 года в Афганистане, мог бы стать реальной возможностью

сохранить единство афганского государства и выйти из состояния гражданского

конфликта с минимальными издержками. Однако объективно в условиях Афганистана

в 1992 году это все же являлось политической утопией. Слишком глубоки были

системные противоречия между противоборствующими сторонами. К тому же, одна

из сторон имела все основания считать себя победителем в гражданской войне.

Особенно после распада СССР, главного действующего лица на афганской

политической сцене в восьмидесятые годы. Естественно, что для лидеров

моджахедов не могло быть и речи о сотрудничестве с режимом в Кабуле,

скомпрометированном сотрудничеством с Советским Союзом.

Именно ожесточение гражданской войны, присутствие советских войск и масштабы

вмешательства в систему организации традиционного афганского общества привели

к формированию устойчивых идеологических стереотипов. Моджахеды в самом общем

смысле вели борьбу за традиционные ценности афганского общества, включая в их

число и исламские, против попыток их глобального изменения, предпринимавшихся

сторонниками НДПА при поддержке Советского Союза. Так как глобальные

изменения традиционного афганского общества в годы советского присутствия и

правления НДПА проходили в рамках процессов модернизации, следовательно,

традиционные и исламские ценности находились в этой стране в прямой

конфронтации с самим процессом модернизации. Соответственно, победа

моджахедов означала неизбежный крах идей, результатов и достижений

модернизации в Афганистане.

Кроме того, за годы гражданской войны и войны против советского присутствия

система осуществления государственной власти также подверглась глубокой

модернизации. Ее усиление было неизбежным в силу необходимости координации

процессов модернизации и управления страной в условиях военного конфликта. К

тому же, общая ориентация на советский опыт управления в критических

ситуациях делало неизбежным усиления роли системы государственного управления

в Демократической Республике Афганистан. Это привело к тому, что институты

централизованного афганского государства, функционировавшие в Кабуле во

времена правления там прокоммунистического режима, во внутриафганском

конфликте идей вызывали неприятие, равно как и проводившиеся им процессы

модернизации традиционного общества.

Вполне возможное поражение НДПА, ставшее очевидным после распада СССР,

несомненно, привело бы к разрушению достигнутых результатов модернизации, имея

в виду, в том числе, и основные институты государственной власти. То есть,

современное состояние дезорганизации государства и общества в Афганистане в

конце девяностых годов является прямым следствием противоречия между

стремлением части афганской элиты в лице сторонников НДПА к модернизации и

нежеланием значительной части общества поступиться традиционными ценностями и

традиционным образом жизни. Победив в гражданской войне, после 1992 года

моджахеды разрушили практически все достижения модернизации, включая в их число

и структуры системы государственного управления.

[19]

Общественно-политическая обстановка в Афганистане перед падением режима

Наджибуллы в Кабуле характеризовалась дальнейшей усилением интересов

различных военно-политических организаций, усиливших свои позиции в ходе

войны и входивших в состав противоборствующих группировок, в первую очередь,

Пешаварского альянса и правительства Наджибуллы. Проблема Афганистана

заключалась в том, что среди оппозиции правительству Наджибуллы не оказалось

политической силы, способной предъявить единоличные права на политическую

власть и в той или иной форме обеспечить преемственность государственного

строительства. Напротив, организации моджахедов фактически выступили против

модернизации и тесно связанных с ней государственных институтов.

Парадокс заключался в том, что, следуя логике войны против модернизации и за

возврат к традиционным ценностям, военно-политические группировки моджахедов

из Пешаварского альянса, объективно подвергли сомнению базовые основы

существования единого афганского государства. Система власти в Афганистане в

основном основывалась на доминировании этнических пуштунов. Они же составляли

основную часть сторонников ведущей оппозиционной силы Пешаварского альянса.

Кроме таджика Раббани, все остальные лидеры военно-политических организаций в

Пешаваре были этническими пуштунами. Разрушение государственных институтов и

результатов процессов модернизации объективно способствовало ослаблению

политического превосходства пуштунов в Афганистане. Существование

относительно централизованного афганского государства, несомненно, означало

продолжение доминирования пуштунов в стране. Особенно с учетом их роли в

борьбе против советского присутствия и прокоммунистического правительства в

Кабуле. В случае децентрализации государственной власти превосходство

пуштунов изменялось на доминирование многочисленных афганских военно-

политических группировок, среди которых этнические пуштуны занимали далеко не

лидирующее положение.

Единственной возможностью восстановления линии на доминирование пуштунов в

стране был союз между политическими организациями моджахедов-пуштунов и

умеренными представителями прокоммунистического кабульского режима. Либо

возможен был другой вариант - капитуляция на почетных условиях всей системы

организации власти кабульского режима или ее части (например, отдельных

гарнизонов) Пешаварскому альянсу и наиболее влиятельному его лидеру

Гульбеддину Хекматиару. Мятеж генерала Таная наглядно продемонстрировал, что

такие настроения в правительственной армии в начале девяностых годов имели

место.

Процесс фрагментации и обособления политических интересов происходил не

только среди организаций Пешаварского альянса. В преддверии неизбежных

политических перемен аналогичные процессы происходили и среди сторонников

правительства Наджибуллы. Перспектива восстановления власти пуштунов в

Афганистане в качестве возврата к исходному положению афганского общества до

революции 1978 года не давала возможности национальным и религиозным

меньшинствам страны сохранить свой политический полуавтономный статус,

приобретенный в ходе гражданской войны. Восстановление власти пуштунов в

едином Афганистане ограничивало возможности национальных и религиозных

меньшинств по реализации своих интересов. Поэтому даже гипотетическая

возможность переговоров правительства в Кабуле и партий, входящих в

Пешаварский альянс, с перспективой объединения всех военных ресурсов

кабульского режима и организаций моджахедов, этнических пуштунов, ради

восстановления единого афганского государства, создавала серьезные трудности

д ля лидеров национальных и религиозных меньшинств. Причем, это в равной

степени имело отношение и к организациям шиитов-хазарейцев, лояльных Ирану, и

к формированиям этнических узбеков, вместе с религиозной сектой исмаилитов в

северном Афганистане, лояльных правительству Наджибуллы, и к Исламскому

обществу Афганистана (ИОА), где преобладали интересы этнических таджиков,

входящему в Пешаварский альянс.

К весне 1992 года, вопросы послевоенного устройства Афганистана стали

определяющим фактором внутренней политики всех заинтересованных политических

организаций. Сложившаяся после окончательного распада СССР в декабре 1991

года обстановка в Афганистане и неопределенность перспектив на будущее

способствовали постепенному обособлению интересов наиболее влиятельных

военно-политических группировок. Обособление интересов было тесно связано с

конкуренцией на осуществление власти, если не во всеафганском масштабе, то на

местном, провинциальном уровне.

Перспектива завершения многолетнего конфликта в Афганистане к весне 1992 года

обострила проблему гегемонии пуштунов. Пешаварский альянс, объединяющий семь

партий моджахедов, предъявлял свои права на власть в масштабах всей страны. В

первую очередь это относилось к формированиям Исламской Партии Афганистана

(ИПА) Гульбеддина Хекматиара. Доминирование среди партий Пешаварского альянса

этнических пуштунов придавало дополнительную легитимность правам его

участников на политическую власть. Надо отметить, что и возможные планы

урегулирования афганской проблемы, такие, например, как “римский план”

бывшего короля Захир-шаха, предполагали использование политических

инструментов (Лоя Джирга - прим. авт.), характерных именно для демократии

пуштунских племен. К тому же, все годы войны против прокоммунистического

режима в Кабуле и советского присутствия в Афганистане, руководство и

поддержка отрядов моджахедов осуществлялась именно из города Пешавар, центра

Северо-Западной провинции Пакистана, населенного этническими пуштунами, где

базировались основные политические организации оппозиции.

Уверенность оппозиционных лидеров из Пешаварского альянса в легитимности и

неизбежности своих претензий на осуществление политической власти в Афганистане

лишний раз демонстрируют выборы временного президента страны Моджадедди,

руководителя одной из незначительных партий Пешаварской семерки. Выборы пуштуна

Моджадедди должны были закрепить право Пешаварской эмиграции на формирование

правительства и осуществление власти в Афганистане после победы. С другой

стороны, выборы Моджадедди должны были ограничить политические амбиции наиболее

влиятельного оппозиционного лидера Хекматиара. Другими словами, партии

Пешаварского альянса серьезно готовились к разделу власти после неизбежной

победы. Такая победа должна была наступить после начала традиционного весеннего

наступления оппозиции 1992 года.[20]

Известно, что в условиях Афганистана, активные военные действия начинаются

обычно весной, когда сходит снег на горных перевалах. В Афганистане зимой

1991-1992 годов практически все заинтересованные стороны отдавали себе отчет,

что после распада СССР в декабре 1991 года, прокоммунистический режим в

Кабуле, скорее всего, не выдержит очередного весеннего наступления оппозиции.

В этих условиях, стал намечаться процесс консолидации интересов политических

организаций, не заинтересованных в приходе к власти в стране основных партий

Пешаварского альянса, а значит и реставрации доминирования пуштунов в

политической жизни страны. В первую очередь, это имело отношение к политическим

организациям национальных и религиозных меньшинств, укрепивших свои позиции в

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11



Реклама
В соцсетях
бесплатно скачать рефераты бесплатно скачать рефераты бесплатно скачать рефераты бесплатно скачать рефераты бесплатно скачать рефераты бесплатно скачать рефераты бесплатно скачать рефераты