- простого сохранения образов группового общения, инерции психического копирования устоявшихся адаптационных образов.
Иными словами, имидж возникает в психике, как естественное стремление человека так организовать свою душу, чтобы чаще добиваться власти, богатства, славы, - то есть социального успеха, и уж во всяком случае занять субъективно приемлемый внутригрупповой статус.
Другое дело, что его душа колоссально избыточна по отношению к столь нехитрым желаниям; Но, в данном разделе, речь идет именно о диалектике имиджа, как символа стремления человека стать обезличенной частью социума, и потому преуспеть, причем даже и сами критерии такого преуспеяния провоцируются, по закону обратной связи, тысячелетней привычкой людей к имиджам как нормативным, алгоритмизирующим образам и символам инвариантов духовной жизни общества.
Подробнее такая роль имиджа отражена на рис. 7.
Рис. 7. Модель «социальнй компас»
Данный рисунок описывает общую гипотезу относительно одной из сторон имиджей его роли как своеобразного психического «компаса», который, в среднем, делает социальные выборы более вероятными, чем обратные.
Собственно стрелка такого гипотетического прибора выражена на рисунке терминами «переживание» и «выбор». Они определяют масштаб энергетических трат психики в данной ситуации.
Иначе говоря, согласно данной гипотезе, вполне возможны состояния, когда жизнь психики вообще не подразумевает имиджей, или процессы их образования играют явно подчиненную роль.
Однако в обычной жизни психики такие состояния несколько менее вероятны, чем обратные, что отражено в асимметрии мотивации, как бы заполняющих «чаши весов» во время актов переживания.
«Пружина», на рисунке прикрепленная к блоку мотивации несоциального поведения, показывает меньшую вероятность выбора именно таких вариантов. Для этого нужны провоцирующие условия.
К их числу можно отнести осознаваемые важность и сложность поведенческих задач и целей, высокий физиологический тонус, а также накопившуюся усталость от постоянных стереотипных ситуаций, которая часто сопровождается тягой к риску, без чего невозможны ни творчество, ни простой выход за пределы привычных установок.
Существуют и процессы, характеризующие движение собственно личности, но не всей психики. К ним никак нельзя отнести ощущение, восприятие, предчувствие и др., которые являются условием, но никак не этапом формирования имиджа.
Бытие таких автоматизированных психических процессов показывает жизнь психики как бы «до имиджа». Возможен и вариант такой жизни «после имиджа», когда поведение определяется навязанной извне программой действий. Это возможно как в индивидуальном общении, так и через массмедиа, провоцирующих так называемое массовидное поведение. И в том, и в другом случае имиджа нет, или почти нет.
На поведенческой шкале, отраженной в рисунке, участок «имидж» показывает социальную норму, область привычных, достаточно стереотипных решений и для человека, и для группы, что закрепляется в наиболее мощных законах духовной жизни общества.
Разумеется, описание имиджа как участка поведенческой шкалы какогото фантастического прибора всего лишь полезная абстракция, необходимая как комментарий стартового для нашего анализа тезиса: имиджи возникли и существуют как возможная специфическая форма функциональнодеятельностной ориентации психики на общение, чтобы решить возможно больше поведенческих задач с минимумом затрат, используя миметические, «копирующие» стереотипы, нормы и символы принадлежности к какойто реальной или воображаемой общности людей.
Речь идет, подчеркнем, именно о возможной форме, поскольку, по представлениям автора, имидж не фатален. Представимы, хотя и маловероятны, процессы закрепления уже в детстве удовольствия от выбора и решения сложных творческих поведенческих задач. Для них имидж, как механизм упомянутого «клиширования», копирования образцов поведения не эффективен. Такие варианты можно сравнить с магнитной бурей, когда показания компаса особенно не надежны. Но буря проходит, а компас остается. По замечаниям И. Канта, периоды страстей не отрицают, а лишь делают сложным для понимания устоявшуюся структуру личности.
В следующих разделах работы будут описываться варианты жизни «вне имиджа», что бывает редко и требует заметных нравственных усилий.
Пока же отметим два общих аргумента в пользу принимаемой гипотезы. Вопервых, еще в раннем когнитивизме было доказано положение о том, что самая топология, глобальные принципы жизни психики подразумевают энергетическое неравенство различных психических подсистем.Те из них, которые в ходе антропогенеза, становления собственно человеческого в движении жизни, показали свою выгодность, закрепляются как энергетически более выгодные; остальные же «запираются» и используются более редко.
Вполне возможно, что один из таких механизмов, ответственный за приоритетное использование социальных ориентиров в поведенческом выборе бытие имиджа в психике.
С помощью имиджа человек, прежде чем быть собой в творческом акте, проекции себя на сложную задачу, пробует раствориться, не быть собой, в групповом, стереотипном опыте решения задач, не точно ассоциирующихся с данной. Поддержка в себе готовности к такому «растворению» и есть, согласно базовой гипотезе, формальнопсихическая основа имиджа.
Вовторых, антропогенез подразумевал конечный интервал времени принятия решения. Такой интервал зависел не только от высокой вероятности ситуаций, требующих быстрых решений, но и выражал диалектику жизни коллектива, где групповой опыт дает каждому шанс поправить неверное, неадаптивное решение например, через копирование поведения лидера.
Психические корни имиджа при этом формировались, возможно, как привычка ориентироваться на символы «правильного поведения» ради выдерживания алгоритма быстрейшей адаптации к ситуации.
Приспосабливаться приходилось быстрее, чем понимать, и ориентация на нормы и символы группового опыта еще один мощный фактор формирования имиджа.
Так или иначе, но оба таких аргумента содержат ярко выраженную неопределенность. Они исходят из предположения о том, что имидж есть одновременно и проекция на психику собственно социального поведения, и вызревание готовности к освоению такой проекции в глубинах индивидуального сознания.
Но в чем конкретные критерии социального поведения? Можно ли проследить их на уровне конкретных психических подсистем?
Разумеется, без попыток ответа на подобные вопросы приведенная гипотеза будет безнадежно абстрактной. Попробуем выделить хотя бы наиболее яркие из таких характеристик социального поведения.
По мнению автора, социальное поведение не есть какаято система действий человека в обществе, - во всяком случае, в таком варианте не слишком ясно, что именно считать «действием в обществе». Социальное поведение возникает как неизбежное взаимопроникновение мира социума и мира человека как в актах общения, так и в актах психической деятельности. В этом смысле оно основано на присвоении человеком всего богатства общественных отношений как элемента собственной личности. Такое поведение есть постоянное становление собственно человеческого в нашем мире, постоянная сверка социальных ситуаций с установками психики, десятками способов присваивающей себе новые возможности жизни, скрыто содержащиеся в отчужденности социальных ситуаций.
«Доля» собственно социального поведения субъектов в общих процессах их жизни варьируется, зависит от установок самого человека, сходя до нуля в состоянии аффекта, так и от специфики социальных ситуаций, например, социальность поведения резко падает при рукопашном бое, идеологическом внушении, и т.д.
Разумеется, столь общие рассуждения мало чего стоят без ответа на вопрос о возможных критериях собственно социального поведения.
Исходное представление о таких критериях отражено на рис. 8.
Рис. 8. Возможные критерии социальности поведения
Такие критерии должны описывать одновременно прошлое, настоящее и будущее, одновременно присутствующие в любом акте жизни общества и человека. Согласно первому критерию, социальным является поведение, ориентированное на стереотипные общечеловеческие ценности. Назовем такой критерий конвенциональным, поскольку он описывает как социальные те системы намерений и соответствующих действий, которые считаются таковыми наибольшим числом людей наибольшее время без особых апелляций к сущности явлений. Но, так или иначе, такие действия типичны для всех цивилизаций и, видимо, уже поэтому являются выражением какогото атрибута социальности.
Подчеркнем при этом, однако, следующее. В данном разделе работы отстаивается главный для общей концепции имиджа тезис, который можно сформулировать так: все психические процессы бытия имиджа выражают меру личностного освоения необходимости считать себя защищенным, используя образ успеха в группе, причем такое освоение всегда опосредовано реальной или воображаемой внутригрупповой духовной жизнью.
Кроме того, упомянутая «мера личностного освоения» всегда нестабильна, возникая лишь при условии необходимого сочетания целого ряда процессов. Такие процессы выступают как бы «ракетой носителем», выводящем на орбиту собственно психические механизмы имиджа. Назовем лишь некоторые из них:
- циклоидные процессы движения физиологической готовности к подражательным, миметическим актам, что суть одна из очевидных основ имиджа, показывающая его восхождение к условнорефлекторной деятельности приматов, к феноменам импринтинга, врожденной тяги к подражанию у животных;
- процессы ментальной ориентации подсознания, меняющей меру воздействия архетипов на поведение, предопределяя национальный колорит имиджа, данный как в типах ценностей, так и в визажистике;
- процессы бытия скрытого от индивидуального сознания страха перед враждебностью мира, выражающие экзистенциальную сторону имиджа. Подробнее об этом речь пойдет ниже, пока же отметим лишь, что имидж, будучи социальной маской человека, содержит в себе самоотрицание, показывает внимательному взгляду сам факт лица под нею;
- процессы социализации «Ясистемы» в психике через групповое общение, дошедшее до уровня социального целепологания, показывающее собственно индивидуальные привычки человека в воспроизводстве системы своих имиджей;
- врожденные и приобретенные процессы ориентации частных механизмов психики, и прежде всего воли, восприятия, страстей, на действие в социальной среде;
- движение ситуативных стимулов психического оформления имиджа, и другие.
В психологии категория верной мысли о психике часто была относительной, и описывала более взаимные оценки самих психологов; разумеется, приведенные тезисы не являются исключением. Любое их обоснование упирается в вопрос о природе человека. Решать же такой вопрос, чтобы позже вывести, как частный случай, природу имиджа, - путь не только самонадеянный, что было бы еще терпимо, но и тупиковый, поскольку просто относит окончание работы в бесконечность. Как упоминалось выше, автор видит единственный выход из такого противоречия в простом постулировании своей исходной позиции, поскольку простой ссылки на свои симпатии к ролевым интеракционистским и нефрейдистским, а отчасти и к когнитивистским, методикам было бы очевидно недостаточно, слишком разветвлены и враждебны друг другу даже разные направления в одной и той же школе психологии.
В силу приведенных соображений, у автора нет другого выхода, кроме следования целям работы, ограничившись кратким описанием своей позиции в фундаментальных проблемах, отсылая читателей, интересующихся такими проблемами в целом, к соответствующей литературе, и признавая, что придерживается приводимых ниже положений, поскольку таков опыт его жизни, согласуемый с известными ему по личному опыту и по научной литературе фактами.
Некоторые результаты упоминавшихся авторских исследований позволяют сделать вывод, что большинство респондентов считают имидж, особенно имидж руководителя, явлением чисто личностным, сформированным, в основном, осознанно. Впрочем, для большей выборки такие выводы, разумеется, слишком обязывающие; но, в любом случае, представляется интуитивно существенной такая связь имиджа и бытия личности. Установим же такие исходные ориентиры именно в проблеме природы личности и соотношения ее с психикой вообще, прежде чем продолжить анализ собственно психологических аспектов имиджа.
Первый из таких ориентиров вопрос об историческом происхождении личности и так называемой «Ясистемы». В гуманитарных науках нет недостатка в теориях происхождения личности и разума вообще, от классической марксистской, связывающей такое происхождение с усложнением практики деятельности приматов в нелагоприятной ситуации, что спровоцировало развитие особого элемента мозга неокортекса, до экзотики идей Р. Шеррингтона, согласно которым разум вообще есть не функция и результат жизни мозга. Он явление, «наведенное» всеобщим «полем разума»; психика вообще есть не генератор, но приемник разума, и мера «искажений» в таком «приеме» и есть личность. Идеальный же «прием» вообще не ведет к возникновению личности, и так далее.
Принимая, хотя и с некоторыми оговорками, теории естественноисторического процесса формирования личности, - во всяком случае, не зная ей фундаментальной рациональной альтернативы, - автор считает приемлемой для комментария психологических аспектов имиджа примерно следующую схему.
Возникновение разума, если не прибегать к непроверяемым гипотезам «внешней воли творения» и соблюдать упоминавшуюся «бритву Оккама», отсекающие экзотические объяснения, можно хоть както объяснить одним из трех способов: либо объективно неизбежное для выживания усложнение деятельности привело к образованию качественных рывков в усложнении структуры, топологии мозга и его отношения к массе тела, либо все это было результатом уникальной мутации, причем не единственной, учитывая опыт неандертальского человека с горизонтальной, а не вертикальной ориентацией черепа, либо такие процессы шли примерно одновременно, взаимостимулируя друг друга.
В рамках теории естественноисторического процесса такой скачок развития одной из живых систем уникален лишь для истории человечества, но никак не мира в целом. Более того, последняя настаивает на том, что такие скачки, связанные с любыми другими процессами лишь отношением диалектического отрицания, неизбежны, имеют особую, темную логику фазового перехода, смена представлений о которой и есть научная парадигма. Таких скачков, известных рациональной науке, немного. Автор вообще хотел бы подчеркнуть несостоятельность старых, времен физических гипотез КантаЛапласа, представлений о гармонии «небесных сфер» как главной характеристики мира. В рамках современных представлений именно взрывные, катастрофические процессы являются нормой, а не отклонением от нее в наблюдаемой части Вселенной. Думается, что такое положение вещей прямо отражено и в психике, которая, понятая как слащавоблагостный когнитивистский «гармонический «баланс», просто не существует.
Одни из нихпоявление разума и государственности, причем, по исследованиям Д. Лики, такие точки разнесены, по крайней мере, на 2 млн. лет. Не пускаясь в дебри запутанных гипотез антропогенеза и отсылая читателя, интересующегося конкретными его проблемами, к специальной литературе, отметим лишь главное для вопроса о происхождении самой склонности человека к имиджам.
Автор, не считая себя специалистом и в фундаментальных вопросах антропогенеза, тем не менее, вынужден определиться именно в проблеме происхождения личности. Простого признания методологических принципов теории естественноисторического процесса было бы недостаточно, а отказ от такого самоопределения просто ставит под сомнение любые последующие построения о конкретнопсихологических аспектах бытия имиджа.
Автор вполне разделяет традиционный тезис русской психологии о деятельностном происхождении сознания. Во всяком случае, идеи полной несводимости жизни психики к топологии мозга представляются несколько экзотичной, хотя и не лишенной красоты и мужества, попыткой тем чаще отыскивать лекарства от своих бед и болезней, чем больше удаляешься от аптеки. Г. Олпорт справедливо и не без юмора отмечал по такому поводу: «Если мы будем считать, что природа таких черт коренится в духовном начале), то мы должны признать доктрину маленьких человечков в груди, захватывающих, с помощью гипофиза, исключительно контроль над всякой общей и отдельной активностью. Один маленький человек будет сделан ответственным за побуждение актов добра, а другой гомункулус будет описан в виде агрессивного, жадного, вульгарного маленького человечка». Видимо, происхождение сознания действительно было связано с тем, что логика выживания рода в неблагоприятных условиях и, возможно, особые мутации мозга, поставили группы приматов перед необходимостью решения неточных задач и выработки навыков ориентироваться в них и передавать опыт детям, что провоцирует миметическую родовую систему знаков общения к превращению, по мысли А. Мида, в знаковую дочленораздельную речь.
Другими словами, «Я» возникает как необходимое продолжение бытия условно-рефлекторных систем организации приматов при уникальном сочетании внешних условий, многие из которых не ясны до сих пор, - во всяком случае, моделированию не поддаются. Отметим, однако, один интересующий нас аспект. Упомянутый «взрывной» принцип должен быть распространен, в общих рамках теории естественноисторического процесса, и на диалектику возникновения разума. Дело в том, что, в соответствии с таким принципом, разум должен возникать неравномерно и по территории, и по времени, и по роли «Ясистемы» в первобытной психике, причем даже и внутри одной первобытной общности. Состояние же существа, ощутившего «Я» и оглядывающегося вокруг, автор представляет вообразить читателю.
Очевидно, глубокое, фундаментальное чувство одиночества будет непременной компонентой такого состояния. Назовем такое чувство экзистенциалом, в соответствии с традицией Ж.П. Сартра. Будем понимать под ним врожденный комплекс страха разума осознать самого себя, как чего-то очевидно противостоящего остальному миру. А. Камю называл такое исходное чувство страха «заброшенным, несчастным сознанием».
«Несчастное сознание» обретает выход в сложной деятельности, причем деятельности все чаще коллективной, вырабатывая как бы психологические заслоны от изначального чувства страха перед рефлексией. По крайней мере, именно так понимает автор психологическую сторону зарождения социальности, - а отнюдь не через простую ссылку на некоторую специализацию ролей в стаде приматов.
Подчеркнем также, что экзистенциал не есть неофрейдистский архетип или подсознание в целом. Он выражает именно функционально-деятельностную ориентацию психики, которой, чтобы обрести свою социальную суть, приходится постоянно убегать от себя. Такая ориентация выражена, видимо, на уровне физиологии мозга в противоречиях так называемых «старой» и «новой» психики отягощенных вдобавок возмущяющими воздействиями малопонятной пока генной памяти, вплоть до не так давно обнаруженного «Р-комплекса», показывающего врожденную боязнь человеком всего, что прямо ассоциируется со змеями.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23
