органы зачастую со ссылкой на измененную ст. 4 Конституции РСФСР. По их
мнению, если гарантированная ранее конституцией «свобода религиозной
пропаганды» включала в себя признание за ними подобного рода деятельности, то
«свобода исповеданий» ее уже не допускала. К примеру, административный отдел
НКВД Крымской АССР, ставя вопрос о запрещении религиозных съездов, прямо
писал, что «статья 4 Конституции имеет в виду уничтожение религии», а
«свободу исповеданий» нужно рассматривать лишь как «терпимость» к культовой
деятельности, ограниченной церковным зданием.
НКВД поддерживал подобные настроения, и в своих инструкциях местным органам
НКВД и советским работникам указывал на необходимость активизации работы на
«религиозном фронте». В циркуляре председателям исполкомов Советов всех
ступеней (16.11.1929г.) отмечалось:
«При намечающейся активизации религиозных объединений, зачастую
сращивающихся с контрреволюционными элементами и использующими в этих целях
свое влияние на известные прослойки трудящихся, надзору за деятельностью этих
объединений должно быть уделено серьезное внимание. Между тем в адморганах
это дело находится часто в руках технических сотрудников, недостаточно
ориентирующихся в тех важнейших политических задачах, которые преследуются
этой работой. В результате адморганы допускают положение, при котором
религиозные объединения в своей деятельности выходят за пределы,
установленные для них законом, предъявляя тенденцию участвовать в
общественной жизни, иногда прикрывая нарушение закона «желанием содействовать
мероприятиям советской власти». Каждая ошибка, допущенная адморганами в этом
вопросе, широко используется церквами для усиления своего влияния на массы и
подрыва авторитета советской власти».
Так заканчивался 1929 год, похоронивший идею демократизации и
усовершенствования законодательства о культах.
Начавшийся 1930 год характеризовался продолжением «натиска» на религию и
церковь. На местах партийные и советские работники, стремясь ускорить
процесс «изживания религии», прибегали повсеместно к незаконным
административным мерам: закрывали церкви, изымали культовое и иное
имущество, арестовывали служителей культа и не допускали их на «свою»
территорию, снимали колокола и изымали у верующих иконы из домов, запугивая
введением специального налоги на них.
Комиссия не могла долго «игнорировать» требования местных партийных и
советских органов, которым даже закон 1929 г, показался недостаточно жестким.
Под давлением сложившихся обстоятельств она на заседании 6 февраля 1930 г.
принимает решение: «Признать, что в связи с развертыванием кампании по
закрытию молитвенных зданий закон об отделении церкви от государства от 8
апреля 1929 г. подлежит пересмотру в сторону упрощения процесса закрытия и
увеличения радиуса прихода». Тогда же право окончательного решения вопроса
о закрытии культовых зданий было передано краевым и областным Советам, что,
конечно, развязывало «местную инициативу» и вместе с тем в значительной
степени ограничивало возможности Комиссии по контролю за соблюдением законов,
превращало ее в «регистратора» и «свидетеля» процесса «изживания
религиозности».
Еще одним откликом на «злобу дня» стало постановление ЦИКа и СНК СССР «О
борьбе с контрреволюционными элементами в руководящих органах религиозных
объединений» (11.02.30 г.), принятое, как утверждалось в документе, в «целях
борьбы с попытками враждебных элементов использовать религиозные объединения
для ведения контрреволюционной работы» Правительствам союзных республик было
предложено при регистрации органов церковного управления исключать из них
«кулаков, лишенцев и иных враждебных советской власти лиц» и отказывать в
регистрации тем религиозным объединениям, где не соблюдено данное условие.
К весне 1930 г. ситуация в «религиозном вопросе» была критической. Уже нельзя
было «не замечать», что коллективизации повсеместно сопутствовало
«раскулачивание» служителей культа, неправомерное закрытие церквей и
молитвенных домов. На духовенство и наиболее активных верующих обрушились
судебные и внесудебные расправы. Это вызвало в ряде районов страны волну
недовольства и возмущения и верующих и неверующих. Как отмечалось в
информациях работников НКВД с мест, нередко они носили «характер массовых
выступлений», в которых принимали участие «середняки, бедняки, женщины,
демобилизованные красноармейцы и даже представители сельских властей».
О нарастании в обществе настроений в поддержку и защиту попираемых религии и
церкви НКВД сообщал в высшие государственно-партийные инстанции:
«Поступившие от административных управлений краев и областей сведения о
подъеме антирелигиозного настроения, связанные с сообщением о чрезвычайно
быстром темпе коллективизации сельского хозяйства, прекратились одновременно
с прекращением преувеличенных сведений о все ускоряющемся темпе устремления
широких середняцких масс в колхозы, под очевидным влиянием начавшейся
ликвидации перегибов. Если осенью 1929 г, и прошлой зимой сводки пестрели
донесениями об огромном количестве постановлений общих собраний граждан о
ликвидации религиозных обществ, закрытии зданий культа, запрещении
колокольного звона, то с февраля—марта текущего года мы имеем совершенно
обратное положение- донесения из ряда мест говорят об отливе середняков из
колхозов, сопровождающемся серьезным движением за открытие церквей,
возвращение снятых колоколов, освобождение высланных служителей культа. Если
до этого в административные отделы поступило большое количество ходатайств
об оформлении закрытия церквей, то теперь усилилось поступление заявлений с
просьбой об открытии церквей, о разрешении религиозных шествий и т. п.».
Из всего этого становится понятным, почему в известном постановлении ЦК
ВКП(б) «О борьбе с искривлениями партийной линии в колхозном движении»
(14.03.30 г.) содержится требование «решительно прекратить практику закрытия
церквей в административном порядке». Не остался в стороне и ВЦИК,
направивший в адрес местных органов власти секретный циркуляр с осуждением
административных перегибов. Сколь ни широко была распространена практика
административного давления на религиозные организации, все же нельзя не
видеть, что и тогда, в чрезвычайно сложных обстоятельствах, в партии и
государственном аппарате были силы, выступавшие против деформации
ленинского учения о социализме, делались попытки привлечь внимание
руководства партий и страны к неблагополучной обстановке в государственно-
церковных отношениях, к ошибкам антирелигиозного движения. И роль Комиссии
здесь была очень заметна, После того как в 1930 г. были упразднены союзные,
республиканские (в том числе и автономные) Наркоматы внутренних дел,
Комиссия оставалась единственным государственным органом, на который
возлагалась «обязанность общего руководства и наблюдения за правильным
проведением в жизнь политики партии и правительства в области применения
законов о культах на всей территории РСФСР». Аналогичные Комиссии
образовывались при Президиумах ЦИКов АССР, краевых и областных -исполкомов,
горсоветов, а при необходимости — районных исполкомов. Как правило, их
возглавлял один из членов Президиума, а в состав входили представители
прокуратуры, органов просвещения и отделов народного образования, других
заинтересованных ведомств и организаций. В практической деятельности
центральная и местные комиссии по вопросам культов руководствовались
инструкцией «О порядке проведения в жизнь законодательства о культах», в
которой были определены их права и обязанности. В частности, им
предоставлялось право давать разъяснения советским и иным органам по
«религиозным вопросам», рассматривать жалобы верующих и вести общий учет
религиозных объединений и одновременно требовать от них предоставления
статистических, финансово-хозяйственных и иных необходимых сведений, отменять
постановления местных и центральных органов власти и заслушивать их на
Комиссии по вопросам культов. Ведомства и организации республики к тому же
обязывались предварительно согласовывать с Комиссиями все планируемые
мероприятия, так или иначе связанные с деятельностью религиозных объединений,
а постановления и требования Комиссий были обязательны для них. Но, как мы
уже показали выше, реализовывать свои права и обязанности Комиссии
приходилось в очень сложных обстоятельствах, сталкиваясь с противодействием и
в центре и на местах, да и просто с игнорированием со стороны партийно-
советского аппарата. И все же Комиссия боролась. Можно в подтверждение этого
охарактеризовать некоторые из направлений ее деятельности.
Соприкасаясь с реальной религиозной обстановкой в стране, анализируя
информацию с мест о практике проведения в жизнь положений и норм
постановления «О религиозных объединениях», Комиссия оперативно информировала
центр о выявляемых нарушениях, вносила предложения по урегулированию
конфликтных ситуаций. Так было, когда в районах «сплошной коллективизации» в
отношении служителей культа применялись такие противозаконные меры, как
«раскулачивание», выселение с места жительства, посылка на лесозаготовки и
другие трудовые повинности, чрезмерное налогообложение. Комиссия настояла на
принятии специального циркуляра в адрес местных советских органов, в котором
осуждалась подобная практика и предписывалось не принимать «вопреки законам
никаких мер, специально направленных против служителей культа, и чтобы не
допускалось действий, связанных с оскорблением чувств верующих».
И действительно, на какое-то время процесс закрытия церквей и молитвенных
зданий несколько приостановился. Комиссия отменяла несправедливые решения.
Только в Московской области к июню 1930 г. верующим было возвращено 545
культовых зданий, так было и в ряде городов: Вятке, Чите, Ленинграде,
Ярославле, Нижнем Новгороде, Казани, Свердловске и т. д. Нередко Комиссия
обязывала местные власти привлекать к уголовной или административной
ответственности должностных лиц, нарушивших закон.
Комиссия, как никакой другой орган, могла оперативно оценить, какие из
принимаемых законов, инструкций и циркуляров, регулирующих сферу
деятельности религиозных организаций и духовенства, требуют срочной
корректировки или даже отмены. И об этом она вносила свои предложения в
центральные органы.
Специальным циркуляром Наркомфина, устранял волюнтаризм и «местное
творчество», в действовавший ранее порядок налогообложения были внесены
изменения: определен точный перечень обязательных платежей и их размеры;
возвращались религиозным обществам ранее излишне начисленные суммы платежей;
не допускалось до особого решения исполкома местного Совета опечатывание
молитвенных домов и наложение штрафов и ареста на имущество членов
религиозного общества за неуплату налогов в срок.
Комиссия была органом, куда стекались многочисленные жалобы и обращения
верующих и духовенства в связи с нарушениями законодательства о культах
Собранные все вместе, они свидетельствовали о том, что речь идет не о частных
фактах нарушения законов, в установившейся практике беззакония в отношении
верующих и религиозных организаций. Многие из жалоб Комиссия направляла для
проверки и реагирования в центральные партийные и советские инстанции, в
правоохранительные органы. По многим она вела многолетнюю переписку с
местными властями, пресекая или предотвращая их незаконные действия. Немало
из них П. Г. Смидович, многие годы работавший бок о бок с М. И. Калининым -
председателем ВЦИКа, передавал ему их, что называется, напрямую, ища
поддержки и соучастия в разрешении. Отличительная черта письменных обращений
П. Г. Смидовича - правдивость информации, отсутствие какого-либо стремления
«смазать» ситуацию, приукрасить реальность. В мае 1930 г. П. Г. Смидович
принимал председателя Центрального духовного управления мусульман в Уфе
муфтия Р. Фахретдинова, который представил доклад о ситуации, сложившейся в
мусульманском культе. В нем сообщается о закрытии мечетей, о наложении
непосильного налога, штрафах и арестах за их неуплату, о «раскулачивании»
служителей культа, их высылке на принудительные работы, арестах, конфискации
личного имущества, об изъятии у верующих Корана и других религиозных книг,
запрещении молитвенных собраний и т. д.
И хотя властных полномочий для положительного разрешения подобных обращений у
«всесоюзного старосты» к тому времени явно не хватало, а авторитет
«партийных установок» был несравненно выше законов государства, все же М. И.
Калинин как в этом, так и в других эпизодах вступался за верующих. Вполне
соглашаясь со П. Г. Смидовичем о необходимости «опираться» на партийные
органы, М. И. Калинин сам обращается «по инстанциям», с просьбой в
«партийном порядке» рассмотреть ситуацию в «религиозном вопросе».
Комиссия информировала директивные органы о манипуляциях со статистикой,
получивших широкое хождение в краях и областях республики в целях сокрытия
фактов администрирования. Убедившись, что доставшаяся от НКВД в 1930 г.
религиозная статистика не отражает реального положения, она стремилась
провести полный учет всех действовавших религиозных объединений, потребовав
от республиканских (автономных), краевых и областных комиссий предоставления
отчетов. Однако Комиссия столкнулась с рядом трудностей. Местные органы под
всяческими предлогами не давали такой отчетности, или представленная ими
статистика вызывала серьезные сомнения в ее достоверности, чаще всего в ней
не указывались те культовые здания, которые были закрыты административным
путем, в обход существующего порядка. Информируя о создавшейся ситуации ЦК
ВКП(б) (декабрь 1933 г.), Комиссия привела следующий пример. В 1931 г. в
Ленинградской области было учтено 2343 общества, а в 1932 г. их оставалось
уже 1988, т. е. уменьшение составило 355 единиц, тогда как за этот период
ВЦКом было утверждено закрытие лишь 32 церквей. Таким образом, только за год
в области, по существу, беззаконно закрыли 323 молитвенных здания.
К сожалению, такое соотношение «законной» и «незаконной» практики характерно
было и для многих других регионов РСФСР. Пыталась Комиссия и непосредственно
воздействовать на республиканские (автономные), краевые и областные Советы и
их комиссии по культам. В этих целях ввела практику заслушивания на своих
заседаниях наиболее «отличившихся». В декабре 1932 г., к примеру, отчитывался
Горьковский крайисполком, который за 1930—1932 гг. закрыл 305 молитвенных
зданий, из которых, по рассмотрению жалоб верующих, ВЦИК постановил вернуть
как незаконно закрытые — 119.
И все же, как ни стремилась Комиссия выправить ситуацию в религиозной сфере,
ей этого не удавалось. Начиная с 1933 г. ее правозащитные усилия все чаще
становятся лишь эпизодами, которые тут же «перекрывались» все новыми и
новыми отступлениями (зачастую вынужденными) перед теми силами в
государственно-партийном аппарате, что ориентировались в решении
«религиозного вопроса» на административный диктат. К примеру, в феврале 1933
г. Комиссия по настоянию представителя ГПУ приняла постановление «О
состоянии религиозных организаций». В нем утверждалось, что перед лицом
«консолидирующегося контрреволюционного актива в рамках религиозных
организаций» необходимо «удвоить бдительность», «провести решительную линию
по сокращению возможности влияния служителей культа в массах трудящихся».
Подобные призывы «переводились» органами власти на местах в действия по
сокращению числа религиозных обществ и групп, монастырей, духовных учебных
заведений, по ограничению деятельности служителей культа. Одновременно все
они в большей степени оправдывали насаждавшиеся в обществе подозрительность
и враждебность в отношении духовенства. В этих условиях деятельность местных
Комиссий все более свертывается, они превращаются в бюрократическую
инстанцию, лишь «проштамповывающую» решения местных властей по закрытию
культовых зданий, придавая видимость законности этим решениям.
Единственно возможным выходом из создавшегося положения было, по мнению П. Г.
Смидовича, создание общесоюзного органа, ответственного за «церковную
политику», принятие общесоюзного акта по регулированию деятельности
религиозных организаций. В январе 1934 г. в записке в Президиум ЦИК СССР он
отмечает ненормальность сложившегося положения, когда в республиках не было
единства в решении одних и тех же вопросов, связанных с законодательством о
религиозных культах, как не было и единой системы органов, отвечающих за
проведение этого направления советской работы. И предлагает «расширить
деятельность постоянной культовой комиссии при Президиуме ВЦИК, развернув ее
в орган союзного значения при Президиуме ЦИК Союза ССР».
ПОСТОЯННАЯ КОМИССИЯ ПО КУЛЬТОВЫМ ВОПРОСАМ
ПРИ ПРЕЗИДИУМЕ ЦИК СССР (1934—1938 гг.)
В апреле 1934 г. на объединенном заседании секретариатов ЦИК СССР и ВЦИК
принимается решение об образовании при Президиуме ЦИК СССР Постоянной
комиссии по культовым вопросам, и уже в мае под председательством П. Г.
Смидовича она приступила к своей деятельности. В состав союзной Комиссии
вошли представители союзных республик, Верховного Суда и Прокуратуры СССР,
НКВД, ВЦСПС, ЦК ВКП(б), Института философии Комакадемии, Центрального совета
Союза воинствующих безбожников. В круг дел Комиссии включалось: разработка
проектов постановлений по вопросам, связанным с деятельностью религиозных
организаций, рассмотрение жалоб и заявлений верующих и религиозных
организаций, учет религиозных обществ, групп и духовенства, разъяснения и
толкование норм законодательства о культах, координация и контроль за
деятельностью республиканских и иных комиссий по культовым вопросам и т. д.
Аналогичным образом формировались и определялись права и обязанности
комиссий по культовым вопросам при Президиумах союзных ЦИКов.
Уже на первом своем заседании Комиссия определила в качестве основных
задачи: 1) признать необходимым введение единой практики и единых методов в
работе культовых комиссий союзных республик, учтя при этом опыт работы
Постоянной культовой комиссии при Президиуме ВЦИК; 2) разработать единый для
всего СССР закон о религиозных объединениях...
