социализма в одной стране»), - с другой, на время отодвинули борьбу против
«троцкизма». С новой силой она вспыхнула в 1926 году, когда Троцкий
объединился с лидерами «новой оппозиции», признавшими, что в компании против
него они были не правы.
К блоку с Зиновьевым и Каменевым Троцкий пришел путем долгих раздумий.
Внимательно анализируя разногласия между «новой» (или, иначе, ленинградской)
оппозицией и большинством партийного руководства, с особой силой проявившиеся
накануне и в период работы 14 съезда ВКП(б) (декабрь 1925 г.), Троцкий
тщательно просчитывал все «за» и «против» такого союза. Участия во
внутрипартийной дискуссии он не принимал, и о его отношении к ней мы можем
судить лишь по его личным записям, преимущественно дневникового характера, а
также по некоторым личным письмам, сохранившимся в архиве.
Троцкий отдавал себе полный отчет в том, что Зиновьев и Каменев являются
такими же «аппаратчиками», как и Сталин (если не хуже), и что их выступление
представляет собой лишь «аппаратную оппозицию» большинству ЦК. Именно поэтому
он признавал, «что ленинградские методы партийного и хозяйственного
руководства, агитаторская крикливость, местническая заносчивость и прочие
скопили в партии чрезвычайное недовольство ленинградской верхушкой; что к
этому недовольству присоединяется острое возмущение ленинградским режимом со
стороны многих и многих сотен работников, в разное время вышвырнутых из
Ленинграда и рассеянных по всей стране, - эти факты совершенно неоспоримы, и
значение их нельзя недооценивать. В этом смысле обновление ленинградской
верхушки и усвоение ленинградской организацией менее комиссарского тона в
отношении ко всей партии является бесспорно фактами положительного значения.
Троцкий понимал, что положение, сложившееся в ленинградской партийной
организации, не являлось исключением.
Разумеется, Троцкий не мог игнорировать и тот факт, что в центре полемики
лежали не только и не столько проблемы «аппаратной борьбы», сколько коренные
вопросы политики. К разрешению же этих вопросов и у Зиновьева, Каменева, и у
него самого в конце 1925 – начале 1926 г. отчетливо выявились практически
одинаковые подходы. Троцкий в итоге пришел к выводу, который сформулировал в
совершенно естественной не только для него, но и для всех остальных деятелей
тогдашнего коммунистического движения вульгарно-социологической манере:
«Позиция, занятая ленинградскими верхами, является бюрократически извращенным
выражением политической тревоги наиболее передовой части пролетариата за
судьбу нашего хозяйственного развития в целом и за диктатуру пролетариата.
Троцкий, Зиновьев и Каменев впервые открыто выступили с единых позиций на
апрельском (1926 г.) Пленуме ЦК ВКП (б). Через три месяца, на июльском
Пленуме, произошло их формальное объединение на общей платформе.
Осью дискуссии стал вопрос о возможности построения (победы) социализма в
СССР в условиях капиталистического окружения. Сталин отвечал на него
утвердительно. Троцкий же – отрицательно. В сжатом виде точка зрения Троцкого
в этом вопросе может быть представлена следующим образом. Социализм возможен
лишь по достижении страной, где победила революция, высочайшего уровня
развития производительных сил (при наличии гарантий от реставрации
капиталистических отношений извне), и такой уровень в общих чертах уже
известен – это тот самый рубеж, к которому подошли передовые
капиталистические страны (ведь империализм, полагали большевики, - высшая и
последняя стадия капитализма, канун социалистической революции!). Что же
касается Советской России, то перед нею встанет задача как можно быстрее
преодолеть разрыв, отделяющий ее от наиболее развитых государств. Без победы
пролетариата в основных странах Европы, указывал Троцкий, прийти к социализму
нельзя, ибо, во-первых, мировая буржуазия будет постоянно стремиться к
свержению Советской власти вооруженным путем, а во-вторых, мировое хозяйство
«в последней инстанции. контролирует каждую из своих частей, даже если эта
часть стоит под пролетарской диктатурой и строит социалистическое хозяйство».
Сказанное, разумеется, не означает, что Троцкий отвергал необходимость
социалистического строительства в Советском Союзе.
Концепция Троцкого не могла быть поддержана партийно-правительственной
бюрократией, которая абстрактным интересам мировой революции предпочитала
реальное укрепление своего господствующего положения в самое ближайшее время.
Такую перспективу ей давала сталинская теория замкнутого экономического и
политического развития, реализуя которую можно было, по словам Троцкого,
«заранее назвать социализмом все, что будет происходить внутри Союза,
независимо от того, что будет происходить за его пределами».
Совершенно правильно поставив вопрос о теснейшей взаимосвязи экономических
процессов в СССР с развитием мирового рынка, Троцкий вместе с тем допускал в
своем анализе ошибку, считая, что современная ему капиталистическая система
находится в состоянии прогрессирующего распада, который в ближайшие годы
приведет к социалистическим революциям по крайней мере в крупнейших странах
Европы.
Но выступления Троцкого лишь озлобляли функционеров, не брезговавших никакими
средствами, с тем чтобы его изолировать и окончательно дискредитировать. Они
не останавливались и перед организацией заведомых провокаций. Одной из
наиболее крупных таких провокаций и, как явствует из архивных документов,
заранее спланированной и подготовленной, явилось инспирирование сталинскими
сторонниками серии уличных столкновений с членами оппозиции во время
праздничной демонстрации, посвященной 10-летней годовщине Октябрьской
революции.
Вся вина за события 7 ноября 1927 г. была возложена на вождей оппозиции.
Вскоре после этих событий Троцкий и Зиновьев были исключены из рядов ВКП(б).
В январе 1928 г. Троцкого отправили в ссылку в Алма-Ату. Но и после этого он
продолжал борьбу против системы бюрократической диктатуры.
Новый раскол в Политбюро и ЦК начался в октябре 1925 года, когда Зиновьев,
Каменев, Сокольников и Крупская представили в ЦК документ, отражающий
серьезные противоречия во взглядах формирующейся новой оппозиции (в
дальнейшем этот документ именовался «Платформой 4-х»).
«Платформа» критиковала стремление большинства ЦК затушевать классовую борьбу
в деревне, обозначалась необходимость расширения внутрипартийной демократии,
усиления коллегиальности в руководстве партией, о «национальной
ограниченности» в постановке 14 конференцией вопроса о победе социализма в
отдельной стране. Но, хотя все эти идеи приближались к взглядам Троцкого,
находясь во власти прежних фракционных настроений, авторы «Платформы»
одновременно протестовали против активизации идеолого-теоретической
деятельности Троцкого и предлагали применить к нему самые жесткие меры
партийных санкций, вплоть до исключения из партии.
Обострение разногласий между ЦК и «новой оппозицией» (как ее вскоре стали
называть) выявилось на октябрьском 1925 г. пленуме ЦК, где впервые доклады
Зиновьева и Каменева были не одобрены, а лишь приняты к сведению. К тому же,
несмотря на запрещение пленумом дискуссии, за несколько недель до съезда
началась острая полемика между Московской и Ленинградской партийными
организациями. Тон этой полемике был задан из Москвы, где на партийных
собраниях все чаще звучали обвинения в адрес Ленинградской (с Зиновьевым во
главе) в «капитулянтстве» и «пораженчестве». Обвинения эти в печать, как
правило, не проникали. Следствием стало то, что впервые партия узнала о
существовании «пораженцев и ликвидаторов» только на съезде.
Сталин же в то время завершил формирование новой верхушки. Блок был направлен
против Каменева и Зиновьева. Последние не нашли ничего лучше, чем.обвинить
большинство ЦК (со Сталиным во главе) в том, что они якобы являются
«полутроцкистами» и не только не ведут борьбу с Троцким, но даже смыкаются с
ним! Очевидно, всерьез поверив в действенность этого приема, Зиновьев уже
после январского пленума стал готовить Ленинградскую организацию к борьбе с
этими «полутроцкистами».
Троцкий же, по-прежнему лишенный возможности личного контакта с лидерами
обеих формирующихся фракций, отмечал в своих дневниках ненормальный характер
предсъездовской дискуссии, обусловленной сложившимся аппаратным режимом в
партии. Он различал две стороны в деятельности «ленинградской верхушки». С
одной стороны, он считал справедливым недовольство этой, как отмечалось выше,
чересчур крикливой, бюрократической и самодовольной верхушкой. С другой – за
всей этой демагогией и приемами аппаратной борьбы верхов он разглядел
извращенное выражение «политической тревоги наиболее передовой части
пролетариата за судьбу нашего хозяйственного развития в целом и за диктатуру
пролетариата» (Коммунистическая оппозиция в СССР, Т.1).
Между тем, аппаратная подготовка съезда продолжалась. Сталин, будучи
уверенным, что ленинградская делегация окажется на съезде в полной изоляции,
был весьма заинтересован в ее единодушном выступлении и столь же единодушной
реакции большинства съезда на это выступление. Поэтому он и отверг
предложение своих союзников послать на Ленинградскую партконференцию
несколько членов ЦК, дабы сообщить ленинградцам точку зрения большинства ЦК.
Зиновьев же допустил очередной просчет, решив, что для победы на съезде будет
достаточно «монолитного единства» делегации. Очевидно, он рассчитывал на
репутацию Ленинградской организации, всегда считавшейся наиболее
демократичной, пролетарской и наиболее подверженной мелкобуржуазным влияниям.
Используя привычные аппаратные методы подготовки съезда, они оставили на этот
счет некоторые компрометирующие документы, которые в столь же привычном
аппаратом порядке дошли до Секретариата ЦК. В результате Молотов с торжеством
зачитал на съезде в качестве доказательства антидемократизма ленинградских
руководителей (не стоит и говорить о том, что при этом он умолчал о еще более
грубых махинациях со стороны Секретариата в других организациях).
«Монолитность» и «однородность» ленинградской делегации столкнулась с той же
«монолитностью» и «однородностью» всех остальных делегаций съезда. В
искусстве аппаратной механики Зиновьеву и Каменеву было далеко до Сталина.
14 съезд ВКП(б) – события и их влияние на дальнейший ход истории
Атмосфера съезда была напряженной. Хрущев позже вспоминал, что «Сталин,
Бухарин и Рыков выступали за линию ЦК. То есть за линию Сталина .так говорили
– вот линия ЦК, а там линия оппозиции» (Вопросы истории. 1990 №2). Зиновьев
говорил о причинах, «загнавших в оппозицию» ленинградцев. Каменев также
говорил о том, что на октябрьском пленуме большинство ЦК запретило открыть
предсъездовскую дискуссию и вынести разногласия на широкое обсуждение. По
существу, после смерти Ленина, 14 съезд стал первым и последним, на котором
обсуждались в дискуссионной форме принципиальные вопросы.
В начале работы съезда могло создаться впечатление, что спор между Зиновьевым
и Бухариным касается лишь отдельных нюансов, но разногласия проявлялись все
резче, и атмосфера накалялась. Один из акцептов внутрипартийных разногласий,
наиболее резко проявивший себя во время дискуссии, касался трактовки НЭПа.
Считая, что расширение НЭПа есть не что иное, как оживление капиталистических
элементов, Каменев расценил «облегчение аренды земли» как «уступку кулаку». В
противовес этому Молотов говорил о «бухаринской школе» как о продолжении
«школы ленинской».
Тут следует заметить, что по прошествии всего лишь нескольких лет тот же
Молотов вслед за развенчанием самого Бухарина обрушит на «бухарскую школу»
обвинения в том, что она есть «агентура кулачества в партии» и уже в начале
30-х «бухаринцы» вслед за «троцкистами» пойдут в тюрьму и политизоляторы.
Помимо тезисов о трактовке НЭПа и социальной дифференциации деревни «новая
оппозиция» поставила ряд вопросов, имевших несомненную важность для оценки
перспектив социалистического строительства. В частности, Крупская критиковала
Молотова и Бухарина за выдвинутое ими положение о том, что госаппарат сам по
себе уже является широкой организацией рабочего класса. Зиновьев доказывал,
сложившиеся на госпредприятиях условия (наемный труд, деление на управляющих
и управляемых) нельзя назвать социалистическими.
Главный довод Бухарина и других представителей большинства ЦК, выдвинутый
против этого тезиса, сводится к тому, что трудовой энтузиазм рабочих
ослабеет, если им внушить, что госпредприятия – не вполне социалистические.
Отстаивание идеологии ведущей фракции тезиса о социалистическом характере
отношений, сложившихся на госпредприятиях, представляло важнейший шаг к
сталинскому тезису о построенном в СССР социализме.
Еще один аспект внутрипартийных разногласий, прошедший на съезде как бы
вторым планом, но оказавший впоследствии огромное влияние на исход
внутрипартийной борьбы, был связан с вопросом о равенстве. В содокладе на
съезде Зиновьев произнес положение о том, что стремление к равенству
доминирует в рабочей среде. В ответ Сталин заявил, что Зиновьев «толкует о
каком-то неопределенном народническом равенстве без указания классовой
подоплеки равенства.Лозунг о равенстве в данный момент есть эсеровская
демагогия. Никакого равенства не может быть, пока есть классы и пока есть
труд квалифицированный и неквалифицированный» (Сталин И. В. Соч. Т. 7).
«Теснейшая братия Сталина» объявила, что положение Зиновьева в корне
противоречит марксизму, поскольку при социалистическом строе, согласно учению
Маркса и Ленина, не может быть полного равенства, так как господствует
принцип «каждый получает в зависимости от выполненного им труда». Однако этот
тезис Зиновьев и не пытался оспаривать, его осторожная критика была в первую
очередь направлена против привилегированного положения и излишеств
бюрократии. Троцкий в своих работах справедливо замечал, что «ни Маркс, ни
Ленин не предусмотрели, что бюрократия прятала свои материальные интересы за
интересы прилежного крестьянина и квалифицированного рабочего. Было
объявлено, что левая оппозиция покушается на марксизм, на заветы Ленина,.на
наши дачи, на наши автомобили, на наши благоприобретенные права.
Остальные разногласия, проблемы, вопросы организации сразу отступили на
второй план. Каждый бюрократ знал, из-за чего идет борьба, и тянул за собой
свою канцелярию.» (Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2).
Этим обстоятельством и объяснялось грубое и нелояльное отношение правящей
фракции ко всем выступлениям участников «новой оппозиции». Бухарин, например,
почувствовав, что на стороне правящей фракции находится абсолютное
большинство съезда, выступил с беспрецедентным заявлением о том, что «какие
бы решения съезд ни принял, все мы.признаем решения партийного съезда
единственным окончательным (курсив автора) истолкованием ленинской партийной
линии» (14 съезд ВКП(б)). Такое заявление объективно представляло собой новый
шаг к сталинистской концепции «единства и монолитности» партии, согласно
которой любые решения партии (а затем – ее «вождя») объявлялись истиной,
правильность которой обязана безоговорочно признавать вся партия, каждый ее
член.
Если в содокладе Зиновьева еще не был назван по имени основной виновник
фактического раскола в центральных органах партии, а вопрос о необходимости
коллективного руководства ставился в самой общей форме, то в последующих
выступлениях лидеров оппозиции возник вопрос о фактическом подавлении
Сталиным коллективного руководства. Сокольников и Каменев прямо говорили о
необходимости снять Сталина с поста генсека. Еще более четко вопрос о Сталине
был поставлен в речи Каменева, где излагались пути выхода из кризиса,
созданного злоупотреблением Сталиным захваченной им необъятной властью. «Мы
против того, чтобы создавать теорию «вождя», мы против того, чтобы делать
«вождя», - говорил Каменев. - .я неоднократно говорил это т. Сталину лично,.я
повторяю это на съезде: я пришел к убеждению, что тов. Сталин не может
выполнить роли объединителя большевистского штаба (курсив автора)» (14 съезд
ВКП(б)).
В этой накаленной атмосфере слово взял Ворошилов, произнесший льстивый
панегирик в адрес Сталина. Он не только впервые в истории назвал Сталина
«главным членом политбюро», но одновременно невзначай выболтал истинную
причину его силы. «Тов. Сталину, очевидно,.суждено формулировать вопросы
несколько более удачно, чем какому-либо другому члену политбюро.в чем же тут
дело?.в том, что у тов. Сталина.имеется в руках аппарат, и он может им
действовать, двигать, передвигать и проч.»
После этого большинство съезда в штыки встретило речь Крупской при обсуждении
отчета ЦКК, где она напомнила о том, что Ленин определял роль ЦКК, как
предотвратителя раскола в партии. Однако большинство съезда поддержало давнюю
точку зрения Куйбышева, отошедшего от ленинского понимания роли ЦКК. Еще на
13 съезде он заявил, что «соблазнительная роль» высшей инстанции «не
соблазнила ЦКК», которая последовала «безоговорочно и без всякого раздумья»
за ЦК.
Однако на этом дискуссия не закончилась. Следующим камнем преткновения стал
вопрос о доносительстве, чрезвычайно широко распространившемся в партии.
Оппозиционер Бакаев утверждал, что подобное в партии недопустимо, но ему в
решительной форме возразили Шкирятов, Куйбышев и Гусев, заявившие, в свою
очередь, что партия страдает «не от доносительства, а от недоносительства»
(14 съезд ВКП(б)).
В целом, можно сделать вывод, что с самого начала съезд был вовлечен во все
обостряющуюся полемику, где только курсивом были намечены вопросы, которым в
будущем предстояло определить не только исход внутрипартийной борьбы, но и
судьбу всей страны. Среди них – вопрос о равенстве, о доносах и, конечно,
«теория вождя», трансформировавшаяся позже в печально известный культ
личности. В том, как реагировало на их постановку большинство съезда, явно
ощущается рука Сталина. Нет сомнений и в том, кто продиктовал «план
социалистической индустриализации». Увлеченный перестановками в высших
органах власти, Сталин не взял на себя труд хоть сколько-нибудь
конкретизировать этот план. Многие вопросы, в частности, об источниках
индустриализации, о темпах роста промышленности, не были рассмотрены вообще,
более того, в политическом отчете ЦК Сталин выступил против увеличения
