Арзамасцу Николаю в город Сарское Село и там виделся и говорил с Новосильцевым,
душой Арзамасцем, об Асмодее». 25 августа: «Мы ездили с Батюшковым и Жуковским
вместе в Сарское Село». 23 июля 1818 г.: «Был у Карамзиных в Сарском Селе, где
более нежели когда-либо движения, то есть ажитации, начиная от фрейлин и
генерал-адъютантов до истопников»[31].
4 сент. 1818 г.: «Ездил к животворящему источнику, т. е. к Карамзиным в Царское
Село», где «долго и сильно доносил на Пушкина», который по ночам не спит и
«целый день делает визиты б......»[32].
25 сент.: «Жуковский, Пушкин, брат и я ездили пить чай в Сарское Село, и
историограф прочел нам прекрасную речь»
[33].
20 ноября 1818 г.: «Жуковский, Пушкин, Гнедич, Лунин, барон Шиллинг и я
отправились в Царское Село, где ожидал уже нас хороший обед и батарея
шампанского. Горевали, пили, смеялись, спорили, горячились, готовы были плакать
и опять пили. Пушкин написал improptu, которого послать нельзя...»
[34]
11 июня 1818 г. о Царском Селе: «Тошно с покойным сердцем смотреть на вечные
ажитации тамошних жителей»[35].
Снова «донос» на Пушкина: «Пушкин простудился, дожидаясь у дверей одной б....,
которая не пускала в дождь к себе для того, чтобы не заразить его своей
болезнью. Какая борьба великодушия, любви и разврата!»
[36]
5 авг. 1819 г.: «Я прожил два дня в Царском Селе и Павловске с Карамзиными,
Жуковским... Я люблю Царское Село в отсутствие хозяев: прелести его те же,
ажитации меньше; гуляют, не оглядываясь, и слушают того, кто говорит, без
рассеяния. Все в порядке, и все на месте, и никто не приносит себя в жертву
genio loci. Так сделано посвящение дернового памятника, украшенного бюстом
государя в лицейском (будущем) саду... Вообрази себе двенадцатилетнего юношу,
который шесть лет живет в виду дворца и в соседстве с гусарами, и после
обвиняй Пушкина за его «Оду на свободу» и за две болезни не русского имени.
Возвратимся к царскосельским мудрецам: они блаженствуют, потому что живут с
собой и заглядывают во дворец только для того, чтобы получать там дань
непритворного уважения с одной стороны и, вероятно, зависти—с другой. Вот
тебе письмо от них. Жуковский радуется обхождению государыни с ним, ибо оно
сердечное и искреннее. Пудра не запылила души его, и деятельность его,
кажется, начинает воскресать. Посылаю болтовню о луне и солнце».
19 авг. 1819 г.: «Ввечеру, в Царском Селе, живущие там генерал-адъютанты, граф
Кочубей и другие, дали прекрасный бал, к которому была приглашена павловская и
царскосельская публика и я, как амфибий...»
[37]/
«Освещение китайской ротонды снаружи и внутри было прелестное, угощение также, и
шампанское лилось». В эту же пору «явился обритый Пушкин из деревни и с шестою
песнью». — «Пришли мне своего «Депрео», — пишет Тургенев Вяземскому, —я поеду
читать его в Царском Селе и себе, и тамошним, ибо я нигде столько и так охотно
не читаю и не думаю, как на дороге туда и в садах, там у меня и голова свежее,
и сердце спокойнее»[38].
26 авг.: «Из Царского Села свез я ночью в Павловское Пушкина. Мы разбудили
Жуковского, Пушкин начал представлять обезьяну и собачью комедию и тешил нас до
двух часов утра. Потом принялись мы читать новую литургию Жуковского»
[39].
«Дорогой из Царского Села в Павловск писал он (Пушкин) послание о Жуковском к
Павловским фрейлинам, но еще не кончил. Что из этой головы лезет. Жаль, если он
ее не сносит. Он читал нам пятую песню своей поэмы, в деревне сочиненную. Здесь
возобновил он прежний род жизни. Волос уже нет, и он ходит бледный, но не
унылый»[40].
В 1826 году особый дом в Царском Селе был отведен Н. М. Карамзину. Ю. П. Литта 9
апреля 1816 года писал князю А. Н. Голицыну: «...для такового помещения г.
Карамзина остается там один только кавалерский дом по Садовой улице, противу
дома, занимаемого управляющим Царским Селом, имеющий в нижнем этаже 6 и в
верхнем две комнаты, при коем в недавнем времени выстроены по распоряжению
моему службы и людские. Но как дом сей с прочими таковыми вовсе не омеблирован,
то не угодно ли будет вашему сиятельству отнестись о сем обстоятельстве к г.
обергофмаршалу графу Николаю Александровичу Толстому, ибо без мебелей там жить
неудобно»[41].
Управляющий Царским Селом жил на углу Садовой и Леонтьевской улиц. С. Н.
Вильчковский писал: «За Оранжерейной улицей и вплоть до Леонтьевской правую
сторону Садовой занимает здание Большой оранжереи... Собственно для лавровых
деревьев предназначены застекленные части здания между так называемыми
павильонами. Павильоны, а также надворная часть всего здания за самыми
оранжереями заняты квартирами служащих по дворцовому управлению. .. .. .В так
называемом 1-ом павильоне, на углу Леонтьевской улицы, со времени императора
Александра I живут начальники Царского Села»
[42].
Писатель К. С. Сербинович вспоминал о своей поездке к Карамзину в 1820 году:
«Пользуясь первым удобным случаем побывать в Царском Селе, я поехал туда 16-го
мая. Николай Михайлович жил в небольшом отведенном для него доме, возле старого
сада, на углу улиц Садовой и Леонтьевской, против квартиры управляющего Царским
Селом»[43].
25 мая 1816 года, уже из Царского Села, Карамзин писал своему другу поэту Ивану
Ивановичу Дмитриеву: «Мы приехали благополучно 25 мая в пятом часу вечера и
нашли свой домик приятным...» Неделю спустя в письме к Вяземскому он сообщал:
«...мы живем по-здешнему в приятном месте. Домик изрядный, сад прелестный; езжу
верхом, ходим пешком и можем наслаждаться уединением»
[44].
«Обыкновенными посетителями Карамзина,— пишет Погодин,— были граф Румянцев, сын
фельдмаршала, помнивший до самых мелочных подробностей весь двор Екатерины...
Дмитрий Николаевич Блудов, живая энциклопедия всевозможных сведений и
современных известий; князь П. А. Вяземский, остроумный поэт, родственник и
друг Карамзиных; В. А. Жуковский и А. С. Пушкин, уже любимые в России поэты,
взросшие пред глазами Карамзина; Д. В. Дашков, пылкой приверженец Карамзина,
владевший пером человека государственного; А. И. Тургенев, который успевал быть
везде...»[45]
12 мая 1820 года случился пожар в Екатерининском дворце. Сгорела дворцовая
церковь и прилегающие к ней помещения. Огонь перекинулся на Лицей и кавалерские
домики. 14 мая Карамзин сообщал И. И. Дмитриеву: «Пишу к тебе с пепелища:
третьего дня сгорело около половины здешнего великолепного дворца: церковь.
Лицей, комнаты императрицы Марии Федоровны и государевы. Часу в третьем, перед
обедом, я спокойно писал в своем новом кабинете и вдруг увидел над куполом
церкви облако дыма с пламенем: бегу к дворцу... Ветер был сильный... Огонь
пылал, и через десять минут головни полетели и на историографический домик:
кровля наша загорелась. Я прибежал к своим. Катерина Андреевна не теряет головы
в таких случаях; она собрала детей и хладнокровно сказала мне, чтобы я спасал
свои бумаги»[46].
В письме к П. А. Вяземскому Карамзин, рассказывая о пожаре во дворце, писал:
«Дело окончилось убытком миллионов до двух: мирская шея толста»
[47].
В 1822 году семья Карамзина переселилась из кавалерского дома в Китайскую
деревню.
«Мы уже 10 дней в Китае: чисто и красиво»[48]
,— писал Н. М. Карамзин 19 мая 1822 года. И. И. Дмитриев, который, приезжая
летом 1822 года в Царское Село, останавливался в Китайской деревне, позже
рассказывал: «Живущие в домиках имеют позволение давать... для приятелей и
соседей своих обеды, концерты, балы и ужины. В каждом домике постоялец найдет
все потребности для нужды и роскоши: домашние приборы, кровать с занавесом и
ширмами; уборный столик, комод для белья и платья, стол, обтянутый черною
кожею, с чернильницею и прочими принадлежностями, самовар, английского фаянса
чайный и кофейный прибор с лаковым подносом и, кроме обыкновенных простеночных
зеркал, даже большое, на ножках, цельное зеркало. Всем же этим вещам, для
сведения постояльца, повешена в передней комнате у дверей опись, на маленькой
карте, за стеклом и в раме. При каждом домике садик: посреди круглого дерна
куст сирени, по углам тоже, для отдохновения железные канапе и два стула,
покрытые зеленою краскою. Для услуг определен придворный истопник, а для
надзора за исправностью истопников один из придворных лакеев»
[49].
И дальше, вспоминая первые числа июня 1822 года, Дмитриев сообщает: «Я нашел
Карамзина в Сарском Селе. Государь... назначил ему с семейством его два
китайские домика, которые и были занимаемы с начала весны до глубокой
осени...
В Сарском Селе,— продолжает Дмитриев,— мне был отведен для временного житья один
из китайских домиков, в ближайшем соседстве с Карамзиным. .. Наши домики
разделяемы были одним только садиком, чрез который мы друг к другу ходили.
Всякое утро он, отправляясь в придворный сад, захаживал ко мне и заставал меня
еще в постели... По возвращении с прогулки Карамзин выкуривал трубку табаку и
пил кофий с своим семейством. Потом уходил в кабинет и возвращался к нам уже в
исходе четвертого часа, прямо к обеду. После стола он садился в кресло дремать
или читать заграничные ведомости; потом, сделав еще прогулку, проводил вечер с
соседями или короткими приятелями. В числе последних чаще других бывали В. А.
Жуковский и старший Тургенев»[50].
В Китайской деревне у Карамзина побывал и А. С. Грибоедов. «...Стыдно было бы
уехать из России, не видавши человека, который ей наиболее чести приносит
своими трудами. Я посвятил ему целый день в Царском Селе и на днях еще раз
поеду на поклон»[51],— писал Грибоедов
Вяземскому перед отъездом в Персию.
Постепенно сложился салон Карамзиных. «Салон Екатерины Андреевны Карамзиной,—
писала в своих воспоминаниях А. Ф. Тютчева — старшая дочь поэта Ф. И. Тютчева,—
в течение двадцати и более лет был одним из самых привлекательных центров
петербургской общественной жизни, истинным оазисом литературных и умственных
интересов среди блестящего и пышного, но мало одухотворенного петербургского
света». И далее: «Трудно объяснить, откуда исходило то обаяние, благодаря
которому, как только вы переступали порог салона Карамзиных, вы чувствовали
себя свободнее и оживленнее, мысли становились смелей, разговор живей и
остроумней. Серьезный и радушный прием Екатерины Андреевны, неизменно
разливавшей чай за большим самоваром, создавал ту атмосферу доброжелательства и
гостеприимства, которой мы все дышали...»
[52].
По словам А. И. Кошелева, известного в то время публициста, постоянного
посетителя салона Карамзиных, «эти вечера были единственными в Петербурге, где
не играли в карты и где говорили по-русски»
[53].
«В карамзинской гостиной,— вспоминал Кошелев,— предметом разговоров были не
философские предметы, но и не петербургские пустые сплетни и россказни.
Литературы, русская и иностранные, важные события у нас и в Европе...
составляли всего чаще содержание наших оживленных бесед...»
[54]. «Ковчегом Арзамаса»[55]
называла салон Карамзиных А. О. Смирнова-Россет, «радушным, милым,
высокоэстетичным домом» писатель В. А. Соллогуб.
И после смерти историографа его семья нередко проводила лето в Царском Селе.
В частности, Карамзины жили здесь в 1836 и 1837 годах, но, по всей видимости,
уже не в Китайской деревне.
Об этом свидетельствует и письмо Софьи Николаевны Андрею Карамзину от 3 марта
1837 года. Рассказывая о том, что на одном из петербургских балов она танцевала
с князем Абамелеком, С. Н. Карамзина сообщает брату: «...с моим кавалером,
гусарским офицером князем Абамелеком, я договорилась о найме его дома в Царском
Селе, напротив Александровского сада; при доме галерея, теп лица, несколько
плодовых деревьев и много цветов, и все это — за две тысячи рублей»
[56].
В другом письме к брату — от 13 апреля 1837 года — С. Н. Карамзина снова
рассказывала о даче в Царском Селе: «Мы будем очень хорошо там устроены в этом
году... у нас будет маленький сад, много цветов и ворота парка — напротив нас»
[57].
В 1825 году в Царском поселился Пушкин. «Мы здесь живем тихо и весело, будто в
глуши деревенской; насилу до нас и вести доходят...» — пишет он П. В. Нащокину
[58].
В Царском Селе жил и А. Н. Оленин — президент Академии Художеств. Алексей
Николаевич делит свои досуги между Приютиным и Царским
[59]. У него любят собираться люди искусства и науки. Он слывет ученым и
общественником, — недаром сострил А. А. Нарышкин: «Оленин — член всех ученых
обществ, только не архимандрит Александро-Невской Лавры»
[60]. Сам Алексей Гумбольд, побывав у Оленина, изрек: «Я объехал оба земные
полушария и везде должен был только говорить, а здесь с удовольствием с л у ш а
л»[61].
Вяземский об Оленине: «Рассмешил он меня... своим «поколенным портретом»,
написанным Варнеком. То-то, видно, ленивый живописец: не много стоило бы труда
написать его во весь рост»[62].
П. А. Вяземский живет поочередно в Петербурге, Остафьеве, Царском, за границей.
Он изредка наезжает в Царское Село, — читаем в его записной книжке 31 мая 1830
г.: «Ездил в Царское Село, обедал у Жуковского. Царское Село — мир
воспоминании. Китайские домики: развалины: иногда живет здесь подолгу.
Дождливой осенью 1825 г. горько жалуется Вяземский на царскосельскую погоду:
«Что там за холод, что за сырость. Какая тряпка небо. это затасканные и за.....
портки, которые выжимают над нами»[63].
Под старость Вяземский «звезда разрозненной плеяды» - вновь поселяется на
некоторое время в Царском. Здесь у него бывает Ф. И. Тютчев, навещает его
почтенный цензор Д. В. Никитенко. 29 октября 1865 г. Никитенко заносит в свои
дневник: Обедал у князя П. А. Вяземского в Царском Селе. Мы отправились туда
вместе с Ф. И. Тютчевым. Там видел я и дочь его. невесту .Аксакова. Дину
Федоровну. Она немолода. но, говорят, очень умна. Вечером пришла вторая дочь
Федора Ивановича... Сегодня разговор у князя вертелся на современных
происшествиях: как офицеры чуть не побили одну даму в театре, как на театре у
нас представляют черт знает какие безобразия, как какого-то Бибикова отдали под
суд за книгу, в которой он доказывает превосходство полигамии над единобрачием
— все материи важные и привлекательные. Да и о чем же говорить в наше время?
После обеда Тютчев отправился к своим дочерям, а я еще посидел немного и побрел
на железную дорогу. Но дурно рассчитал время, и мне пришлось битых три часа
провести в ресторане железнодорожной станции в приятном обществе двух маркеров,
которые забавлялись, катая шары на бильярде. Впрочем, в зале было чисто, и мне
подали стакан очень порядочного чаю»[64]
.
На другой день в дневнике Никитенко пишет: «Вчера у кн. П. А. Вяземского мне
сказали, что в Царском Селе один человек умер от холеры»
[65].
И. Яковкин в книге «Описание села Царского», вышедшей в 1830 году, указывает,
что в то время в Царском Селе существовало «улиц 15, кои суть: Садовая, Средняя
(иначе Большая), Малая (иначе Грязная), Московская, Колпинская, Магазейная и
Бульварная — все продольные с запада на восток. Последние три улицы называются
вообще «новыми местами», потому что начали быть застраиваемы с 1810 года.
Кузьминская, Церковная, Певческая, Леонтьевская, Оранжерейная, Конюшенная,
Набережная и Госпитальная — все поперечные с юга на север». И дальше: «...всего
каменных и деревянных, казенных и обывательских, 374 строения»
[66]. О численности населения Яковкин пишет: «...не касаясь дворцового
управления, находилось жителей всякого состояния мужеска пола, в 1825 году,
4136 душ...»[67].
Летом 1836 года всеобщий интерес вызвало строительство первой в России
железной дороги — между Петербургом и Павловском. Строительные работы
начались в мае, а в сентябре прокладка линии была закончена. Во второй
половине сентября 1836 года состоялись пробные поездки, причем первое время
состав передвигался конной тягой.
Вот как рассказывает об одной из таких поездок Е. А. Карамзина своему сыну
Андрею Карамзину в письме из Царского Села, датированном 29 сентября 1836 года:
«.. .в воскресенье все — от двора до последнего простолюдина — отправились
смотреть пробу паровых карет на дороге в Павловск. ...Подъехали все четыре
повозки, разделенные на два состава — в каждом по одной закрытой и по одной
открытой, составляющие одно целое; пара не было, каждый состав тащили две
лошади, запряженные одна за другой, гусем, в каждом составе помещалось около
ста человек, лошади шли галопом. Проба эта была устроена для того, чтобы
показать удобство и легкость такого способа передвижения; говорят, что к
середине октября все будет готово, и кареты будут ходить уже паром, это очень
интересно»[68].
Состоя на придворной службе и будучи камергером, поэт Ф. Тютчев обязан был
присутствовать и на самых различных придворных церемониях в Царском Селе. Об
этом он часто подробно рассказывал в письмах к жене.
Вот описание одного из посещений Царского Села в мае 1857 года: «...теперь
упомянув о Царском, перейду прямо к рассказу о появлении моего нового мундира
