которые могут непосредственно осуществлять свои функции в обширной сфере или
контролировать мир и влиять на него через посредство низших духовных существ,
своих слуг, агентов и посланников» (Э.Тайлор, с.391).
С первобытными представлениями о душах и духах и их ключевой ролью в жизни
первобытного человека мы познакомились, и даже в двух интерпретациях. Теперь
следует более подробно разобрать то, как именно проявлялись эти
мировоззрения, то есть к возникновению каких обрядов могли они привести. В
этой части мы обратимся к «Исторической психологии» В.Шкуратова.
б) Древняя охотничья магия пещерных людей (В.Шкуратов).
Магия, в том определения термина, который ей дает историческая психология
- «это социально-ритуальная, частично познавательная практика, которая
включалась в обслуживание разнообразных задач, расширяла манипуляторные приемы
и символические аксессуары человека» (В.Шкуратов, с. 93). Охотничья магия -
ритуальная снова мифологической культуры древнего человека, многие приемы
которой перешли затем в крестьянскую и другие культуры, прослеживаясь вплоть до
современности. Магию, по мнению В.Шкуратова, можно рассматривать как
порождение охотничьего отношения к миру. «Психология магии не претендует на
разъяснение содержания и социальной функции магии, т.е. не подменяет
религиоведения. Модель телесного движения, порождающего из себя образы и знаки,
очерчивает ядро древнейшего психокультурного комплекса, который до сих пор дает
основу для массы практик и верований. В их основе - убеждение в способности с
помощью всевозможных манипуляций воздействовать на людей и природу... Охотничья
магия репетирует появление добычи и овладение ею. Но сводить действо к
тренировке невозможно. Магический образ создает «вторую реальность», которая
воспринимается как подлинная, первая реальность. События инсценируются, но
представляются не как инсценировка, но как подлинные события... Вычленение
содержания первичного магического действа приводит к определению древнейшего
охотничьего культа - тотемизма. Тотемизм - вера в животных прародителей (в
меньшей степени - в растения и силы природы)... Идентификация со зверем у
современной личности является патологией, атавизмом, в каменном веке - это
норма...
«Ритм общей работы, таинственный успех коллективного труда в области, где
индивид бессилен, гипноз толпы - все это, как и многое другое, укрепило веру
и непобедимую мощь колдовских заклинаний, церемоний. Как и в развитии языка,
главную роль в эволюции магии играло коллективное творчество» (А.Д.Столяр, О
генезисе изобразительной деятельности и ее роли в становлении сознания (к
постановке проблемы), М, 1972, с.45).
«Речь в своем зачаточном состоянии... еще не стала достаточным для этого
средством. Поэтому эмоции выражались на основе более простых, преимущественно
доречевых приемов. Таковыми были непроизвольно возникающие элементарные
символические действия - примитивное, глубоко чувственное представление, в
котором каждый как бы повторно исполнят свою роль в завершившейся борьбе.
Так у туши убитого зверя, обозначившей смысловую цель, зарождалась охотничья
пантомима, давшая начало тем основным видом изобразительного и выразительного
творчества, которые и в дальнейшем существовали преимущественно слитно,
обретая самостоятельность и постепенно дифференцируясь лишь в ходе долгого
развития. Любая подобная пантомима - а они были столь же многочисленны, как и
повседневные акты охоты, - по-видимому, дублировалась. Второй раз
представление повторялось и информационных целях, когда охотники с добычей
возвращались на стойбище, и здесь надо было наглядно, с помощью атрибутов
зверя «рассказать» о случившемся.
Эти непосредственные последствия конкретно-чувственного вида труда,
повторяясь из поколения в поколение и становясь традиционными, положили
начало особой линии развития. Они позволили качественно обогащающемуся
первобытному сознанию решить следующую вставшую перед ним задачу, а именно
записать наипростейшим способом складывавшиеся темы-доминанты, общественно
закрепить и увековечить их» (А.Д.Столяр, там же)...
Доисторическая магия окутывает традицию длинной в десятки тысяч лет... Магия,
по-видимому, единственная психокультурная система, основанная на
высвобождении телесной спонтанности из-под контроля социальной нормы и
сознания. Магические заклинания повелительны и непонятны, они вводят
участников, в том числе самого заклинателя, в транс. Звуки как бы само
произносятся гортанью, движения как бы сами производятся телом. Магический
ритуал как бы копирует настоящее действие, но с точки зрения рассудка это
бессмысленное действие. Цель присутствует, но тут же, будто в забытьи,
перекидывается в фазу исполнения. Движение осуществляется без привычного нам
участия сознания, тело, как в гипнозе (а часто именно в нем), делает то, что
ему задано, но попадая в «иллюзорную реальность», которую само оснащает
эмоциями и образами» (В.Шкуратов, сс. 95-96).
В начале позднего каменного века появляются символы коллективного
бессознательного, так называемые архетипы (наскальные рисунки) - аксессуары
ритуала. Уже упоминавшихся нами психолог-аналитик Юнг определяет их как
«диспозиции и энергетические центры, образующие коллективного бессознательного,
весьма близкие мифу» (В.Шкуратов, с.230). «У всех известных этнографии
первобытных народов ритуал так или иначе слит с мифом. Миф можно
рассматривать как объяснение, сценарий ритуального действия. При
возникновении символической деятельности в нижнем палеолите навыки
дискурсивного (рассуждающего) мышления и сюжетосложения были, видимо, слабыми.
Это и дает основание утверждать, что пещерные изображения и символы были
«заготовками», из которых потом сложилась связанная, сюжетно и логически
упорядоченная картина мира...» (В.Шкуратов, с.99).
Таким образом, мы вплотную подошли к понятию «миф» - идеологической основе
крестьянской цивилизации, как бы выросшему из магии и являющемуся его
неразрывной частью, это своего рода мышление, язык, уникальное явление
первобытной культуры, дописьменная ментальность, которая воплощена в богатых
знаковых системах устной коммуникации. Миф прочно связан с современностью:
«Исчезнуть из человеческого обихода миф не может, так как всегда сохраняется
его основа: кровнородственные отношения между людьми, быт, образное отражение
мира, метафорический язык, иначе говоря, самовосприятие человека как
биологического существа в обществе символическими средствами культуры»
(В.Шкуратов, с.102).
в) Миф как дописьменная ментальность.
Люди, живущие в окружении питающей природы, определяют себя и свой мир
посредством символизирования процессов роста и размножения. Мировоззрение
зрелой первобытности представлено мифом. Слово «миф» означает повествование,
слово, речение. Отдельные рассказы организованы в систему жизненных
представлений народа или эпохи - в мифологию. В европейской науке существует
много теорий мифа. Историческая психология трактует это явление как сложное,
развивающееся и неоднородное, она «пробует постичь первобытный миф как
дописьменную ментальность, которая воплощена в богатых знаковых системах
устной коммуникации» (В. Шкуратов, с.102). «В трактовке мифа необходимо
избегать крайностей: полной биологизации или полной социологизации (или
текстуализации). Разумеется дописьменный миф невозможно представить вне
проявлений тела: моторных, органических, эвокативных. Здесь под слоем
звуковой моторики (а миф есть вовлечение тела в действие произнесения)
угадывается еще более древний пласт совсем уже нечленораздельной или
молчаливой моторики. Воспоминание этой своей старины миф хранит, и к такой
изначальности относится магия...
Мифическая выразительная система представляет свой мир опосредованно -
словами, но только словами не может. Образ, который в магии еще предметен, и
слово, которое в магии еще в значительной степени сигнально, уже углубились,
интериоризовались, осмыслились. С одной стороны, они вовлеклись в
самостоятельную вербальную сеть густейшей ассоциативности, с другой -
интериоризовались в сознание и стали организаторами психической жизни.
Словесно-пластические образы проникли в бессознательное и переплели нить
рассказа ответами тела, делая сюжет для слушателей своим до органических
судорог... Значение слова здесь совершенно буквально подкрепляется образом.
Образность слова присутствует еще прямо, без всяких затей: двусторонняя
сущность словесного образа еще не скрыта за поверхностью письменного текста,
значение проявляется как ряд метафор.
Если положить слова исполнения на бумагу, то возникнет литературная
мифология; если попробовать оставить слово в «чистом», невоплощенном виде, то
получится ассоциативный эксперимент потока сознания (как у шизофреника).
Настоящий первобытный миф сливает то и другое в подобие связного текста
дописьменной непосредственной коммуникации» (В.Шкуратов, с.104)
В тексте мифа последовательность повествования опирается на образ, хотя и
тормозится им. Слушатель мифа не только следует за сюжетом, он еще и создает
для себя картины происходящего. В описании французского этнолога Леви-Строса,
который занимался изучением первобытной мифологии, строение мифа приближается
к музыкальному произведению, который можно слушать по горизонтали - в
реальном времени рассказа, и по вертикали - как повторение изолированных тем.
Образы мифа не только музыкальны, но и визуальны. Р.Барт, этнолог,
занимающийся современной обыденной мифологией, называет миф «кражей языка».
Этим он хотел сказать, что дологическое познание заменяет объяснение
изображением, и это мы в полной мере можем отнести и к первобытному мифу.
Миф рассказывается, танцуется, поется; его участники связаны высокой степенью
телесного взаимопонимания, им не нужно много слов для описания своих
совместных видений. Это - частный опыт в том смысле, что он не закрепляется в
словах и на бумаге, но закрепление и необязательно там, где люди постоянно
практикуют совместные действия.
К. Леви-Строс обнаруживает рисунок объективной мысли в структуре мифа, но миф
- это мысль, которая мылит человеком, не человек, который мыслит мифами
(теория онтомышления): «мир за тысячи, миллионы, миллиарды лет не делал
ничего другого, кроме того, что соответствовал обширной мифологической
системе» (К.Леви-Строс, 1978\В.Шкуратов, с. 254).
Мифологическое мышление часто олицетворяет интеллектуальный склад доистории.
Это происходит потому, что миф - центр ее духовной организации и по каналам
исторической памяти из дописьменного прошлого нам передались именно мифы.
Иной духовный опыт оттуда или мифологизировался, или не дошел вовсе.
Миф Леви-Строс причисляет к мыслительным формам. Посредством истории людей, а
также всего, что их окружает, миф излагает туземные концепции мироздания и
заодно демонстрирует способность мысли к обобщениям без помощи понятий,
одними комбинациями образов. Так же строятся и дописьменные, весьма сложные
классификации, которые Леви-Строс описал в книгах о тетемизме и первобытном
мышлении. Мифологический ум - не индивидуальный, а коллективный, он основан
на информационном коде, общем для природы, общества и психики.
Вооружившись теорией, пора переходить к практике, а точнее к
непосредственному рассмотрению особенностей языческой культуры восточных
славян в начале нашей эры.
3. Языческие обряды и культы наших предков
Многогранности языческого мировоззрения, сложившегося из наслоений многих
эпох, соответствовало многообразие форм культа и мест обращений к
мифологическим силам. Моления об урожае, различные заклинательные действия,
обращение к силам природы к духам добра и зла, рассеянным в природе,
производились тоже повсеместно: пунктом обращения к этим силам и принесения
им жертв-«треб» могло быть и отдельное жилище, и срединная площадь селения, и
ключ-родник, и луг за околицей, и берег реки, и лесная поляна, и возделанная
земледельцами нива - «жизнь». Одни ритуальные действия не требовали почти
никакого реквизита, кроме венка из цветов, свежесорванной ветки березы или
разведенного на берегу костра. От таких языческих ритуалов-игрищ, конечно же,
не могло уцелеть никаких археологических материалов, но они оставили свой
след в устном фольклоре. Для другого вида ритуальных действий требовались те
или иные сооружения, или временные на одно празднество, или постоянные
«капища», «кумирни идольские», снабженные деревянными или каменными
изображениями славянских языческих божеств. Различными были и «радиусы
притяжения» ритуальных пунктов: одни обряды замыкались только внутри дома или
усадьбы одной семьи, другие собирали на «пиры идольские» всех мужчин села в
общесельскую «контину» (от катъ - угол), а женщин в «беседу». Были и такие
святилища, к которым стягивались люда на «собрание» (на совместное пребывание
«со-бытие») со всего племени или даже из нескольких соседних дружественных
племен. Такие особо почитаемые ритуальные пункты просуществовали несколько
тысяч лет и в конце концов были восприняты церковью (как православной, так и
католической) с целью использования давней традиции религиозных молений в
данном месте (т.е.для постройки храма).
Многие языческие обряды проводились не только во всех домах славянской
деревни одновременно, но имели и общественную форму, когда все жители поселка
покидали свои хоромины и участвовали в общесельском ритуальном действе. Часть
этих обрядов проводилась внутри поселка, но большинство их, по всей
вероятности, устраивалось за околицей на холмах, у «кладязей многочестных»
или между несколькими поселками («игрища между селы»). Существовали и
возникшие еще в скифо-сколотское время общеплеменные святилища на священных
горах.
Следует в типологической последовательности рассмотреть сначала мельчайшие
ячейки древнего славянского общества: жилище, как семейная крепость,
защищавшая от злых духов, погребение, дом мертвых, как место общения с
благожелательными предками, которые были достаточно незначительной частицей
древнеславянской жизни, составляя как бы «атомы, из которых складывалась
молекула поселка, объединявшего десятки, а иной раз сотни семейных жилищ», а
затем и более масштабные и значительные его части: святилище внутри поселка и
святые «красные» горки как место общеплеменных соборов.
Итак, мы начнем свое изучения быта славян-земледельцев начала нашей эры с их
семейного жилища - дома.
а) Дом в системе языческого мировоззрения
«Дом - мельчайшая частица, неделимый атом древнего общества был весь пронизан
магическо-заклинательной символикой, с помощью которой семья каждого
славянина стремилась обеспечить себе сытость и тепло, безопасность и
здоровье» (Б.А.Рыбаков, с.460).
Для изучения домашнего быта восточных славян в период сарматского ига
зарубинецкая археологическая культура практически не предоставляет никаких
сведений, за исключением глиняной посуды - это в основном простые или
культовые горшки и миски. В это время практикуется трупосожжение, что опять
лишает нас возможность получить достоверную информацию об особенностях
костюма и украшений. Здесь нам придется довольствоваться косвенной
информацией, полученной на основе этнографического материала, собранного
преимущественно в русской, белорусской и украинской деревне XIХ века.
В этой связи Б.А.Рыбаковым обработан и изучен уникальнейший материал
севернорусской вышивки. Уникальным является тот факт, что эти вышивки
отражают языческие мировоззрения древних славян и являются своего рода
рисунками-схемами культовых святилищ, а также изобилуют всевозможной
первобытной культовой оберегающей символикой.
Историки школы «Анналов» не даром характеризуют крестьянскую цивилизацию как
«долгая длительность» или «спящая история» (Шкуратов, с.100). Народное
искусство хранит чрезвычайно глубокий пласт религиозных представлений, хотя
истинное назначение символики утеряно, стерлось из памяти, ткани с вышитым
узором составляли неотъемлемую часть каждого дома, рисунки узоров
передавались из поколения в поколение как традиция предков; в доме вышивка
делалась, дом и домочадцев она украшала. Не меньшее значение для изучения
домашней атрибутики имеет архитектурная домовая резьба, которая также, как и
вышивка имеет глубокие языческие корни и является оберегающей символикой
дома. В этой связи Б.А.Рыбаковым проведено не менее интересное и ценное
исследование.
Основные выводы из этого исследование, сделанные Б.А.Рыбаковым:
1. Древние славяне-язычники рассматривали свой дом как крепость,
защищающую их от враждебных духов-навьев. Навьи - «чужие, иноплеменные
мертвецы, души врагов и недоброжелателей, души людей, которых за что-то
покарали силы природы (души утопленников, съеденных волками, «с дерева падших»,
убитых молнией и т.п.)», которые одновременно были и упырями-вампирами,
которые нападали на беременных женщин и на детей и пили их кровь; различного
рода моры (эпидемии), несчастья (голод, нападение врагов...) расценивались
славянами как деяния этих недружественных сил.
2. Дом - это не только семейная крепость, но и семейный храм: внутри
дома проводился целый ряд языческих празднеств, не только узкосемейных
(рождение ребенка, похороны, свадьба...), но и почти все общесельские или
общеплеменные «соборы» и «события» проводились в двух планах: какая-то часть
обряда совершалась на площадях, в святилищах и требищах, а какая-то - каждой
семьей в своей хоромине, у своей печи, у своего «коника» (от слова «кон» -
«начало», «основа») - священного печного столба, которому нередко по созвучию с
названием лошади придавалась форма головы..
3. Постройка дома сопровождалась множеством магических обрядов и поверий.
Трудно сказать, какие из этих поверий могут относится и к началу нашей эры,
но можно предположить, что иногда встречающаяся традиция укладывать конскую
голову под угол дома могла тянуться с тех времен, когда лошадь имела большое
значение в жизни наших предков-сколотов скифского периода, хотя «этот сюжет
мог возникнуть и под влиянием веры в волшебную силу «коника». После
завершения постройки устраивался пир.
4. Хоромы были хорошо защищены от злых духов-душ (навий). Доброжелательные
языческие символы размещались на самых уязвимых участках жилища и двора:
