Курсовая: Государство и церковь
ПЛАН
1. Введение стр.2
2. Декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви.
VIII отдел Наркомюста Совнаркома РСФСР 1917-1924г. стр.4
3. 1924 –1929г. стр.11
4. Постоянная комиссия по вопросам культов
при Президиуме ВЦИК (1929-1934гг) стр.15
5. Постоянная комиссия по вопросам культов
при Президиуме ВЦИК (1934-1938гг) стр.21
6. Заключение стр.25
7. Список литературы. стр.26
ВВЕДЕНИЕ
Во второй половине XIX столетия к «проклятым» вопросам, над которыми
мучительно размышляло российское общество, добавился еще один — о свободе
вероисповеданий. Каковы же должны быть взаимоотношения государства и
церкви? — спорили представители различных социальных слоев, движений и групп,
полагая, что ответ на этот главный вопрос и определял свободу и несвободу
личности в выборе религии, права верующих и неверующих, место и роль
религиозных организаций в обществе и т. д. Царское правительство и
государственная церковь — Российская православная — выступали за сохранение
союза государства и церкви. Либеральная буржуазия ратовала за определенные
реформы в государственно-церковных отношениях, изгнание из общественной
жизни наиболее вопиющих феодально-крепостнических пережитков в религиозной
политике государства, хотя и не считала возможным поддерживать полное
отделение церкви от государства, В социалистическом движении России, и прежде
всего со стороны большевиков, выдвигался и отстаивался тезис «отделения
церкви от государства и школы от церкви»
История распорядилась так, что каждая из сил, стоявших на перечисленных выше
позициях, имела шанс осуществлять свое видение государственной церковной
политики.
Самодержавие располагало наибольшим историческим временем, но к началу XX
столетия все свидетельствовало о банкротстве его «религиозной политики». Об
этом же говорят и уступки, на которые в годы революции 1905—1907 гг.
вынуждено было пойти правительство. Указы о веротерпимости, о порядке
устройства старообрядческих общин привносят в общество элементы религиозной
свободы. Либералы теперь получили возможность реально повлиять на изменение
церковного курса. В Государственную думу вносится на рассмотрение ряд
вероисповедных законопроектов, с принятием которых связывалось расширение
религиозных свобод. Однако наступившая после поражения революции полоса
реакции не позволила этим надеждам сбыться. Но одновременно неразрешенность
религиозного вопроса становилась существенным элементом складывающейся в
России революционной ситуации.,
Февральская революция снимает Многие препоны в утверждении свободы
вероисповеданий. Временное правительство своими постановлениями «Об отмене
вероисповедных и национальных ограничений» (20.03.17), «О свободе совести»
(14.07.17) и рядом других провозглашает равенство граждан в экономической,
социальной и политической областях вне зависимости от их отношения к
религии, свободу вероисповеданий, создает нормальные условия для
жизнедеятельности национальных церквей: грузинской православной, армяно-
григорианской, греко-католической и католической... Но Февраль не только дал
свободу действий либерально-буржуазным кругам, но одновременно обрек их и на
открытое соревнование идей по церковному вопросу с социал-демократической
рабочей партией, которая боролась и агитировала за отделение церкви от
государства и школы от церкви.
Следует признать, что Временное правительство постепенно теряет инициативу в
разрешении религиозного вопроса. Его обещания остаются зачастую
нереализованными, а принятые решения пробуксовывают в аппаратных
хитросплетениях. Оно недооценивает напора народных масс (и это особенно стало
явным к лету — осени 1917 г.), которые все чаще высказываются за
радикализацию «вероисповедной политики, т. е. за отделение церкви от
государства, равенство (на практике) религий, национализацию церковной и
монастырской собственности, признание права на вневероисповедное состояние,
освобождение верующих от опеки «церковного аппарата», отделение школы от
церкви, бесплатное светское образование и т. д.
Идея отделения церкви от государства все оживленнее обсуждается среди
верующих. И находит сочувствие у представителей ранее «гонимых» и «терпимых»
религий — старообрядцев, мусульман, католиков, баптистов. Показательно, что
в постановлении епархиального съезда (собора) греко-католической церкви,
состоявшегося в мае 1917 г. в Петрограде, было записано: «Считаем для нас в
настоящее время необходимым полную независимость церкви от государства». Да
и среди членов православной церкви находились те, кто выступал за отделение.
Но абсолютное большинство приходского духовенства и иерархии было на стороне
иных взглядов, таких, какие, например, высказывал князь Е. Н. Трубецкой на
Всероссийском съезде духовенства и мирян в Москве (июнь 1917 г.):
«Лозунг отделения церкви от государства выдвигается против церкви людьми, ей
враждебными или к ней равнодушными. И в наших рядах, и на епархиальных
съездах он может быть поставлен только по недоразумению. Отделение церкви от
государства есть полное упразднение церкви, коего мы допустить не можем и не
должны».
И даже в бурный 1917 год Российская церковь не спешила освободиться от
сковывающих ее «золотых цепей», не могла «бросить» своего давнего
исторического союзника. Не случайно в информациях с мест в адрес новой власти
отмечалось:
«Священники даже в пригородах Петрограда продолжали поминать царя и держали
себя так, как будто ничего не случилось... Наибольшие симпатии к старой
власти и наименьшую активность в возвещении начали нового строя проявило,
между прочим, повсеместно духовенство. Нет почти ни одного делегатского
отчета, в котором не было бы указаний на это».
Октябрь 17-го предоставил исторический шанс теперь уже большевикам
реализовать свою «церковную программу». Они «доделывали» решительно и
настойчиво буржуазные реформы, благо, предшественники их больше
провозглашали эти реформы, чем реализовывали на практике. Казалось, у партии
есть не только политическая власть, но и понимание и уверенность в том, что
делать и как делать для окончательного разрешения «религиозного вопроса».
Как же распорядилась .она своим историческим шансом?
Проблема государственно-церковных отношений многоаспектна, и многообразны
подходы к ее освещению. Автор остановился только на одном аспекте этой
проблемы, стремясь воссоздать малоизвестную историю государственных органов
— VIII отдела Наркомюста Совнаркома РСФСР, Постоянной комиссии по вопросам
культов при Президиуме ВЦИКа (1929—1934 гг.) и П6-стоянной комиссии по
культовым вопросам при Президиуме ЦИКа СССР (1934—1938 гг.), которые
непосредственно проводили государственную политику в церковном вопросе в
первые два десятилетия после победы Октября.
ДЕКРЕТ ОБ ОТДЕЛЕНИИ ЦЕРКВИ ОТ ГОСУДАРСТВА И ШКОЛЫ ОТ ЦЕРКВИ.
VIII ОТДЕЛ НАРКОМЮСТА СОВНАРКОМА РСФСР
1917—1924гг.
После победы Октябрьской революции в течение октября — декабря 1917 г.
Совнарком принял ряд декретов, обращений и постановлений («О земле»,
«Декларация прав народов России», «Ко всем трудящимся мусульманам России и
Востока», «О расторжении брака» и т. д.), касавшихся национально-
государственного, социально-экономического и культурного строительства. В
них одновременно разрешались и некоторые из вопросов деятельности
религиозных организаций. Предполагалось более подробно рассмотреть
государственно-церковные проблемы в специальном декрете. С целью подготовки
его проекта в декабре 1917 г. создается особая комиссия. «Новые начала»,
вводимые в государственную и общественную жизнь страны, уже меняли
положение верующих различных конфессий, религий и религиозных обществ: одни
теряли былое экономическое могущество, первенствующее положение и
привилегии, другие приобретали «свободы и права». Но все они с пристальным
вниманием следили за действиями советского правительства, ожидая его
дальнейших шагов, затрагивавших сферу их интересов. Во многом характер
формирующихся новых государственно-церковных отношений зависел от того, как
сложатся отношения между советским государством и бывшей государственной
церковью — Российской православной.
2 декабря 1917 г. на заседании Поместного собора был принят специальный акт —
«О правовом положении Российской православной церкви». Он явился одним из
основных итогов первой сессии Поместного собора, заседавшего в Москве еще с
августа. Хотя в центре внимания собора были вопросы собственно «церковного
обновления», но по мере обострения ситуации в стране его деятельность
приобретала все более политизированный характер. С лета и особенно осенью
1917 г. на страницах церковной прессы, в проповедях духовенства нарастает
волна «обличения» и «опровержения» социализма; большевиков обвиняют во
«вредительстве», «предательстве Родины» и т. п.
Приступая к обсуждению законопроекта «О правовом положении Российской
православной церкви», члены Собора исходили из предположения, что «нынешние
власти» не продержатся более одного-двух месяцев. А потому предлагали
сохранить «первенствующее положение» православной церкви среди других
религиозных объединений; объявить церковный календарь государственным, а
церковные праздники выходными днями; установить порядок, при котором «глава
государства», министры просвещения и исповедания должны быть в обязательном
порядке православного исповедания; ввести во всех учебных заведениях
преподавание закона божьего; отчислять ежегодно на нужды православной церкви
средства из государственного бюджета. Иными словами, ориентир был на
сохранение «союзнических отношений» православной церкви с государством и ее
«особого» положения в обществе, на расширение, прежде всего для нее,
«свободы действий».
О желательности установления именно таких церковно-государственных отношений
говорил, к примеру, на Соборе С. Н. Булгаков: «Законопроект вырабатывался
именно в сознании того, что должно быть, в сознании нормального и достойного
положения церкви в России. Наши требования обращены к русскому народу через
головы теперешних властей. Конечно, возможно наступление такого момента, когда
церковь должна анафемствовать государство. Но, без сомнения, этот момент еще не
наступил».
31 декабря эсеровская газета «Дело народа» сообщает о намерении
правительства в ближайшее время рассмотреть проект декрета об отделении
церкви от государства, и здесь же излагается его содержание: религия
объявляется «частным делом гражданина», признается право каждого
исповедовать или не исповедовать религию, запрещается какое-либо ограничение
«свободы совести», не допускаются церковные обряды и преподавание
«религиозных предметов» в государственных учреждениях и учебных заведениях,
«церковные и религиозные общества» лишались прав владения собственностью и
прав юридического лица, а имущество их поступает в собственность
государства», как имущество приходов, так и церковные здания передавались в
ведение «волостных, земских и городских самоуправлений», отменялись и
религиозные клятвы и присяги, а «духовные лица» отстранялись от записей актов
гражданского состояния.
Полностью или в изложении проект декрета опубликовала и церковная пресса.
Таким образом, верующие и неверующие, религиозные организации получили
представление о направленности государственной «церковной политики» и
возможность высказать свое мнение о ней.
Среди иерархии и духовенства православной церкви превалировало отрицательное
отношение к проекту, который рассматривался как акт, узаконивающий
«гонение» на религию и церковь, как «угроза» всякому свободному
волеизъявлению в вопросах религии. Именно поэтому первое же заседание второй
сессии Поместного собора, открывшейся 20 января 1918 г., было посвящено
выработке мер «противоборства» действиям властей и защиты «церкви Божией».
Тогда же было оглашено на Соборе и патриаршее послание к духовенству и
верующим. В нем через библейские аллегории и эзопов язык проглядывает
откровенный призыв к непризнанию и неподчинению советской власти, отвержению
всех ее актов, касающихся церкви. Тихон анафемствовал (проклинал) и власть, и
тех, кто проводил и исполнял ее постановления или хотя бы сочувствовал ей. И
на Соборе и вне его послание было воспринято как антибольшевистское,
антиправительственное.
Известие о патриаршей анафеме «врагов церкви и государства» сообщается
верующим через посланников Собора. Они зачитывали его в храмах, толковали
смысл аллегорий, призывали к сплочению «воедино» ради поддержки патриарха и
защиты церкви. К вечеру о послании Тихона стало известно в Петрограде. Ближе
к ночи созывается заседание Совнаркома. На нем нарком юстиции И. 3. Штёйнберг
(левый эсер) и заведующий отделом Наркомюста М. Рейснер представили проект
декрета «О свободе совести, церковных и религиозных обществах». С учетом
ряда ленинских поправок и дополнений декрет принимается, а наутро, 21
января, текст его публикуется в газетах «Правда» и «Известия».
Принятый декрет подтверждал верность принципиальным положениям «церковной
политики» Советского государства, проводимой с Октября 1917 г., и вместе с
тем он становился «инструментом», с помощью которого общество «очищалось» от
сохранявшихся еще феодально-буржуазных ограничений свободы совести, когда,
по словам В. И. Ленина, «церковь была в крепостной зависимости от
государства, а русские граждане были в крепостной зависимости у
государственной церкви, когда существовали и применялись средневековые,
инквизиторские законы, преследование за веру или за неверие, насиловавшие
совесть человека...».
Декрет отменял всякую дискриминацию граждан в связи с их отношением к
религии, провозглашал светскость государства и школы; устранял ранее
существовавшее деление религиозных организаций на «господствующие»,
«терпимые» и «гонимые» — все они становились равноправными «частными
обществами», которые образуются на добровольных началах и содержатся за
счет верующих; создавал правовые, организационные и материальные условия,
когда каждый гражданин мог свободно определить свое отношение к религии и
поступать сообразно своим убеждениям. Можно сказать, что в январе 1918 г.
Россия встала вровень с наиболее передовыми буржуазными государствами того
времени, которые в своих конституционных актах закрепляли принцип свободы
совести. Но не только. Она сделала еще один и очень принципиальный шаг
вперед, гарантируя не только право на веру, но и право не иметь религиозных
убеждений, быть атеистом.
Обращаясь сегодня к осмыслению декрета как части ленинского наследия,
следует учитывать конкретно-исторические условия, в которых он был принят. В.
И. Ленин считал, что необходимость декретов этого периода вызывалась
потребностью наметить пути социалистического строительства, причем он
допускал, что что-то в них может оказаться невыполнимым, ошибочным, не
выдержит испытания временем. Соответственно н декрет об отделении церкви от
государства не ставил задачи разрешить все проблемы, связанные с правовым
положением религиозных организаций в социалистическом обществе. И это
понимали, и об этом говорили те государственные деятели, которые имели
непосредственное отношение к реализации декрета в жизнь, и в те годы никто не
помышлял о его «непогрешимости» и «незыблемости».
Конкретно-историческая обстановка определяла необходимость введения
некоторых временных' ограничений в деятельности религиозных объединений. Это
в первую очередь относится к вопросу о церковной собственности и
предоставлении религиозным обществам прав юридического лица. Однако
последующие события в стране отодвинули надолго процесс демократизации норм
и положений декрета, «снятия» его жестко ограничительного характера.
И послание патриарха Тихона, и декрет «О свободе совести, церковных и
религиозных обществах» сразу же оказались в центре внимания Поместного
собора. На заседании одного из отделов Собора прозвучал следующий диалог:
«А. В. Васильев — ...Нужно призвать народ на защиту церкви... человек одарен
не только словом, но и мускульною силой.
И, А. Артоболевский — ...Следует предупредить возможное подозрение о том,
что церковь анафемствует только потому, что коснулись ее собственности...
П. И. Астров — ...Ввиду того, что перед нами развернулась картина полной
гибели и России и церкви, на первом плане должны быть меры духовного меча —
анафема.. Я прошу, молю и требую не отступать от этой меры.
Н. Д. Кузнецов — ...В акте отлучения от церкви должно быть выражено, что
собор трепещет не за достояние церковное, а за то, что Русь православная
превращается в Русь поганую.
С. Н. Булгаков — ...Перед нами два положения: объявить народных комиссаров
врагами церкви и народа, и нужно самые действия объявить
противохристианскимн, сознательные исполнители коих подлежат отлучению. Пункт
же о неповиновении декрету требует змеиной мудрости: некоторые пункты
декрета (свобода совести, светская регистрация) приемлемы и с ними можно
согласиться».
В постановлении Собора декрет был расценен как «злостное покушение на весь
строй жизни православной церкви и акт открытого против нее гонения». Под
страхом отлучения от церкви запрещалось верующим какое-либо участие в
проведении этого декрета в жизнь. В воззвании же к «православному народу»
верующие призывались объединяться вокруг храмов, «составлять» союзы для
защиты «заветных святынь», и если придется, то и «кровь свою пролить и
удостоиться венца мученического, чем допустить веру православную врагам на
поругание».
Послание патриарха, постановление и воззвание Собора широко распространялись
по стране. Выраженные в них идеи пропагандировались к тому же в различных
