Несколько сложнее дело обстоит с упомянутыми выше пробионтами, да и наверное с многими из современных одноклеточных организмов. На первый взгляд, они, создавая локальный дефицит пищевого материала, двигаются вдоль локального градиента его концентрации безотносительно к объективной форме пищевого пространства, а значит, казалось бы, с равной вероятностью могут перемещаться как в сторону большей, так и в сторону меньшей его концентрации. Однако, если учесть, что, во-первых, у тех организмов, которые ориентированы своей активной стороной в направлении увеличения концентрации пищевого материала, т.е. вдоль положительного объективного градиента пищевого ноля, создаваемый их активностью локальный градиент будет большим, чем у организмов, ориентированных против этого объективного градиента; и, во-вторых, что пространственная ориентация этих организмов ввиду их незначительной массы будет постоянно меняться, то есть сами организмы будут постоянно находиться в состоянии броуновского движения, то у нас и получится, что в конечном итоге такие организмы будут смещаться по направлению к большей концентрации пищевого материала, то есть будут активно двигаться по объективной форме своего жизненного пространства.
Итак, движение по форме предмета, сформированного активностью самого организма, и движение по объективным формам внешнего мира есть одно и то же движение, ибо тождественны сами эти формы, а тождество этих последних коренится в природе формирующей активности живого субъекта, не искажающей, ибо в этом случае была бы невозможна сама жизнь организма во внешнем природном мире, но выявляющей эти объективные природные формы, подчеркивающей их.
Другой вопрос - насколько глубоко и многосторонне формирует живой организм свой предметный мир, и, соответственно, насколько адекватно он отражает внешний природный мир своей жизненной активностью?
Чтобы ответить на него, нам придется вслед за органической эволюцией перейти от анализа активности одноклеточных организмов сначала к природе активности многоклеточных животных, а затем и к предметной активности социальных образований.
Глава III. Рефлексивность
До сих пор мы рассматривали жизнь как активный процесс, то есть как специфическое активное взаимодействие между живыми, органическими телами и их неорганической или, точнее, внеорганической природой. При этом мы исходили из представления о самом живом организме как о некотором простом и далее неделимом теле, своего рода атоме или монаде жизни. И пока речь у нас шла либо о гипотетическом пробионте, либо об организмах одноклеточных такое представление было вполне адекватным во всяком случае в том смысле, что оно однозначно указывало на абсолютный логический предел анализа всех явлений жизни, на ту грань, за которой исчезает специфика собственно жизненных отношений и начинается область химизма.
Последний, то есть внутриклеточный или биохимизм, правда, тоже в известном смысле причастен к явлениям жизни и не является абстрактным или «чистым» химизмом. Разумеется, жизнь как таковая есть необходимый продукт эволюции чистого химизма, однако с момента ее возникновения сам этот химизм из ближайшей естественно-исторической предпосылки жизни становится ее следствием, а значит в своем конкретном движении уже в качестве биохимизма целиком обусловлен последней.
Логика отношения химизма к жизни здесь принципиально та же, что и отношение простого товарного производства к производству товарно-капиталистическому. Товар как таковой есть необходимая историческая предпосылка капитала. Однако, в своем наиболее развитом виде, в том виде, в каком он функционирует в системе товарно-капиталистического производства, он целиком есть продукт самого капитала, вне и независимо от которого он никогда не смог бы дорасти до нынешних развитых форм своего существования в виде бумажных денег, вексельного курса и т.д. То же самое можно сказать и о естественно-историческом развитии химизма как такового. Момент, когда эволюция химизма однажды породила жизнь на Земле, стал последним моментом в собственно химической эволюции. С этого времени развитие химизма стало возможным только в качестве побочного, снятого продукта развития жизни. Однако злоключения химической эволюции на этом не закончились. С момента возникновения на Земле жизни сознательной эволюция химизма была обречена на то, чтобы стать продуктом уже исключительно этой высшей формы жизни. Так, скажем, полиэтилен столь же мало может быть порожден абстрактно химическим, сколь и натуральным биохимическим движением.
Между тем, так же как в превращениях химических веществ в лабораторной колбе или заводском реакторе было бы нелепо искать законы социально-культурной жизни человека, точно так же бесполезно искать законы жизни во внутриклеточном химизме, ибо одно дело исследовать материальные, телесные механизмы, обеспечивающие абстрактную возможность жизни вообще или социально-культурной жизни, то есть их субстрат или материю, и совсем другое - конкретную, целостную систему взаимодействующих тел, включающую и интересующий нас предмет и сообщающую ему его форму или сущность.
До сих пор в качестве такой конкретной системы взаимодействующих тел, сообщающей органическому телу клетки форму жизни, мы рассматривали саму клетку и ее предмет. Диалектическое единство этой системы, сообщающей формальную, сущностную целостность многообразию сукцессивно и симультанно протекающих внутри клетки химических превращений, коренилось в том, что предмет активного взаимодействия не случайно находился клеткой в абстрактной «внешней среде», но необходимо полагался и противополагался жизнедеятельностью самой этой клетки.
Однако, анализируя активное отношение живой клетки к ее внеорганической природе, мы пока что абстрагировались от того обстоятельства, что даже древнейший пробионт, не говоря уже о современных одноклеточных, колониальных и отдельных клетках, составляющих собственно многоклеточные формы жизни, практически никогда не находился в абсолютном одиночество, но всегда разделял радости и тяготы жизни с мириадами подобных себе живых организмов.
Если предположить, что каждая отдельная клетка даже в составе развитых многоклеточных организмов жива, то есть находится в активном отношении со своим предметом, сама по себе, независимо от всех прочих клеток того же организма, то тогда последний, будучи механическим агрегатом живых клеток, был бы чем-то принципиально бесформенным, во-первых, постоянно рассыпающимся на отдельные безразличные друг другу элементы, и, во-вторых, живым не как этот цельный организм, а как всего лишь совокупность отдельных живых клеток.
Однако данное представление, будучи лишь ограниченно справедливым для одноклеточных и низших многоклеточных организмов, уже принципиально неверно применительно к высшим многоклеточным. Жизнь последних есть принципиально неделимая сущность и как таковая определяется активным, предметным отношением не отдельных клеток, а целого организма. Но это значит, что активность составляющих такой многоклеточный организм отдельных клеток необходимо опосредована активностью целого организма, а, следовательно, отдельные живые клетки в нем далеко не безразличны друг другу и находятся друг с другом в некотором специфическом морфогенетическом отношении.
Так, можно протереть живую губку через шелковое сито и тем самым разъединить и перемешать составляющие ее клетки, не повреждая их. Однако спустя некоторое время, составлявшие некогда целую губку амебоциты и жгутиконосные хоаноциты начнут агрегироваться в небольшие комочки, из которых со временем вновь образуются маленькие губки. При этом каждый специфический тип клеток займет в новообразовавшейся губке строго определенное его функцией место. Совершенно аналогично ведут себя клетки эмбрионов высших животных на ранних стадиях эмбриогенеза. Будучи искусственно диссоциированными, они реагрегируются вновь, причем, так же, как и в вышеприведенном случае, они в конечном итоге занимают предписанное им их функциональной специализацией место. То же самое происходит и в процессе естественного развития эмбриона, когда дифференцирующиеся в определенный тканевый тип клетки зародыша активно мигрируют внутри тела эмбриона дабы, объединившись с себе подобными клетками, занять в нем положенное им место.
Таким образом многоклеточные организмы отнюдь не являются некими аморфными, бесформенными агрегатами живых клеток, и, соответственно, они вовсе не стремится «рассыпаться» на составляющие их безразличным друг другу живые атомы, но напротив, очевидно являют собой ярчайший пример морфологической самоорганизации.
Да что говорить о многоклеточных, когда даже многие подвижные одноклеточные организмы, например та же хламидомонада, не просто абстрактно соседствуют друг с другом, но при некоторых условиях образуют своими телами высокоупорядоченные пространственные структуры.
Понятно, что клетки, принадлежащие многоклеточному организму, могут оставаться живыми только до тех пор, пока жив организм в целом, то есть до тех пор, пока он как это морфофизиологическое целое активно относится к своему предметному миру. Абстрактно верно и обратное, что и сам организм может оставаться живым лишь до тех пор, пока живы, то есть жизненно активны составляющие его клетки. Между тем, жизненная активность клетки многоклеточного организма принципиально отличается от активности изолированного одноклеточного организма. Своей метаболической активностью она так же постоянно создает локальный дефицит ассимилируемого ею питательного вещества в некоторой своей окрестности, но в отличие от свободноживущего одноклеточного, она не может отправиться за очередной порцией пищи по градиенту концентрации последней. Не может, даже если сохранила в процессе межтканевой специализации индивидуальные средства локомоции (жгутик или реснички), ибо ее удерживают в общем морфологическом строю некоторые морфогенетические силы. Более того, именно действию этих морфогенетических сил, обуславливающих целостность многоклеточного организма, а значит и его способность к видоспецифической жизненной активности, обязана своей абстрактно индивидуальной живостью каждая клетка такого организма, ибо только предметная активность целого организма может обеспечить добычу и доставку к каждой клетке ее пищевого материала.
Никакая предметная активность целого многоклеточного организма невозможна, если его тело будет подобно бесформенному расползающемуся студню, ибо у него просто не будет органов для такой активности. Но это и значит, что для того, чтобы такая активность была возможна отдельные его части должны быть связаны, упруго сцеплены друг с другом, что помимо активно-предметного отношения, в котором весь организм необходимо соотнесен со своими предметами, отдельные органические, живые части этого организма должны быть столь же необходимо связаны друг с другом морфогенетическими или рефлексивными отношениями. Рефлексивными, ибо в рамках этих отношений организм соотносится не с иным (хотя бы и своим-иным, каковым является для организма его предмет), а именно с самим собой.
Рефлексивные отношения, таким образом, оказываются необходимой предпосылкой, условием возможности предметно-активного отношения многоклеточного живого организма. Между тем в самом жизненном процессе из внешней и в известном смысле случайной предпосылки предметной активности они становятся необходимым ее следствием.
Каковы рефлексивные связи, сообщающие организму его конкретную форму, зависит теперь уже от характера его предметной активности.
В случае, если в качестве предмета своей активности данный организм может формировать лишь некоторое практически континуальное жизненное пространство, или, выражаясь гегелевским языком, некоторую среду-стихию, а следовательно, если жизненная активность организма выражается лишь в движении по градиентам этого пространства, то, вообще говоря, столь же абстрактными и малосодержательными будут и обеспечивающие такую активность рефлексивные отношения.
И наоборот, если пространством предметности организма является дискретное, вещно-оформленное жизненное пространство, то и обеспечивающие активность организма в таком пространстве рефлексивные отношения с необходимостью примут конкретный и диалектически противоречивый характер, а жизнедеятельность такого организма, понимаемая как конкретное единство предметного и рефлексивного отношений, примет характер психической деятельности, деятельности опосредованной психическим отношением.
Противоположность двух указанных типов предметного пространства и соответствующих им типов рефлексивных отношений соответствует противоположности растительной и животной форм жизни. Между тем обе эти формы жизни не только противоположны, но и тождественны друг другу уже хотя бы потому, что и та и другая форма суть форма жизни, жизни как таковой. Более того, есть основания полагать, (ниже мы остановимся на этом подробнее), что исходной, и в этом смысле всеобщей формой многоклеточной жизни является жизнь, опосредованная психическим отношением. Если это действительно так, то высшие формы психической активности, присущие развитым многоклеточным животным, есть продукт эволюционного развития этих исходных потенций многоклеточной жизни, в то время как растения и грибы утратили их в процессе своей эволюционной специализации.
Косвенным подтверждением такого предположения является факт существования миксомицетов. Этот поражающий воображение продукт органической эволюции успевает за свои жизненный цикл сменить три принципиально различные формы жизненной активности и соответственно три столь же принципиально различные формы телесности. В первой фазе он представляет собой сообщество активно двигающихся в поисках пищи амебовидных одноклеточных. Во второй фазе, после агрегации отдельных клеток в единое многоклеточное тело - плазмодий, последний начинает перемещаться но субстрату уже «... как единое целое. Активность отдельных особей в таких многоклеточных образованиях координирована»[24]. Иначе говоря, рефлексивные отношения, связывающие отдельные субактивные клетки в единый предметно активный организм, носят здесь динамичный, а следовательно противоречивый характер, что соответствует животному типу активности и позволяет нам предполагать наличие у плазмодия элементарной психики. И, наконец, в третьей фазе, когда многоклеточное тело миксомицета перестает ползти по субстрату и начинает дифференцироваться в длинную ножку с наполненным спорами плодовым телом на вершине, динамический ансамбль субактивностей сменяется однонаправленной ростовой активностью клеток, замыкающихся в жесткую целлюлозную оболочку. Иначе говоря, животный тип активности сменяется в этой фазе растительным ее типом, не нуждающемся для своей реализации ни в какой психической активности.
Для того, чтобы понять как вообще органическая эволюция могла породить миксомицеты - это грибо-животное организмо-сообщество, а заодно конкретнее представить себе природу животного типа активности в отличие от активности растительной, необходимо более подробно остановиться на природе рефлексивных отношений.
В ходе предыдущего анализа мы показали, что жизнь это прежде всего активный процесс, соотносящий органический субъект с его внеорганическим телом. Процесс этот, однако, разворачивается не в абстрактной пустоте, а в некотором конкретном местообитании, где наряду с данным организмом присутствует также множество особей как того же, так и других видов. При этом, между принадлежащими к различным видам отдельными организмами могут существовать три типа отношений.
Во-первых, одни из них могут служить предметом питания для других. Такие организмы связаны предметными отношениями, то есть их взаимоотношения, по крайней мере со стороны организма потребителя, суть проанализированная нами выше предметная активность. Во-вторых, различные организмы могут быть непосредственно безразличны друг другу, а значит просто не существовать друг для друга в качестве живых организмов. И, наконец, организмы различных видов, не будучи друг для друга предметом витальной активности, могут, тем не менее, быть небезразличны друг другу именно как организмы живые и активные. Симбиотические отношения, существующие между такими организмами, имеют место тогда, когда витальная активность одного из них так или иначе опосредует витальную активность другого. Само по себе симбиотическое отношение не является отношением предметной, или витальной активности, но опосредуя таковые, оно существенно ими определяется.
Что касается отношений между организмами одного и того же вида, то их, вообще говоря, можно разделить на те же три типа. Первые два из них, то есть взаимно предметные отношения, или отношения внутривидового каннибализма и взаимно безразличные, или нейтралистские отношения вряд ли играют существенную роль в эволюции жизни. Что же касается третьего типа, теперь уже не симбиотических, а внешних (в смысле экстракорпоральных) рефлексивных (ибо замкнутых на себя внутри одного и того же вида) отношений, то на них, ввиду их чрезвычайной важности следует остановиться особо.
Начнем с того, что любые клетки, не исключая и наши гипотетические пробионты, появляются на свет не в гордом одиночестве, но в паре с подобными себе организмами, изначально связанные с ними некоторым рефлексивным отношением. Само деление родительской клетки, представляющее собой скачкообразный переход химической рефлексивности в рефлексивность биотическую, полагает это отношение между дочерними клетками. Конкретное содержание этого отношения, по крайней мере, для неколониальных форм одноклеточных, равно как и для пробионтов, заключается во взаимном отталкивании дочерних организмов, обусловленном их взаимонезависимой, абстрактно-индивидуальной активностью.
Но если для пробионтов таким взаимным отталкиванием, по-видимому, и исчерпывается все содержание их рефлексивных отношении, то для эволюционно более развитых одноклеточных первичное отталкивание сменяется в какой-то момент взаимным притяжением. Очевидный пример последнего - половой процесс. Однако, сам но себе половой процесс есть весьма развитая формы рефлексивного отношения. Как таковой он вероятнее всего возник у организмов, у которые отрицательная рефлексивная связь уже успела смениться связью положительной, то есть у организмов, которые после их первичного расхождения не остаются безразличны друг к другу, но так или иначе группируются в некоторые относительно компактные сообщества (группы, «косяки», «стаи» и т.п.).
Биологический смысл образования таких компактных сообществ заключается по всей вероятности в кооперации активностей отдельных особей в формировании их общего предметного пространства. При этом конкретная форма подобной кооперации, конкретная совокупность связывающих организмы внешних рефлексивных отношений принципиально не могут быть поняты из самих себя, но только из совокупного предметного отношения, предметной активности входящих в сообщество организмов.
Развитие кооперированной предметной активности биологических сообществ и, соответственно, развитие их внешних рефлексивных отношении - один из магистральных путей биологической эволюции. От морфологически гомогенных сообществ одноклеточных, где форма активности всех отдельных особей подобна друг другу, он ведет по одной линии к морфологическим гетерогенным сообществам некоторых видов насекомых, у которых различие форы активности отдельных особей обеспечивается их далеко идущей морфологической специализацией, а по другой - к сообществам позвоночных, у которых морфологическая гетерогенность ограничивается половым диморфизмом, а рефлексивная связь отдельных особей обуславливается широкой вариативностью форм их индивидуальной активности.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14
