Реферат: Самозванство

Моло­дой человек, роста ниже среднего, некрасивый, рыжеватый, нелов­кий, с

грустно-задумчивым выражением лица, он в своей наруж­ности вовсе не отражал

своей духовной природы: богато одарен­ной, с бойким умом, легко разрешавшим в

Боярской думе самые трудные вопросы, с живым, даже пылким темпераментом, в

опас­ные минуты доводившим его храбрость до удальства, податливый на

увлечения, он был мастер говорить, обнаруживал и довольно разнообразные

знания. Он совершенно изменил чопорный порядок жизни старых московских

государей и их тяжелое, угнетательное отношение к людям, нарушал заветные

обычаи священной москов­ской старины, не спал после обеда, не ходил в баню,

со всеми обра­щался просто, обходительно, не по-царски. Он тотчас показал

себя деятельным управителем, чуждался жестокости, сам вникал во все, каждый

день бывал в Боярской думе, сам обучал ратных людей. Своим образом действий

он приобрел широкую и сильную при­вязанность в народе, хотя в Москве кое-кто

подозревал и открыто обличал его в самозванстве. Лучший и преданнейший его

слуга П. Ф. Басманов под рукой признавался иностранцам, что царь — не сын

Ивана Грозного, но его признают царем потому, что присягали ему, и потому

еще, что лучшего царя теперь и не найти». В приведенном отрывке перед нами

предстает в общем довольно симпатичный и дахе обаятельный правитель России,

выгодно отличающийся от Ивана Грозного и вполне сопоставимый с Борисом

Годуновым. Еще в более выгодном свете выглядит самозванец в одной из

последних статей В. Б. Кобрина. «Раздумы­вая над возможной перспективой

утверждения Лжедмитрия на пре­столе, нет смысла учитывать его самозванство:

монархическая легитимность не может быть критерием для определения сути

политической линии,— пишет историк.— Думается, личность Лжедмитрия была

хорошим шансом для страны: смелый и реши­тельный, образованный в духе русской

средневековой культуры и вместе с тем прикоснувшийся к кругу

западноевропейскому, не поддающийся попыткам подчинить Россию Речи

Посполитой. И вместе с тем этой возможности тоже не дано было осуще­ствиться.

Беда Лжедмитрия в том, что он был авантюристом. В это понятие у нас обычно

вкладывается только отрицательный смысл. А может, и зря? Ведь авантюрист —

человек, который ставит перед собой цели, превышающие те средства, которыми

он располагает для их достижения. Без доли авантюризма нельзя достичь успеха

в политике. Просто того авантюриста, который добился успеха, мы обычно

называем выдающимся политиком». (В. Б. Кобрин. Смута// Родина. 1991. № 3. С.

70).

Факты, приводимые в обеих характеристиках самозванца, верные. Да,

действительно, Отрепьев обладал и умом, и волей, и невиданной ранее

восприимчивостью к новому. Последним каче­ством он даже немного напоминал

Петра Великого. В политике он пытался играть самостоятельную роль: не спешил

выполнять обе­щания, данные семейству Мнишек и римскому папе об окатоличи-

вании России, и предлагал вместо этого коалиционную войну про­тив Османской

империи, не уступал и обещанных в отдачу русских земель. Но нам кажется, что

всего этого еще мало для общей поло­жительной (или хотя бы благожелательной)

оценки самозванца. Да, конечно, политик может себе позволить авантюризм в

дости­жении власти, но, раз ее достигнув, имеет ли право проявлять авантюризм

в политике, ставя на карту судьбы подданных? Что, как не авантюра, планы

войны с Турцией, игры с иезуитами или территориальные обещания польскому

королю? И так ли безобидно все это было для России? С другой стороны,

нравственность — не единственное требование к политику, но можно ли

положительно оценить политика откровенно безнравственного, возведшего ложь в

принцип? А ведь именно таков был самозванец. «Отрепьев при­вык лгать на

каждом шагу»,— пишет Р. Г. Скрынников в книге «Самозванцы в России...». Эта

привычка стала его второй натурой. Но ложь слишком часто всплывала на

поверхность, и это при­водило к неприятным эксцессам в Думе. Красочное

описание их можно найти в дневнике поляка С. Немоевского. Бояре не раз

обличали «Дмитрия» в мелкой лжи, говоря ему: «Великий князь, царь, государь

всея Руси, ты солгал». Ожидая прибытия в Мо­скву семейства Мнишек, царь

(«стыдясь наших» — прибавляет от себя автор дневника) воспретил боярам такое

обращение. Тогда сановники с завидной простотой задали ему вопрос: «Ну как же

говорить тебе, государь, царь и великий князь всея Руси, когда ты солжешь?»

Поставленный в тупик самозванец обещал Думе, что больше лгать не будет. «Но

мне кажется,— замечает С. Немоевский,— что слова своего перед ними

недо­держал.

Все сказанное — пока общие рассуждения и свидетельство иностранца. Но только

представьте, что должны были думать о самозванце природные русские люди,

знавшие его раньше, как, например, его родственники в Галиче, святитель Иов

или иноки Чудова монастыря? Во-первых, Юшка Отрепьев отказался от самого

своего-крестного имени (наблюдение А. М. Панченко), тем самым отказавшись и

от благодати, данной в святом крещении. Ведь он стал называться Дмитрием. Во-

вторых, попрал святые обеты монашества, став расстригой. В-третьих, попрал

самое свя­щенное после Бога и Церкви для средневекового человека —

монархическую власть. Стоит ли удивляться, что русские источ­ники довольно

единодушно называют Отрепьева «льстивым анти­христом». Ведь антихрист тоже

должен прельстить многих своими талантами и способностями, но обращены эти

таланты и способ­ности будут для уловления и погибели простодушных

христиан... И книжник, и малограмотный москвич узнавали в самозванце одни

жуткие черты. Недаром, когда мещанина Федора Калачника, обличавшего

Лжедмитрия, вели на казнь, тот вопил всему народу:

«Приняли вы вместо Христа антихриста и поклоняетесь послан­ному от сатаны,

тогда опомнитесь, когда все погибнете». Опамятование пришло позже, много

позже, когда подобное мнение стало общепринятым. И нам кажется, что в этой

«наивной» оценке сред­невековых людей первого самозванца куда больше правды,

смысла и даже самой «научной объективности», чем в парадоксальных, но

безосновательных рассуждениях почтенных историков.

Есть и еще немало черт самозванца, обличающих в нем обман­щика и плута,

калифа на час, а вовсе не «хороший шанс для страны». Так, несмотря на

улучшение общего экономического положения в России, преодолевшей страшные

последствия году-новских голодных лет, самозванец сумел привести в полное

рас­стройство государственные финансы и растратить царскую казну. Часть

средств пошла на выплату денег своим приспешникам от польских гусар до

казаков, часть была уплачена кредиторам. Кроме этого, царь щедро жаловал

верных ему дворян и знать. Но львиная доля денег пошла на всевозможные пиры и

развлечения, на покупку драгоценностей (которые он не стеснялся в огромных

количествах приобретать лично). По оценке Р. Г. Скрынникова, самозванец

истратил около полумиллиона рублей: по тем временам сумма огромная. Прознав о

его страсти к покупкам, в Москву сле­телось множество иноземных купцов,

которым самозванец, уже не имевший денег, давал векселя. Казенный приказ

перестал прини­мать эти долговые обязательства к оплате. Лжедмитрий нередко

попадал в унизительное положение.

Пока самозванец стоял во главе наемных и казачьих отрядов, ему казалось, что

он управляет событиями. Теперь, в Москве, когда верные ему войска были

распущены, оказалось, что события управляют им. Рядом с царем на Руси всегда

были бояре, разделяв­шие с ним власть. Как замечает Р. Г. Скрынников, «...

бояре не только решали с царем государственные дела, но и сопровождали его

повсюду. Государь не мог перейти из одного дворцового поме­щения в другое без

бояр, поддерживающих его под руки. Младшие члены Думы оставались в постельных

хоромах царя до утра. Не­смотря на все усилия, Отрепьеву не удалось разрушить

традиции, которые связывали его с боярским кругом подобно паутине. На

рассвете в день боярского мятежа князь Василий Шуйский руково­дил

заговорщиками, а его брат князь Дмитрий находился во внут­ренних покоях

дворца, подле царя. Именно он помешал Отрепьеву принять своевременные меры

для подавления мятежа» (Самоз­ванцы в России... С. 180).

Чувствуя, как почва уходит у него из-под ног, самозванец жил одним днем. Он

то устраивал воинские потехи, в которых сам стре­лял из пушки, то искал

утешения в балах, где, скрывая свой маленький рост, щеголял в высоких меховых

шапках и сапогах с огромными каблуками. Во время пиров он то и дело менял

платье, демонстрируя богатые наряды. Нередко выезжал на охоту на лисиц или

волков или смотрел на медвежьи потехи, когда в специальном загоне медведя

травили собаками или одной рогатиной лесного исполина убивал опытный охотник.

По ночам расстрига в компа­нии с Басмановым и Михаилом Молчановым предавался

безудерж­ному разврату. «Царь не щадил ни замужних женщин, ни пригожих девиц

и монахинь, приглянувшихся ему,— пишет Р. Г. Скрынни­ков.— Его клевреты не

жалели денег. Когда же деньги не помо­гали, они пускали в ход угрозы и

насилие. Женщин приводили под покровом ночи, и они исчезали в неведомых

лабиринтах дворца» (Указ. соч. С. 189).

Пока самозванец чередовал столь же широкие, сколь неиспол­нимые замыслы

государственных начинаний с удовольствиями, бояре плели сеть заговора против

него. Во главе мятежа встали князья Шуйские, бояре братья Голицыны, Михаил

Скопин, дети боярские Валуев и Воейков, московские купцы Мыльниковы. Среди

заговорщиков оказался и друг детских игр Отрепьева Иван Безобразов.

Противники Лжедмитрия сумели поссорить с ним польского короля Сигизмунда III,

повели в народе широкую агита­цию против царя, организовали несколько

покушений на его жизнь. Самозванец чувствовал себя во дворце как птица в

золотой клетке. Один, без верных друзей, он отводил душу в беседах с

иезуитами, которые постоянно находились при его особе, да торо­пил Юрия

Мнишека выдать за него Марину, надеясь не столько обрести верную подругу

жизни, сколько получить от тестя воен­ную помощь. 2 мая 1606 г. царская

невеста со свитой прибыла в Москву. С нею в Россию явилось целое войско:

пехота, польские гусары, те самые, что сопровождали самозванца в московском

походе, вооруженная челядь, обоз. Поляки вели себя в Москве точно в

завоеванном городе, чиня многие насилия и непотребства и приближая тем

развязку затянувшегося спектакля первой самозванщины.

Заговорщики сочли поднявшееся в Москве недовольство поля­ками весьма

благоприятным фактором, который должен облегчить их дело. 8 мая 1606 г.

Лжедмитрий отпраздновал свадьбу. Венча­ние и последовавшая за ним коронация в

Успенском соборе возму­тили православных москвичей. Невеста, ревностная

католичка, отказалась принять православное причастие. К тому же и день был

выбран самый неподходящий: память святителя Николая, столь почитаемого на

Руси, строгий пост. И в этот день был свадебный пир. На этом пиру самозванец

последний раз лицедействовал и куражился. Пара новобрачных была хоть куда.

Низкорослые моло­дые не могли даже дотянуться до икон: им подставили под ноги

скамеечки. Облик новобрачных не соответствовал их высокому социальному

положению. «Отрепьев обладал характерной, хотя и малопривлекательной,

внешностью,— пишет Р. Г. Скрынников в книге „Самозванцы в России...".—

Приземистый, гораздо ниже среднего роста, он был непропорционально широк в

плечах, почти без талии, с короткой шеей. Руки его отличались редкой силой и

имели неодинаковую длину. В чертах лица сквозили грубость и сила. Признаком

мужества русские считали бороду. На круглом лице Отрепьева не росли ни усы,

ни борода. Волосы на голове были светлые с рыжиной, нос напоминал башмак,

подле носа росли две большие бородавки. Тяжелый взгляд маленьких глаз

дополнял гнетущее впечатление» (С. 75). Под стать жениху была и невеста.

«Тонкие губы, обличавшие гордость и мстительность, вытянутое лицо, слишком

длинный нос, не очень густые черные волосы, тще­душное тело и крошечный рост

очень мало отвечали тогдашним представлениям о красоте. Подобно отцу, Марина

Мнишек была склонна к авантюре, а в своей страсти к роскоши и мотовству она

даже превзошла отца. Никто не может судить о подлинных чув­ствах невесты. Она

умела писать, но за долгую разлуку с суженым ни разу не взяла в руки пера,

чтобы излить ему свою душу» (С. 197).

Семейство Мнишек, стоявшее у истоков карьеры Отрепьева, стало и.-последней

соломинкой, за которую схватился самозванец. Дни его были сочтены. Уже

однажды неосторожно интриговавший против Лжедмитрия Василий Шуйский едва не

лишился головы и на этот раз действовал гораздо хитроумнее. Вместе с

Голицыными князья Шуйские заручились поддержкой новгородских дворян, которые

прибыли в Москву для похода против крымцев. Им были, вероятно, известны

настоящие планы заговорщиков. В то же время среди народа, в целом

сохранившего веру в доброго царя, распро­странили слух: «Поляки бьют

государя»,— чтобы спровоцировать уличные беспорядки и парализовать верные

самозванцу отряды польских наемников.

На рассвете 15 мая Шуйские собрали у себя на подворье участников заговора и

двинулись к Кремлю. Время выбрали не случайно: в это время как раз сменялись

караулы. Начальник лич­ной охраны самозванца Яков Маржерет, то ли посвященный

в планы заговорщиков, то ли почувствовавший неладное, отвел от царских покоев

внешнюю охрану из иноземцев и сам сказал­ся больным. Во внутренних помещениях

оставалось не более 30 стражников.

Стрельцы, несшие охрану стен и башен, нисколько не удиви­лись, когда перед

ними явились во Фроловских воротах хорошо известные бояре — братья Шуйские и

Голицын. Последовала команда, и за боярами в ворота ворвались вооруженные

заговор­щики. Главный вход в Кремль был захвачен. Овладев воротами,

заговорщики ударили в набат, чтобы поднять на ноги посад. Горо­жане,

вообразив, будто в Кремле пожар, спешили на Красную пло­щадь. Здесь бояре

звали народ побивать «латынян» и постоять за православную веру. Поляки

пытались прийти на помощь самоз­ванцу, но были остановлены бушующими

москвичами, перегоро­дившими улицы баррикадами. Тогда наемники ретировались в

свои казармы.

Тем временем на площади перед дворцом собралась толпа, возглавляемая

заговорщиками. Лжедмитрий послал Басманова узнать, в чем дело. Тот сообщил,

что народ требует к себе царя. Самозванец высунулся из окна и, потрясая

бердышом, крикнул:

«Я вам не Борис!» С площади грянуло несколько выстрелов, и Отрепьев проворно

отскочил.

Басманов вышел на Красное крыльцо, где собрались бояре, и именем царя просил

народ разойтись. Его речь произвела сильное впечатление на народ, поверивший,

что государя надо спасать от поляков, и на стрельцов, готовых послушать

своего командира. Тогда один из заговорщиков, Татищев, подошел к Басманову

сзади и ударил его кинжалом. Дергающееся в агонии тело сбросили с крыльца на

площадь. Толпа ринулась в сени и разоружила копей­щиков. Отрепьев бросился

бежать, успев крикнуть подле покоев Марины: «Сердце мое, измена!» Тайным

ходом выбрался он из дворца в Каменные палаты на «взрубе» и прыгнул из окошка

с высоты локтей в двадцать на землю. Прыжок оказался неудачным. Отрепьев

вывихнул ногу и ушиб грудь. По счастью, на его крики пришли верные ему

стрельцы. Они отнесли самозванца в помеще­ние. Там Лжедмитрия нашли

заговорщики, но были отогнаны огнем стрельцов. Тогда бояре пригрозили им, что

разорят Стрелец­кую слободу и побьют стрелецких жен и детей. Стрельцы сложили

оружие.

Песенка самозванца была спета. Он, правда, еще просил от­нести себя на Лобное

место, якобы чтобы покаяться перед народом, требовал встречи со своей мнимой

матерью Марией Нагой. Но все тщетно. Бояре сорвали с поверженного самозванца

царское платье. Те дворяне, что были ближе к Гришке, пинали его ногами,

осыпая бранью: «Таких царей у меня хватает дома на конюшне! Кто ты такой,

сукин сын?» Василий Голицын наслаждался зрелищем, а Василий Шуйский, опасаясь

популярности царя в народе, разъезжал по площади и кричал черни, чтобы она

потешилась над вором.

Остерегаясь, как бы народ не заступился за «Дмитрия Ивано­вича», заговорщики

поспешили пристрелить его. В качестве убийцы разные источники называют то

дворянина Ивана Воей­кова, то боярского сына Григория Валуева, то московского

купца Мыльника. Кто бы первый ни выстрелил в самозванца, заговор­щики еще

долго рубили его бездыханное тело и стреляли в него. Затем обнаженный труп

выволокли из Кремля и бросили в грязь посреди рынка. Чтобы собравшаяся толпа

могла лучше рассмот­реть царя, бояре положили его на прилавок. Под прилавком

валя­лось тело боярина Басманова. Исаак Масса насчитал на трупе самозванца

двадцать ран. Тело предали посмертно торговой казни. Выехавшие из Кремля

дворяне хлестали труп кнутом, приговари­вая, что убитый вор и изменник —

Гришка Отрепьев. На вспоро­тый живот Лжедмитрия бросили безобразную маску,

приготовлен­ную самозванцу для маскарада. В рот сунули дудку. Потешившись

несколько дней, бояре велели привязать труп к лошади, выволочь в поле и

закопать у обочины дороги. Вскоре покатились слухи о зло­вещих знамениях.

Рассказывали, что, когда труп везли через кре­постные ворота, буря сорвала с

них верх, потом не ко времени гря­нули холода, по ночам над могилой люди

видели голубые огни. Тогда труп вырыли, сожгли, а пепел зарядили в пушку и

выстре­лили им в ту сторону, откуда пришел Лжедмитрий.

Так закончилась первая самозванщина. Лжедмитрий был вы­тащен боярами —

противниками Годунова, точно козырная карта из колоды, в игре против царя

Бориса Федоровича. Но теперь, когда старший Годунов умер, а младший был убит,

и самозванец стал не нужен. Его отбросили, как отбрасывают козырного валета,

побившего неприятельского короля. Теперь в ходу оказались со­всем другие

карты. Бояре готовились признать царем Василия Шуйского.

Заключение

Совершенно очевидно, что для понимания сущности и причин возникновения

самозванчества нужно прежде всего изучить идейно-психологические особенности

русского народного сознания. Большое внимание этому факту было уделено в

первой части работы

Понятием «самозванство» определяются прежде всего действия конкретного

человека, решившего объявить себя царем или Мессией, а также факторы,

управлявшие поведением самозванца, пока он не получил поддержки в народе.

Изучение самозванства подразумевает углубление в психологию самозванцев, в

тот круг представлений, который непосредственно мотивировал их действия.

Термин «самозванчество» относится к области социальной психологии.

Самозванчество начинается тогда, когда лжецарь или псевдомессия открывается

окружающим, формирует группу соратников или становится во главе какого-либо

движения социального протеста. Изучая природу самозванчества, в работе

акцентируется внимание прежде всего на народной реакции на появление

самозванца.

В работе также приведены исторические портреты Емельяна Пугачева и Лжедмитрия I.

Таким образом, закат эпохи самозванчества напрямую связан с угасанием

средневекового мировоззрения в це­лом, с утверждением новых взглядов на мир и

человечес­кую личность. Развитие капитализма в России и отмена крепостного

права окончательно вытеснили самозванцев с исторической арены, которую заняли

новые герои и «властители народных дум».

Список использованной литературы

1. Мавродин В. В. Крестьянская война под руководством Пуга­чева.— М.:

Знание, 1973.— 64 с.— (Новое в жизни, науке, технике... «История»; 6).

2. Лимонов Ю. А. Емельян Иванович Пугачев // Лимонов Ю. А. Емельян Пугачев и

его соратники.— Л., 1975.— С. 5—12.

3. Крестьянская война в России в 1773—1775 годах: Восстание Пугачева / В. В.

Мавродин,

4. Буганов В. И. Емельян Пугачев: Кн. для учащихся сред. и ст. классов.— М.:

Просвещение, 1990.— 191 с.

5. Александров А. А., Садаков М. А. Гнев народа: К 200-летию Пугачевского

восстания.— Ижевск: Удмуртия, 1974.— 55 с.: 2 л. ил.

6. Скрынников Р. Г. Смута в России в начале XVII в.: Иван Болотников.

7. Сивков К. В. Самозванчество в России в последней трети XVIII в.//

Исторические записки. 1950.Т.31.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5



Реклама
В соцсетях
бесплатно скачать рефераты бесплатно скачать рефераты бесплатно скачать рефераты бесплатно скачать рефераты бесплатно скачать рефераты бесплатно скачать рефераты бесплатно скачать рефераты