антирелигиозной работе, составители письма обращаются к характеристике
политических позиций религиозных организаций. При этом они, исходя из
постулата об обострении классовой борьбы в ходе социалистического
строительства, зачисляют духовенство, активных рядовых верующих, органы
церковного управления и религиозные организации в разряд противников
социализма. Им предъявляются обвинения в «мобилизации» реакционных и
малосознательных элементов в целях «контрнаступления на мероприятия
советской власти и компартии».
Присутствует в письме и упоминание о недопустимости применения в отношении
религиозных организаций и верующих «административных мер», «поверхностной
клерикальной борьбы с попами», но это не более чем проформы ради. И в этом
достаточно убедиться, обратившись к тем конкретным задачам, которые ставятся
перед партийными, государственными, хозяйственными и общественными
организациями.
Спущенное на места письмо, по сути своей, развязало руки местным работникам,
санкционируя «силовое» давление на религиозные организации. И все это под
аккомпанемент высказываний о контрреволюционном характере религии и смыкании
религиозных организаций с контрреволюционными организациями. И все это
утверждалось вопреки заявлениям руководителей религиозных организаций о
лояльности к советской власти, которые теперь «подавались» общественному
мнению как «прикрытие» их подлинных антисоветских настроений и действий.
Что касается верующих и их руководителей, то они мгновенно отреагировали на
изменившуюся ситуацию. К примеру, Всесоюзный совет евангельских христиан
(Ленинград) писал в феврале 1929 г. в ЦИК СССР: «Мы получаем с мест целый
поток писем, телеграмм и сообщений всякого рода, из которых видно, что на
наши общины и их членов предпринят определенный нажим административного
характера в различных направлениях».
Популярна стала и практика проведения сходов, собраний, митингов, на которых
простым большинством голосов, зачастую в отсутствие «заинтересованной
стороны», принимались решения, быть или не быть действующей церкви, мечети,
синагоги, молитвенному дому в населенном пункте. Вот типичная для тех лет
выписка из протокола рабочего собрания фабрики «Красный Октябрь»
(Средневолжская область), состоявшегося 15.03.29 г.: «Слушали: О закрытии
церкви. Постановили: ...Считаем, что церковь, как рассадник религиозного
дурмана, нам не нужна... Поручаем горсовету и прочим организациям немедленно
церковь закрыть, помещение же церковное использовать под школу.
6 апреля 1929 г. в справке НКВД о религиозной ситуации в стране,
представленной в ЦК ВКП(б), утверждалось, что «религиозники» организуют
антисоветские выступления масс, прежде всего крестьянства; оказывают
«давление» на низовые местные органы власти при перевыборах в Советы; создают
подпольные контрреволюционные организации; распространяют антисоветские
листовки, терроризируют активистов-безбожников и поддерживают движение за
открытие и постройку церквей.
Однако при знакомстве с фактическим обоснована ем как этого, так и других
документов бросается в глаза случайность фактов, их «мелкость», заданность
выводов. Единичные примеры деятельности конкретных священников подаются как
явление организованного сопротивления, законные требования верующих об
открытии и строительстве церквей, проведении религиозных шествий и т. п.
расценивается как антисоветская деятельность.
ПОСТОЯННАЯ КОМИССИЯ ПО ВОПРОСАМ КУЛЬТОВ
ПРИ ПРЕЗИДИУМЕ ВЦИК (1929-1934 гг.)
8 апреля 1929 г. Президиум ВЦИК принимает постановление «О религиозных
объединениях» , которое, хотя и подвергалось в дальнейшем уточнению,
редактированию, дополнению, но в целом сохранялось как действующее вплоть
до 1990 г. Оно законодательно закрепило ставшее к этому времени
господствующим мнение о том, что религиозные общества не вправе заниматься
какой-либо иной деятельностью, кроме как удовлетворением религиозных
потребностей верующих, и преимущественно в рамках молитвенного здания, что
следует «вытеснить» религиозные объединения из всех сфер общества, где до
этого они имели право действовать, и запретить им какой-либо вообще «выход» в
общество. По сути, религиозные общества превращались в «резервации» для
исповедующих те или иные религиозные убеждения граждан. Одновременно
деятельность их обставлялась множеством ограничительных и жестко
регламентирующих условий.
Справедливости ради надо отметить, что Постановление несло в себе и
позитивное содержание, отвергая некоторые ошибочные предложения, заложенные в
проект союзного законодательства о культах, определяя условия образования и
функционирования религиозных обществ, совершения обрядов и треб и т. п. Но,
к сожалению, очень скоро выяснилось, что многие из этих позитивных статей в
условиях развертывающегося процесса «изгнания религии» из общества не
реализовывались на практике.
Одновременно Президиум ВЦИК на заседании 8 апреля 1929 г. для рассмотрения
вопросов, связанных с деятельностью религиозных объединений, образовал
Постоянную комиссию по вопросам культов под председательством П. Г.
Смидовича и в составе представителей таких ведомств, как НКВД, Наркомюст,
Наркомпрос, ВЦСПС и уполномоченного ОГПУ при СНК РСФСР. На деятельности этой
комиссии мы еще подробно остановимся, а сейчас посмотрим, как установки
письма Л. Кагановича сказались на государственной политике в «религиозном
вопросе».
На состоявшемся в мае 1929 г. XIV Всероссийском съезде Советов наряду с
задачами социально-экономического и культурного развития страны много
внимания было уделено «религиозному вопросу». В докладах председателя
Совнаркома РСФСР А. И. Рыкова о пятилетнем плане развития РСФСР и Наркома по
просвещению А. В. Луначарского о задачах культурного, строительства этой
теме уделялось особенно много места. Оба они исходили из посылки, что в
обострившейся классовой борьбе «религия и церковь» оказываются на стороне
антисоциалистических сил. А. И. Рыков говорил, характеризуя обстановку в
обществе: «Остатки капиталистических классов — кулаки в деревне, нэпманы в
городе и представители старой идеологии, идеологии религиозного дурмана и
частной собственности среди интеллигенции — оказывают и будут оказывать
всяческое сопротивление делу организации нового общества. Отсюда то
обострение классовой борьбы, которое мы переживаем в настоящее время. Любое
затруднение, встречающееся на нашем пути, классовый враг, конечно,
использует для борьбы с диктатурой пролетариата и для того, чтобы создать
щель и разлад в союзе рабочего класса с крестьянством».
Еще более резко говорил о месте и роли религии и церкви А. В. Луначарский. По
его мнению, культурное строительство должно сопровождаться борьбой «с двумя
главными нашими культурными врагами, со всевозможными церквами и религиями, в
каких бы то ни было формах». И далее: «Это — враг социалистического
строительства, и он борется с нами на культурной почве. Школа и все
культурные учреждения — батареи, которые обращены против религии со всеми ее
ужасами, пакостями, со всем позором узкого национализма, особенно
сказывающемся в антисемитизме». Луначарский видел «опасность» не столько со
стороны русского православия, сколько со стороны «реформированной религии»—
сектантства, а потому требовал, чтобы «все наши культурные учреждения, от
школы до театра, от академии наук до изб-читален, должны рассматриваться
нами как работающие на фронте отражения религиозной опасности и вместе с тем
как средство излечения масс от этой дурной болезни».
Но конечно, в выступлениях А. И. Рыкова и А. В. Луначарского была не только
дань «конъюнктуре» идеологических установок. Они предупреждали от
поспешности в «антирелигиозной работе», от увлечения принудительными
административными мерами, настаивали на необходимости безусловного соблюдения
недавно принятого закона о культах.
Первая, обязательная, часть их выступлений нашла горячую поддержку, ибо
соответствовала настроениям делегатов, и они со своей стороны призывали:
усилить борьбу за закрытие церквей, изымать культовые здания под социально-
культурные нужды, бороться с престольными праздниками, «поповским» и
«религиозным дурманом», сокращать тиражи религиозной литературы, поддерживать
коллективные обращения «активистов» о закрытии церквей, не позволять
ремонтировать культовые здания, не поддерживать просьбы верующих об
оставлении в их пользовании зданий, снимать колокола. Однако вторая часть —
защита прав и интересов верующих и религиозных организаций — вызвала со
стороны некоторых участников съезда резкое неприятие.
К примеру, представитель Владимирской области Никитин заявил:
На съезде был совершен еще один шаг от демократии к законодательному
закреплению административного диктата в отношении религиозных организаций.
Съезд изменил статью 4 Конституции РСФСР. Вместо признания за гражданами
«свободы религиозной и антирелигиозной пропаганды» отныне статья 4
гарантировала лишь «свободу религиозных исповеданий и антирелигиозной
пропаганды». В стенограммах съезда не содержится какого-либо развернутого
объяснения причин, побудивших к этому изменению. Лишь указывалось, что
поправка «вносится в целях ограничения распространения религиозных
предрассудков путем пропаганды, используемой весьма часто в
контрреволюционных целях».
Стоит еще раз подчеркнуть, что данный тезис был намеренно неверен. Слов нет,
отдельные факты нарушений законов со стороны верующих и духовенства были, но
сами документальные материалы тех лет, сохранившиеся в архивных фондах НКВД,
не дают оснований говорить о наличии со стороны религиозных организаций
какого-либо организованного и целенаправленного политического противодействия
советской власти. Не было организации, ставящей задачу ее свержения.
Наоборот, практически религиозные организации всех конфессий делали
неоднократные заявления о политической лояльности. Под «контрреволюционные
деяния» были умышленно отнесены требования верующих обеспечить им условия
отправления религиозных потребностей.
В июне 1929 г состоялся II съезд Союза воинствующих безбожников, определивший
антирелигиозную борьбу как один из важнейших участков классовой борьбы, одну
из важнейших сторон социалистического наступления как в городе, так и в
деревне. Лозунгом антирелигиозного движения стал призыв: «Борьба с религией —
есть борьба за социализм». О содержательной стороне его можно судить, в
частности, по выступлению Н. И. Бухарина на этом съезде:
«Борьба с религией стоит в порядке дня, она актуальна. Она актуальна и с
точки зрения всего реконструктивного периода в целом. Но она является
актуальной и с точки той особой, специфической оригинальной полосы, в которой
мы живем, когда заострение классовой борьбы обрисовалось по всему фронту и
когда наши противники используют формы религиозного лозунга, религиозного
пароля, религиозной человеческой организации, начиная с церкви и кончая
различными видами сектантских организаций, для борьбы с социалистической
серединкой нашего хозяйства, для ожесточенного сопротивления повседневному
продвижению социалистических форм нашего хозяйства, для использования в
реакционных целях наших трудностей, наших прорех, наших болезней.
Особенность переживаемой полосы заключается, между прочим, и в том, что
всякий оттенок нашего классового противника хочет закрепиться в ряде
организаций религиозного типа. Антирелигиозный фронт кричаще ясно виден, как
фронт классовой борьбы».
Летом 1929 г. ситуация резко изменилась. Наиболее нетерпеливые советские
работники, активисты «антирелигиозного движения» осуществляли на местах
массовое закрытие церквей, игнорируя настроения и пожелания верующих, с
издевательством над их чувствами и надругательствами над предметами культа. И
все это подавалось как «проявление революционной активности», как исполнение
желания масс «покончить со всем, что напоминает о религии». А право и желание
неверующего большинства рассматривалось как достаточное основание для
проведения подобного курса. Ведь нельзя же в самом деле, утверждали
«активисты», принимать во внимание настроение меньшинства, да еще, как
правило, представляющего из себя «чуждый элемент», «врагов», лиц, не
желающих идти в колхоз.
Взрыв «антирелигиозной активности» серьезно отразился на социально-
политической ситуации в стране, особенно в деревне: недовольство и протест со
стороны верующей части населения, а в ряде районов — вооруженные
столкновения, перераставшие в локальные восстания. Стремясь выправить
ситуацию, ЦК ВКП(б) в июне — июле направляет в партийные органы на места
специальный циркуляр «О тактичном подходе в деле закрытия церквей» ;(подписан
В. М. Молотовым). И хотя в нем ЦК «категорически» предложил всем партийным
органам «повести решительную борьбу с извращениями в практике закрытия
церквей и других молитвенных домов», содержащиеся в нем правильные призывы,
указания и предложения существенно на улучшение обстановки в «религиозном
вопросе» не повлияли. На местах предпочитали быть подвергнутыми критике за
поспешное, с нарушением закона проведенное закрытие молитвенных зданий, чем
быть уличенными в отступлении от «идеологических установок» партии на
«противоборство» с религией. Ведь это автоматически зачисляло «сомневающихся»
и «колеблющихся» в разряд лиц, отвергающих «генеральную линию» партии,
грозило им зачислением в разряд «внутренних врагов» партии, проявляющих
«оппортунизм» и «примиренчество» в борьбе с «религиозной идеологией» —
«важнейшим препятствием на пути социалистического переустройства и
преодоления буржуазного и мелкобуржуазного влияния на трудящиеся массы».
Да и как было «устоять» местным партийным работникам, если председатель
Антирелигиозной комиссии ЦК ВКП(б) Е. М. Ярославский отстаивал и проводил в
жизнь «антирелигиозную политику», главным содержанием которой было суживание
круга деятельности религиозных организаций всех течений, сведение ее
исключительно к отправлению религиозной обрядности, максимальное сокращение
количества духовных учебных заведений и учащихся в них, монастырей и числа
монашествующих в них, сокращение тиража религиозных изданий, а также
количества религиозных съездов и т. д. и т. п. Такие направленность и
содержание «церковной политики» партии и государства отстаивал Е. М.
Ярославский и в своих обращениях в Политбюро ЦК, и получал одобрение. В этих
условиях немногие отваживались спорить с «главным антирелигиозником» Но
такие люди были. К примеру, П. Г Смидович, который в письме Е. М.
Ярославскому в связи с обсуждением итогов II съезда Союза воинствующих
безбожников следующим образом выразил свое видение характера
«антирелигиозной деятельности»:
«Приписать правому оппортунизму терпимость к религии и религиозным
пережиткам — значит вызвать целый ряд недоразумений. Нетерпимостью к религии
определить курс партии — это дать возможность прийти к заключению, что курс
партии меняется, что начинается период открытого гонения на «религиозные
убеждения»
Этот курс «нетерпимости» будет проводить многомиллионная массовая организация
Союза Воинствующих Безбожников, которая должна «превратить антирелигиозную
работу в широкое массовое движение».
А между тем именно в антирелигиозной работе, прежде всего важно качество, а
между тем именно качество работы Союза Воинствующих Безбожников подкузьмляет
нашу политику.
Выше описанные перспективы грозят такому понижению качества, что политика в
этом деле полетит окончательно к черту, не говоря уже о тактике. Циркуляр ЦК
«О тактичном подходе от 5.06.29 г.», который безбожниками и теперь, до
осуществления вышеуказанных перспектив, в жизнь редко проводится. И теперь
уже движение Воинствующих Безбожников часто выливается в формы стихийные и не
считается с рамками революционной законности».
Очень скоро опасения и предвидения П. Г. Смидовича оправдались. Трудности,
выявившиеся осенью в ходе кампании по хлебозаготовкам и по мере
развертывания коллективизации, были отнесены на счет «кулацких элементов» и
«служителей культа». Организуя и проводя кампании массового закрытия и сноса
культовых зданий, прибегая к мерам административного ограничения
деятельности религиозных организаций и духовенства, местные партийные и
советские органы стремились заручиться «поддержкой» центра. В адрес ВЦИК и
его Комиссии они направляют многочисленные обращения, в которых требуют
изменения Закона 1929 г., упрощения порядка закрытия культовых зданий и
снятия с регистрации религиозных обществ, предоставления обл(край)исполкомам
права окончательного решения этих вопросов, особенно и прежде всего в
районах «массовой коллективизации». Об аргументации и настроении тех лет мы
можем судить по письму административного отдела Дальневосточного краевого
исполнительного комитета в НКВД (12.10.29 г.):
«Несомненно, что между верующими и неверующими в период обсуждения вопроса о
здании церкви происходит борьба и, подчас, довольно значительная. Чаще всего
на общих собраниях она заканчивается победой неверующих и дело направляется
дальше. Вот тут и особенно важно, чтобы дела разрешались возможно скорее и
тем создавалось и упрочивалось то положение в глазах трудящихся, что
Советская власть идет немедленно навстречу во всех их культурных начинаниях.
Отсюда видно, что затяжка в разрешении дел создает как раз обратное
положение и дает возможность церковникам демонстрировать перед населением
свою якобы силу и значение в глазах органов власти. Насколько это выгодно,
очевидно само собою...».
В своих обращениях в высшие инстанции местные органы власти, кроме упрощения
порядка закрытия церквей, требовали и введения таких мер, как ограничение
разъездов служителей культа, запрещение подворного обхода для сбора денег и
религиозных съездов и собраний вне молитвенных зданий, закрытие «церковных
библиотек» и изъятие лишней литературы в макулатуру, ограничение
деятельности епархиальных (и им подобных) управлений и постепенное их
закрытие. Подчеркнем, что как эти, так и другие подобные предложения по
ограничению деятельности религиозных организаций вносились в центральные
