говорить о необходимости учиться у Запада. Убежденные в прочности созданного
базиса, в верности курса, они, в духе просветителей, надеялись на изживание
общественных недостатков по мере развития просвещения, культурной деятельности
государства, гуманизации отношений на этой основе. Сфера образования стала
мощным средством культурации (М. Каган), социализации, внедрения идеологии в
умы подрастающего поколения. Несмотря на заявления, по инерции, о важности
экономических отношений в обществе, советские руководители не обращали внимания
на экономический фактор как источник негативных явлений в практике воспитания и
развития советских людей. Отказавшись во имя классовых интересов от строго
научного познания советской действительности, воспринимая ее как прекрасно
знакомый объект для манипулирования, сталинисты способствовали возникновению
экономических и политических кризисов. Происходила подмена всестороннего
анализа реалий советского общества социальным морализированием. Общественные
противоречия были сведены к абстрактной моральной основе, классовый протест
подменен возмущением по поводу состояния общественных нравов, а недостатки
морального сознания рассматривались как психологическая проблема, которую
относительно легко преодолеть на пути индивидуального самосовершенствования и
незначительной модернизации надстроечных институтов
[64].
Моральное стимулирование трудовой активности преобладало над материальным. Для
обеспечения трудовой активности и политической лояльности граждан власти
проводили идеологические кампании. В начале 1949 года кампания борьбы с
«космополитизмом» должна была сплотить общество накануне создания блока НАТО и
мобилизовать народ на выполнение повышенных планов экономического развития,
прежде всего в оборонной промышленности[65]
. В начале 1953 года власти попытались активизировать трудовую активность
граждан для преодоления экономического кризиса начала 50-х годов во время
кампании «борьбы» с внутренними «сионистами», якобы покусившимися на «святое»,
на вождя[66]. Абсолютизация морального
стимулирования была возможна только при одновременном функционировании
«подсистемы страха» (Г. Попов) – ГУЛАГа. Впрочем, вождь не забывал полулегально
материально поощрять несколько тысяч преданных ему руководителей так
называемыми «пакетами», ежегодно проводить кампании по снижению цен на товары с
одновременным изъятием части зарплаты граждан на нужды государства под
патриотическими лозунгами.
В период борьбы с «космополитизмом» сталинисты повторили структуру идеологии и
терминологию «кадетского» (В.И. Ленин) сборника «Вехи»: интеллигенты –
“отщепенцы-космополиты”, были объявлены противостоящими государству;
официальной, единственно верной идеологии; народу. Их обвиняли в растлении
молодежи; в отсутствии у них “здорового национального чувства”
[67]. В духе двойных стандартов недостатки советского общества объяснялись
не свойствами режима, не “бытием”, как в отношении Запада, а субъективными
недоработками, ошибками или “предательством” конкретных индивидов. Руководители
СССР сами не заметили, что под «бытием» стали подразумевать созданный ими же
миф о высоком уровне жизни народа. В конце 40-х гг. подобный взгляд на мир был
признан “патриотическим”.
Руководствуясь подобными установками, иерархи партии позволяли себе возмущаться
уровнем «неразвитости» сознания «интеллигенции», которая «преклонялась перед
западом», не замечая «чудесной» жизни в СССР. «Бытие новое, а сознание старое»,
- сетовал Жданов в одном из разговоров. «Сознание, - усмехнулся Сталин. – Оно
всегда отстает. Поздно приходит сознание.»
[68].
Экономические и политические интересы правящего класса заводили его в идейные
тупики. Объективно именно философский идеализм стал основой реальной политики
номенклатуры.
На капиталистическом базисе (присвоение прибавочной стоимости государством за
счет эксплуатации наемного труда) возникло раннекоммунистическое государство,
которое в 30-50-е годы выступало конкурентом западным государствам в период
их кризиса, перехода от капитализма свободной конкуренции к современному
капитализму с программированной экономикой, «государством благоденствия».
Никто из политиков того времени не мог однозначно предсказать итог
соревнования. Кризис породил на Западе огромное количество людей, которые
сочувствовали СССР. Конкуренция систем способствовала гуманизации
капиталистического общества и краху системы колониализма.
Вступление СССР в эпоху НТР, скачкообразный рост масштабов производства,
необходимость комплексной стимуляции высокосложного производительного труда,
рост специализации, необходимость новых форм экономической интеграции,
развитие новых социальных слоев, ХХ съезд, повышение образовательного и
культурного уровня граждан, фактическая ликвидация монополии КПСС на
информацию в совокупности с внешнеполитическими изменениями готовили почву
для демонтажа административно-командной системы и краху идеологии сталинского
периода.
Происходило быстрое обуржуазивание номенклатуры. В середине 50-х годов этот
процесс отразили в своих произведениях и речах прозорливые представители
художественной культуры[69]. К. Г.
Паустовский, например, заявил на собрании ССП, посвященном обсуждению книги В.
Д. Дудинцева «Не хлебом единым»: «Это новое племя хищников и собственников, не
имеющих ничего общего ни с революцией, ни с нашим строем, ни с социализмом. Это
циники и мракобесы. Это маклаки и душители талантов». В начале 60-х годов
бюрократия осознала свой корпоративный интерес. Ей было легче закупать зерно и
промтовары за границей, чем дать свободу производителю; жить, торгуя
минеральными ресурсами. В ее планы не входило развязывание производственной
инициативы людей за счет материальной заинтересованности, развития новых форм
собственности. В стране тотального дефицита потребности удовлетворялись в том
числе «теневой экономикой», где функционировала частная собственность и
товарно-денежные отношения. Развивалась мафия. Закупки заграничных товаров
лучше всяких «радиоголосов» подрывали доверие народа к государству. В среде
образованной публики формировались либеральные и социалистические идеи,
противостоящие официальной идеологии.
Впрочем, государственные чиновники предоставляли отдельным отраслям или
коллективам возможность «экспериментировать», совершенствовать
производственные отношения в рамках существующих, хорошо зарабатывать. Это не
решало проблемы экономики в целом, зато порождало социальные группы,
недовольные положением дел в стране и ограниченными возможностями для роста.
Начался процесс осознания трудящимися чуждости им «родного государства
рабочих и крестьян». Критику народа вызывала форма основного противоречия
капитализма – привилегированное распределение и потребление номенклатуры при
общественном характере производства. Господство деспота сменилось диктатурой
групп бюрократии, в том числе национальных элит, которые опирались на
созданные в республиках за счет союзного бюджета производительные силы.
Развивался национализм, уже в 70-е годы зазвучали голоса о необходимости
выхода республик из состава СССР.
В результате советский строй, особенно в послевоенный период, формировал все
качества человека капиталистического общества: конкуренцию вместо
сотрудничества; индивидуализм и лжеколлективизм вместо коллективизма; зависть
и стяжательство вместо стремления приумножать государственную собственность;
авторитаризм вместо диалога; национализм и шовинизм вместо интернационализма;
гражданскую трусость и конформизм вместо установки на социальное творчество.
Патриотическое чувство уверовавших в догмы пропаганды советских людей
ежедневно подвергалось эрозии практикой сталинизма, а затем и «развитого
социализма». Нужен был только мировой кризис в нефтяном бизнесе середины 80-
х, чтобы скрытые за искусственно созданным благополучием системные недостатки
общества вышли наружу.
Первая серьезная попытка реформировать социально-политическое и экономическое
устройство СССР была предпринята М.С. Горбачевым. В так называемом «развитом
социализме» не оказалось социалистических сил, способных повести общество за
собой. Призывы Горбачева нравственного характера: «начинать надо с себя.все
делать по совести»[70], не приводили к
росту благосостояния народа. В политической и духовной сфере значительную
положительную роль сыграла политика гласности и демократизации, которая
способствовала преодолению практики, догм и мифов прошлого. Во внешней политике
советские руководители попытались добиться признания Запада за счет проповеди
«общечеловеческих ценностей» и односторонних уступок. Это настраивало
заокеанских консерваторов на мысль о победе в холодной войне и раздачу ложных
обещаний. Дефицит времени и просчеты во внутренней политике добили страну.
Бывшие лидеры «неосмысленного коммунизма» и сегодня не понимают, что причина
краха СССР – неэффективный механизм удовлетворения даже первичных материальных
потребностей 350 миллионов граждан, а повод – ГКЧП во главе с не умеющими
размышлять и планировать свои действия, подвыпившими державными «патриотами»
[71].
Поворот к либерализму, закономерно созревшему в недрах общества, совершился в
1989-1991 гг. Августовская революция 1991 года в новых исторических условиях
открыла еще один этап эмансипации россиян, которую начал Александр II и
продолжили революционные силы в период трех российских революций начала ХХ
века, демократические силы под руководством М.С. Горбачева и Б.Н. Ельцина в
конце века. После октябрьских событий 1993 года власть перешла к
представителям большого бизнеса и зависящим от них чиновникам. Мечты о
демократии, о власти народа, которые вдохновляли романтически настроенных
российских либералов, рухнули.
В первой половине 90-х годов либеральные реформаторы, не считаясь с особой
ролью государства в политике и экономике страны, торопливо отказались от
программирования государством многих экономических и социальных отношений.
Они развязали руки тем, кто, руководствуясь частной выгодой, понял слова о
свободном рынке и частной собственности вне изменившегося с XIX века
исторического контекста. Их консультировали американские экономисты, а
газетчики называли «финансовыми гениями». При помощи целой системы мер
либеральные чиновники ограничили заработную плату ученых, учителей, врачей,
библиотекарей в период приватизации и накопления капитала. Результат –
усугубление кризиса, «август-98», нищета подавляющей части народа. Огромные
затруднения испытывали честные предприниматели, которые были вынуждены
платить и налоги государству, и дань бандитам. В начале третьего тысячелетия,
во время смены элит в России, «гении» оказались тем, чем были на самом деле:
околовластным ворьем, которое презирало даже написанные под него законы.
Сейчас их разоблачают зарубежные журналисты, а власть ищет по всему миру и
сажает в тюрьмы. Но самые выдающиеся воры еще не попали на скамью подсудимых:
суды «цивилизованных стран» не выдают страдальцев за либеральную идею.
Обратим внимание на тот факт, что интересы, мотивы и представления о
средствах достижения целей сформировались у этих людей в период советского
общества. В результате мы наблюдаем в России консервативный тип прогресса,
по-прежнему основанный на эксплуатации отчужденных от собственности и власти
трудящихся. Его цена непомерно велика, а исторические сроки ограничены.
Не было в СССР высокоразвитого и гуманного общества – социализма, была
созданная номенклатурой для эксплуатации трудящихся иллюзия о нем.
Философский идеализм и вульгарный материализм был основой сталинизма и
неосталинизма. Советское общество было одним из вариантов капиталистического.
Оно имело оригинальный базис в форме огосударствленной экономики,
номенклатуру, которая использовала раннекоммунистическое государство для
эксплуатации граждан. Свои возможности система исчерпала к началу 80-х годов.
В начале 90-х годов произошло «тиражирование» и углубление главного
производственного отношения советского общества – эксплуатация человека
государством дополнилась эксплуатацией человека человеком. В совокупности с
ликвидацией угрозы ядерной войны и интервенции это привело к революции.
Возникновение либерализма и переход к современному типу капиталистического
общества в России стали закономерным итогом эволюции созданной в 30-е годы
системы.
Таким образом, сталинизм – мелкобуржуазный коммунизм индустриального времени,
идеология раннекоммунистического государства, возникшего после войн и
революций во враждебном окружении в слаборазвитом капиталистическом обществе
с подавляющим преобладанием мелких собственников. В понятии отражено
важнейшее противоречие в деятельности лидеров советского государства:
стремление построить качественно новое социалистическое (коммунистическое)
общество с помощью государственной эксплуатации отчужденных от власти и
собственности трудящихся. Понятие отражает социальную основу политической
системы общества, режима, которым были свойственны эксплуатация,
использование насилия, воспроизводство уравнительности, мифологизированного
сознания, нежелание номенклатуры считаться с интересами разных классов и
страт, бюрократизация, прожектерство, прочее. Эти свойства сталинизма
отражены в понятиях: «грубый, казарменный коммунизм», «уравнительный»,
«утопический», «деспотический», «бюрократический», «государственный социализм
(коммунизм)». В «снятом» виде они содержатся в предложенном системообразующем
понятии. Понятие показывает и направление развития: через индустриальное
советское общество к современному буржуазному.
Изменение отношений собственности в современной России привело к
идеологической переориентации чиновников и большого бизнеса. Цивилизационный
подход стал каналом, с помощью которого в общество вливали грубые формы
либерализма.
6. Цивилизационный подход в современной России
Руководители и идеологи советского и российского государства в конце ХХ века
использовали цивилизационный подход для изображения либерализации духовной
сферы перед лицом «цивилизованных стран», быстрейшего вхождения в мировое
сообщество. У них был мощный материальный стимул: западные демократии обещали
золотой дождь инвестиций. В первой половине 1991 года в партийных журналах
«Коммунист» и «История СССР»[72]
появились статьи известного за рубежом специалиста по всеобщей истории
профессора М.А Барга.
Барг выступил в рамках парадигмы «совершенствование социализма», предложенной
М.С. Горбачевым. Ученый развил идею[73],
осторожно высказанную им в середине 80-х годов, о необходимости введения в
советскую историческую науку категории «цивилизация». В 1991 году категория
должна была способствовать преодолению сложившейся в период сталинизма
«историографической практики, опиравшейся на философскую методологию,
абсолютизировавшую противоположность материализма и идеализма»
[74]. Под «цивилизацией» он понимал стиль человеческой жизнедеятельности,
который рассматривается как «структурирующее начало проявлений человеческой
субъективности», как «мост между личностным, антропологическим, и
безличностным, социологическим, видением одних и тех же процессов». На языке
«объективно-историческом», по выражению профессора, цивилизация – «способ,
которым данное общество разрешает свои экзистенциальные (материальные),
социально-политические и духовно-этические проблемы»
[75].
Таким образом, М.А. Барг предпринял попытку вернуть в историческую науку
«деятельную личность», в духе марксизма преодолеть «созерцательность» старого
материализма и рассматривать «предмет, действительность, чувственность» не
просто как «объект», а как «человеческую чувственную деятельность, практику»,
«субъективно»[76].
Барг не акцентировал внимание на политических корнях старой методологии,
деликатно пытался остаться в рамках «чистой» науки. Но в его первой публикации
содержится критика крайностей, порожденных идеологическими причинами. «Каждая
из «частных» историй начинает претендовать на «всеобщность», «стержневое» место
в историческом познании в целом, - отмечал профессор. – Так, в рамках
вульгарно-материалистического понимания истории на эту роль, как известно,
претендовали попеременно то экономическая история, то история общественных
классов и классовой борьбы. На почве же историзма, эксплицитно или имплицитно
отвергающего материалистическую парадигму, на роль «архимедова рычага» в
историческом познании притязают ныне дисциплины, изучающие область
общественного сознания и менталитета. В последнем случае, как заметил профессор
Сорбонны Р. Бастид, не только духовная культура отрывается от социального
контекста, от общества как целостности, но и само общество оказывается всего
лишь элементом культуры, трактуемой как историческая тотальность»
[77].
Крах перестройки привел к отбрасыванию попыток в духе Барга материалистически
осмыслить категорию «цивилизация». В историографической практике возобладала
критикуемая Бастидом идеалистическая парадигма. Тенденция, которую можно было
наблюдать по мере выхода томов сборника «Цивилизации», основанного Баргом.
В момент Августовской революции 1991 года, крушения СССР и начала реформ Е.Т.
Гайдара, когда читающая публика на лету схватывала все, что противостояло
«коммунизму», была опубликована монография А.С. Ахиезера (Ahieser) «Россия:
критика исторического опыта»[78]. Автор
монографии попытался сварить амальгаму из идей А. Смита, В.С. Соловьева, Н.
Бердяева. Причина развития цивилизаций – смена нравственных парадигм,
предложенная автором, не была самой свежей в истории философской мысли. Россия
предстала «застрявшей» между традиционализмом и либерализмом цивилизацией, и
