депутаты-узбеки требовали включения в состав правительства Афганистана своих
представителей. Возросшее политическое влияние узбекской общины объективно
отражало ту роль, которую она играла в обеспечении стабильности
прокоммунистического режима в Кабуле. Во многом, это было связано с
необходимостью нейтрализации на Севере страны активности этнических
хазарейцев, сре ди которых доминирующее положение занимала проиранская Партия
исламского единства Афганистана (ПИЕА), а также североафганских таджиков,
многие из которых были лояльны Исламскому обществу Афганистана (ИОА) во главе
с таджиками Раббани и Масудом.
Отряды проиранской ПИЕА контролировали горный Хазарджат в центре страны,
однако, в активных боевых действиях не участвовали, занимая до 1992 года
выжидательную позицию. Это во многом соответствовало в целом сдержанной
позиции официального Тегерана по отношению к событиям в Афганистане.
Формирования ИОА концентрировались в Панджшерской долине, имевшей прямой
выход на перевал Саланг. В ходе всей войны именно отряды ИОА во главе с
влиятельным полевым командиром Ахмад Шах Масудом постоянно оказывали давление
на перевал Саланг через Панджшер, угрожая 7прервать коммуникации Кабула с
Советским Союзом.
Во многом, современная ситуация, сложившаяся в конце девяностых годов в
Северном Афганистане была обусловлена именно событиями, происходившими в этом
регионе в период между выводом советских войск из Афганистана в 1989 году и
падением режима Наджибуллы в 1992 году.
Пока советское присутствие в Афганистане носило полномасштабный характер,
существовала относительная системная целостность интересов управляющей системы
афганского общества, представленной НДПА и частью провинциальной элиты.
Интересы локальных политических, этнических и социальных групп носили частный
характер по сравнению с глобальными задачами модернизации жизнедеятельности
афганского общества и геополитическими целями советского присутствия в этой
стране.[15]
2.2 . Причины неудач переговорного процесса между оппозицией и правительством.
В то же время, армия правительства Наджибуллы весной 1992 года располагала
значительным количеством военной техники и запасами вооружений. На 1 апреля
1992 года на территории Афганистана находилось 30 пусковых установок
Оперативно-Тактических и Тактических Ракет, 930 танков (Т-54-55, Т-62, ПТ-76),
550 БМП-1, 250 БРМД, 1100 БТР, свыше 1000 орудий буксируемой артиллерии
калибров 76, 85, 100, 122, 130 и 152 мм, 185 Реактивных Систем Залпового Огня
(122,140 и 220 мм.), более 1000 минометов (82, 107 и 120 мм.), безоткатные
орудия (73 и 82 мм.), свыше 60 орудий ЗА (23,37,57,85, 100 мм.). В составе
авиации находились 30 МиГ-23, 80 Су-17 и Су-20 и Су-22, 12 Су-25, 80 Миг-21, 24
Л-39, 24 Л-29, 12 АН-12, Ан-24, 15 Ан-26, 6 Ан-32, Ил-18, 12 Ан-2, 15 Як-11 и
Як-18, 30 Ми-24, 25 Ми-8, 35 Ми-17.[16]
Все это обеспечивало колоссальное военное преимущество над силами оппозиции.
Кроме того, правительство пользовалось определенной поддержкой части
городского населения, вовлеченного в процессы модернизации. Следовательно,
изначально у правительства Демократической Республики Афганистан были на
руках серьезные козыри, которые могли бы помочь при возможном проведении
ставших весной 1992 года актуальными переговоров с политическими
организациями моджахедов из Пешаварского альянса.
Вопрос о необходимости таких переговоров стал для правительства Наджибуллы
неизбежен после окончательного распада СССР в конце 1991 года. В Кабуле
наверняка отдавали себе отчет в необходимости серьезных уступок своим
политическим оппонентам. Однако, очевидно, намеревались выторговать наиболее
оптимальные условия. Для этого правительство Наджибуллы располагало в
качестве аргумента достаточной военной мощью. К тому же, неоднородность
оппозиции оставляла возможность для политического маневра. Пока оставалось
неясным, какую форму могла бы принять предстоящая неизбежная смена власти, и
кто из организаций моджахедов окажется лидером на финише, у правительства
Наджибуллы были шансы на успешное для себя проведение переговоров. От
развития ситуации в Кабуле и от позиции влиятельных политиков кабульского
режима напрямую зависело, кто получит в качестве наследства огромные военные
ресурсы правительственной армии. А это, в свою очередь, предопределило бы
доминирование такой организации в послевоенном А фганистане. То есть, шансы
НДПА на “почетную капитуляцию” были весьма высоки.
Характерной особенностью ситуации в Афганистане в 1991-1992 годах было
наличие значительного числа политических и военных организаций, как
национального всеафганского, так и местного характера, каждая из которых
стремилась реализовать свои интересы в новых условиях. Гегемония в движении
моджахедов Исламской партии Афганистана Гульбеддина Хекматиара носила во
многом номинальный характер и напрямую зависела от масштабов военной и
материальной помощи со стороны Пакистана. Именно благодаря особым отношениям
с Пакистаном организация Хекматиара могла обеспечивать лояльность
значительного большинства местных полевых командиров моджахедов.
Это позволяло Хекматиару опираться на формальную лояльность местных полевых
командиров, однако сильно мешало в концентрации усилий местных ополчений для
решения стратегических задач. “Слабость племенных ополчений пуштунов
заключалась в том, что из-за своих хозяйственных интересов и родственных
отношений они были привязаны к местам своего расселения и вряд ли могли быть с
успехом использованы в широком масштабе в других районах боевых действий”.
[17] К тому же, лояльность многочисленных местных отрядов была переменчива.
Это лишний раз подтверждает значительное количество моджахедов, переходивших на
сторону официального Кабула и обратно в ходе компаний по национальному
примирению.
Кроме того, с доминированием Хекматиара не могли согласиться другие
влиятельные политические организации моджахедов. Среди организаций
Пешаварского альянса выделялось Исламское Общество Афганистана (ИОА) во главе
с Раббани. Собственную позицию на перспективы Афганистана имели шиитские
организации, опиравшиеся на поддержку Ирана. Самой крупной из них была Партия
Исламского Единства Афганистана (ПИЕА) во главе с Мазари. Отсутствие единства
интересов в оппозиции стало еще более заметно после ухода советских войск. А
перспективы вполне возможной победы только усилили противоречия между
различными политическими организациями моджахедов.
Правительство Наджибуллы намеревалось вести переговорный процесс с оппозицией на
равных. Контролируя все крупные города Афганистана, располагая хорошо
вооруженной и организованной армией, системой государственного управления,
кабульский режим был в принципе готов пойти на компромисс с оппозицией.
Фактически, правительство в Кабуле всегда располагало возможностью вернуться,
например, к так называемому “римскому плану” урегулирования афганского
конфликта. “Римский план” был выдвинут в 80-е годы бывшим королем Мухаммад
Захир-шахом, проживающим в Риме и предусматривал созыв всеафганской ассамблеи
Лоя Джирга, традиционного форума, некогда использовавшегося пуштунскими
племенами, а позднее вошедшего в качестве своеобразного надпарламентского
органа в структуру конституционного устройства Афганистана. Согласно плану, Лоя
Джирга должна была сформировать правительство Афганистана.
[18] Следовательно, сам факт переговорного процесса в рамках Лоя Джирги
между сторонниками НДПА и организациями моджахедов позволил бы прийти к
определенному компромиссу во внутриафганском урегулировании.
Подобный вариант в той тупиковой внутриполитической ситуации, которая
сложилась к весне 1992 года в Афганистане, мог бы стать реальной возможностью
сохранить единство афганского государства и выйти из состояния гражданского
конфликта с минимальными издержками. Однако объективно в условиях Афганистана
в 1992 году это все же являлось политической утопией. Слишком глубоки были
системные противоречия между противоборствующими сторонами. К тому же, одна
из сторон имела все основания считать себя победителем в гражданской войне.
Особенно после распада СССР, главного действующего лица на афганской
политической сцене в восьмидесятые годы. Естественно, что для лидеров
моджахедов не могло быть и речи о сотрудничестве с режимом в Кабуле,
скомпрометированном сотрудничеством с Советским Союзом.
Именно ожесточение гражданской войны, присутствие советских войск и масштабы
вмешательства в систему организации традиционного афганского общества привели
к формированию устойчивых идеологических стереотипов. Моджахеды в самом общем
смысле вели борьбу за традиционные ценности афганского общества, включая в их
число и исламские, против попыток их глобального изменения, предпринимавшихся
сторонниками НДПА при поддержке Советского Союза. Так как глобальные
изменения традиционного афганского общества в годы советского присутствия и
правления НДПА проходили в рамках процессов модернизации, следовательно,
традиционные и исламские ценности находились в этой стране в прямой
конфронтации с самим процессом модернизации. Соответственно, победа
моджахедов означала неизбежный крах идей, результатов и достижений
модернизации в Афганистане.
Кроме того, за годы гражданской войны и войны против советского присутствия
система осуществления государственной власти также подверглась глубокой
модернизации. Ее усиление было неизбежным в силу необходимости координации
процессов модернизации и управления страной в условиях военного конфликта. К
тому же, общая ориентация на советский опыт управления в критических
ситуациях делало неизбежным усиления роли системы государственного управления
в Демократической Республике Афганистан. Это привело к тому, что институты
централизованного афганского государства, функционировавшие в Кабуле во
времена правления там прокоммунистического режима, во внутриафганском
конфликте идей вызывали неприятие, равно как и проводившиеся им процессы
модернизации традиционного общества.
Вполне возможное поражение НДПА, ставшее очевидным после распада СССР,
несомненно, привело бы к разрушению достигнутых результатов модернизации, имея
в виду, в том числе, и основные институты государственной власти. То есть,
современное состояние дезорганизации государства и общества в Афганистане в
конце девяностых годов является прямым следствием противоречия между
стремлением части афганской элиты в лице сторонников НДПА к модернизации и
нежеланием значительной части общества поступиться традиционными ценностями и
традиционным образом жизни. Победив в гражданской войне, после 1992 года
моджахеды разрушили практически все достижения модернизации, включая в их число
и структуры системы государственного управления.
[19]
Общественно-политическая обстановка в Афганистане перед падением режима
Наджибуллы в Кабуле характеризовалась дальнейшей усилением интересов
различных военно-политических организаций, усиливших свои позиции в ходе
войны и входивших в состав противоборствующих группировок, в первую очередь,
Пешаварского альянса и правительства Наджибуллы. Проблема Афганистана
заключалась в том, что среди оппозиции правительству Наджибуллы не оказалось
политической силы, способной предъявить единоличные права на политическую
власть и в той или иной форме обеспечить преемственность государственного
строительства. Напротив, организации моджахедов фактически выступили против
модернизации и тесно связанных с ней государственных институтов.
Парадокс заключался в том, что, следуя логике войны против модернизации и за
возврат к традиционным ценностям, военно-политические группировки моджахедов
из Пешаварского альянса, объективно подвергли сомнению базовые основы
существования единого афганского государства. Система власти в Афганистане в
основном основывалась на доминировании этнических пуштунов. Они же составляли
основную часть сторонников ведущей оппозиционной силы Пешаварского альянса.
Кроме таджика Раббани, все остальные лидеры военно-политических организаций в
Пешаваре были этническими пуштунами. Разрушение государственных институтов и
результатов процессов модернизации объективно способствовало ослаблению
политического превосходства пуштунов в Афганистане. Существование
относительно централизованного афганского государства, несомненно, означало
продолжение доминирования пуштунов в стране. Особенно с учетом их роли в
борьбе против советского присутствия и прокоммунистического правительства в
Кабуле. В случае децентрализации государственной власти превосходство
пуштунов изменялось на доминирование многочисленных афганских военно-
политических группировок, среди которых этнические пуштуны занимали далеко не
лидирующее положение.
Единственной возможностью восстановления линии на доминирование пуштунов в
стране был союз между политическими организациями моджахедов-пуштунов и
умеренными представителями прокоммунистического кабульского режима. Либо
возможен был другой вариант - капитуляция на почетных условиях всей системы
организации власти кабульского режима или ее части (например, отдельных
гарнизонов) Пешаварскому альянсу и наиболее влиятельному его лидеру
Гульбеддину Хекматиару. Мятеж генерала Таная наглядно продемонстрировал, что
такие настроения в правительственной армии в начале девяностых годов имели
место.
Процесс фрагментации и обособления политических интересов происходил не
только среди организаций Пешаварского альянса. В преддверии неизбежных
политических перемен аналогичные процессы происходили и среди сторонников
правительства Наджибуллы. Перспектива восстановления власти пуштунов в
Афганистане в качестве возврата к исходному положению афганского общества до
революции 1978 года не давала возможности национальным и религиозным
меньшинствам страны сохранить свой политический полуавтономный статус,
приобретенный в ходе гражданской войны. Восстановление власти пуштунов в
едином Афганистане ограничивало возможности национальных и религиозных
меньшинств по реализации своих интересов. Поэтому даже гипотетическая
возможность переговоров правительства в Кабуле и партий, входящих в
Пешаварский альянс, с перспективой объединения всех военных ресурсов
кабульского режима и организаций моджахедов, этнических пуштунов, ради
восстановления единого афганского государства, создавала серьезные трудности
д ля лидеров национальных и религиозных меньшинств. Причем, это в равной
степени имело отношение и к организациям шиитов-хазарейцев, лояльных Ирану, и
к формированиям этнических узбеков, вместе с религиозной сектой исмаилитов в
северном Афганистане, лояльных правительству Наджибуллы, и к Исламскому
обществу Афганистана (ИОА), где преобладали интересы этнических таджиков,
входящему в Пешаварский альянс.
К весне 1992 года, вопросы послевоенного устройства Афганистана стали
определяющим фактором внутренней политики всех заинтересованных политических
организаций. Сложившаяся после окончательного распада СССР в декабре 1991
года обстановка в Афганистане и неопределенность перспектив на будущее
способствовали постепенному обособлению интересов наиболее влиятельных
военно-политических группировок. Обособление интересов было тесно связано с
конкуренцией на осуществление власти, если не во всеафганском масштабе, то на
местном, провинциальном уровне.
Перспектива завершения многолетнего конфликта в Афганистане к весне 1992 года
обострила проблему гегемонии пуштунов. Пешаварский альянс, объединяющий семь
партий моджахедов, предъявлял свои права на власть в масштабах всей страны. В
первую очередь это относилось к формированиям Исламской Партии Афганистана
(ИПА) Гульбеддина Хекматиара. Доминирование среди партий Пешаварского альянса
этнических пуштунов придавало дополнительную легитимность правам его
участников на политическую власть. Надо отметить, что и возможные планы
урегулирования афганской проблемы, такие, например, как “римский план”
бывшего короля Захир-шаха, предполагали использование политических
инструментов (Лоя Джирга - прим. авт.), характерных именно для демократии
пуштунских племен. К тому же, все годы войны против прокоммунистического
режима в Кабуле и советского присутствия в Афганистане, руководство и
поддержка отрядов моджахедов осуществлялась именно из города Пешавар, центра
Северо-Западной провинции Пакистана, населенного этническими пуштунами, где
базировались основные политические организации оппозиции.
Уверенность оппозиционных лидеров из Пешаварского альянса в легитимности и
неизбежности своих претензий на осуществление политической власти в Афганистане
лишний раз демонстрируют выборы временного президента страны Моджадедди,
руководителя одной из незначительных партий Пешаварской семерки. Выборы пуштуна
Моджадедди должны были закрепить право Пешаварской эмиграции на формирование
правительства и осуществление власти в Афганистане после победы. С другой
стороны, выборы Моджадедди должны были ограничить политические амбиции наиболее
влиятельного оппозиционного лидера Хекматиара. Другими словами, партии
Пешаварского альянса серьезно готовились к разделу власти после неизбежной
победы. Такая победа должна была наступить после начала традиционного весеннего
наступления оппозиции 1992 года.[20]
Известно, что в условиях Афганистана, активные военные действия начинаются
обычно весной, когда сходит снег на горных перевалах. В Афганистане зимой
1991-1992 годов практически все заинтересованные стороны отдавали себе отчет,
что после распада СССР в декабре 1991 года, прокоммунистический режим в
Кабуле, скорее всего, не выдержит очередного весеннего наступления оппозиции.
В этих условиях, стал намечаться процесс консолидации интересов политических
организаций, не заинтересованных в приходе к власти в стране основных партий
Пешаварского альянса, а значит и реставрации доминирования пуштунов в
политической жизни страны. В первую очередь, это имело отношение к политическим
организациям национальных и религиозных меньшинств, укрепивших свои позиции в
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11