полному игнорированию экономических законов, закончились тем, что надолго
расстроили работу предприятий. Кризис принял грандиозные масштабы,
руководство партией вынужденно приняло некоторые "корректирующие меры". 10
июля 1931 года Политбюро решило ограничить суды над спецами, ставшими
жертвами объявленной в 1928 году охоты на них. Были приняты необходимые меры:
немедленно освобождено несколько тысяч инженеров и техников, в основном в
металлургической и угольной промышленности, уничтожена дискриминация в
доступе к высшему образованию детей интеллигенции, ОГПУ запретили
арестовывать специалистов без согласия соответствующего Наркомата. Даже
простое перечисление этих мер показывает масштаб предшествующих
преследований, жертвами которых стали со времен Шахтинского дела десятки
тысяч инженеров, агрономов, техников и администраторов всех уровней6.
Среди других общественных категорий, изгнанных на обочину "нового
социалистического общества", было также и духовенство. В 1929-1930 годах
начинается второе большое наступление Советского государства на духовенство,
следующее после антирелигиозных репрессий 1918-1922 годов. В конце двадцатых
годов, несмотря на осуждение некоторыми высшими иерархами духовенства
"верноподданнического" по отношению к советской власти заявления митрополита
Сергия, преемника патриарха Тихона, влияние православной церкви в обществе
остается достаточно сильным. Из 54.692 действующих в 1914 году церквей в 1929
году осталось 39.0007. Емельян Ярославский, председатель основанного в 1925
году Общества безбожников, признавал, что только около десяти миллионов
человек из ста тридцати миллионов верующих "порвали с религией".
Антирелигиозное наступление 1929-1930 годов разворачивалось в два этапа. 8
апреля 1929 года было издано Постановление, усиливающее ответственность
местных властей за духовную жизнь прихожан и добавляющее новые ограничения в
деятельности религиозных объединений. Отныне всякая деятельность, выходящая
за рамки "удовлетворения религиозных потребностей", попадала под действие
закона об уголовной ответственности, в частности, 10 параграфа 58 статьи
Уголовного кодекса, предусматривающего наказание от трех лет тюремного
заключения и до смертной казни за "использование религиозных предрассудков
для ослабления государства". 26 августа 1929 года правительство установило
пятидневную рабочую неделю - пять дней работы и один день отдыха, выходной;
таким образом, указ устранял воскресенье как день отдыха для всех групп
населения. Эта мера как бы должна была помочь "искоренению религии"8.
Но эти законы и постановления были только прелюдией к прямым действиям в
отношении церкви, ко второму этапу наступления на церковь. В октябре 1929
года было приказано снять церковные колокола: "Колокольный звон нарушает
право широких атеистических масс городов и деревень на заслуженный отдых".
Служители культа были приравнены к кулакам: задавленные налогами (налоги в
1928-1930 годах возросли в десять раз), лишенные всех гражданских прав, что
означало в первую очередь лишение продовольственных карточек и бесплатного
медицинского обслуживания, они стали также подвергаться арестам, высылке или
депортации. Согласно существующим неполным данным более тринадцати тысяч
служителей культа были "раскулачены" в 1930 году. В большинстве деревень и
городов коллективизация началась с символического закрытия церкви,
раскулачивания попа. Весьма симптоматично, что около 14% бунтов и
крестьянских волнений, зарегистрированных в 1930-х годах, имели первопричиной
закрытие церкви и конфискацию колоколов. Антирелигиозная кампания достигла
своего апогея зимой 1929-1930 годов9. 1 марта 1930 года 6.715 церквей были
закрыты, часть из них разрушена. Однако после знаменитой статьи Сталина
"Головокружение от успехов" резолюция Центрального Комитета ВКП(б) цинично
осудила "недопустимые отклонения в борьбе против религиозных предрассудков"
и, в частности, закрытие церквей без согласия прихожан. Это была чисто
формальная отговорка со стороны властей, ибо она не имела никакого
положительного влияния на судьбы сосланных служителей культа.
В последующие годы открытое активное наступление против церкви сменилось
тихим административным преследованием духовенства и верующих. Свободно
трактуя шестьдесят восемь статей Постановления от 8 апреля 1929 года,
превышая свои полномочия при закрытии церквей, местные власти продолжали
вести борьбу под различными "благовидными" предлогами: старые, обветшавшие
или "находящиеся в антисанитарном состоянии здания", отсутствие страхования,
неуплата налогов и других многочисленных поборов, выставлялись как
достаточные основания для оправдания действий властей. Лишенные гражданских
прав, всего духовного влияния, возможности зарабатывать на жизнь, подведенные
под категорию "паразитические элементы, живущие чужими доходами", некоторое
число служителей культа вынужденно превращалось в "бродячих попов", ведущих
подпольную жизнь вне общества. Кроме того, внутри самой церкви возникло
сектантство: так, не согласные с верноподданнической политикой митрополита
Сергия, часть верующих отъединилась от официальной церкви, особенно это
наблюдалось в Тамбовской и Воронежской областях.
Например, прихожане Алексея Буя, епископа из Воронежа, арестованного в 1929
году по причине его непримиримого отношения к идее любого компромисса церкви
с государством, организовали свою собственную, "Истинно православную церковь"
с собственным духовенством, часто "бродячим", отступившим от церкви,
послушной митрополиту Сергию. Адепты "раскольнической церкви", у которых не
было собственных культовых зданий, собирались на моление в самых различных
местах: в частных домах, в пустынных местах, в пещерах10. Эти "истинно
православные христиане", как они себя называли, подвергались усиленным
репрессиям; тысячи из них были арестованы и отправлены на спецпоселение или в
лагеря. Что касается Православной церкви в целом, число мест проведения служб
и служителей сильно уменьшилось под постоянным давлением властей, даже если
перепись населения 1937 года, позднее засекреченная, показала наличие 70%
верующих в стране. 1 апреля 1936 года в СССР оставалось только 15.835
действующих православных церквей (28% от числа действовавших до революции
церквей), 4.830 мечетей (32% от числа дореволюционных) и несколько десятков
католических и протестантских храмов. При перерегистрации служителей культа
их число оказалось равным 17.857 вместо 116.629 в 1914 году и около 70.000 в
1928 году. Духовенство стало, согласно официальной формуле, "осколком
умирающих классов"11.
Кулаки, спецы и представители духовенства были не единственными жертвами
"антикапиталистической революции" в начале тридцатых годов. В январе 1930
года власти начали кампанию по искоренению "частного предпринимательства".
Эта операция была направлена против торговцев, ремесленников, а также многих
представителей свободных профессий, в целом их было зафиксировано около
полутора миллионов. Во времена НЭПа они весьма мирно трудились в "частном
секторе". Эти предприниматели, частный капитал которых в торговле не превышал
1000 рублей (98% из них не использовали ни одного наемного работника), были
быстро лишены возможности продолжать свою деятельность удесятерением их
налогообложения, конфискацией имущества, как "деклассированные,
паразитические или "социально чуждые элементы", лишены всех гражданских прав,
как сходящие на нет "бывшие" или как "члены прежнего класса имущих и царского
аппарата". Постановление от 12 декабря 1930 года зафиксировало более 30
категорий лишенцев: бывших землевладельцев, бывших торговцев, бывших кулаков,
бывших "владельцев частных предприятий", служителей культа, монахов,
монахинь, бывших членов оппозиционных политических партий и т.д.
Дискриминационные меры, жертвами которых стали лишенцы, представлявшие в 1932
году 4% избирателей, составлявшие вместе с их семьями 7 миллионов человек, не
ограничивались лишением избирательных прав. В 1929-1930 годах их лишили права
на жилье, на медицинское обслуживание и на продуктовые карточки. В 1933-1934
годах были приняты еще более строгие меры, возникшие в ходе операций по
паспортизации, направленных на чистку городов от "деклассированных
элементов"12.
Срезавшая под корень социальную структуру деревни и сельский образ жизни
насильственная коллективизация породила чудовищную миграцию крестьян в
города. Крестьянская Россия превратилась в страну бродяг, в Русь бродячую .С
конца 1928 по конец 1932 года советские города были наводнены крестьянами,
число которых близилось к 12 миллионам, это были те, кто бежал от
коллективизации и раскулачивания. В одних только районах Москвы и Ленинграда
появилось три миллиона мигрантов. Среди них было немало предприимчивых
крестьян, предпочитавших бегство из деревни самораскулачиванию или вступлению
в колхозы. В 1931 году бессчетные стройки поглотили эту весьма неприхотливую
рабочую силу. Но начиная с 1932 года власти стали опасаться беспрерывного и
неконтролируемого потока населения, который превращал города в подобие
деревень, а властям нужно было сделать их витриной нового социалистического
общества; миграция населения ставила под угрозу всю эту тщательно
разработанную показательную систему, в которой число "имеющих права"
увеличилось с двадцати шести миллионов в начале 1930 года до почти сорока к
концу 1932 года. Миграция превращала заводы в огромные становища кочевников.
По мнению властей, "новоприбывшие из деревни могут вызвать негативные явления
и развалить производство обилием прогульщиков, упадком рабочей дисциплины,
хулиганством, увеличением брака, развитием преступности и алкоголизмом"13.
Чтобы победить "стихию" (термин обозначал одновременно природные явления, но
также анархию и беспорядок), власти решили в ноябре 1932 года принять
репрессивные меры к нарушителям производственной дисциплины на работе и тем
самым попытаться очистить города от "социально чуждых элементов".
Постановление от 15 ноября 1932 года наказывало за "прогул" на работе
немедленным увольнением, лишением продовольственных карточек, выселением
нарушителей с места жительства. Его очевидной целью было разоблачение
"псевдорабочих". Постановление от 4 ноября 1932 года предоставляло
предприятиям право самим решать, кого следует лишить продуктовых карточек, с
целью выявления и удаления всех "мертвых душ" и "паразитов", несправедливо
внесенных в муниципальные списки на продовольственные карточки.
Но чуть ли не самым главным стало введение 27 декабря 1932 года
внутригосударственного паспорта. Паспортизация населения отвечала многим
целям, обозначенным во вступлении к этому закону: ликвидации "социального
паразитизма", ограничения проникновения кулаков в города, а также их рыночной
деятельности, ограничению исхода сельского населения, сохранению чистоты
городов. Все взрослые городские жители, то есть лица, достигшие шестнадцати
лет, не лишенные гражданских прав, железнодорожники, строительные рабочие,
имеющие постоянный заработок, работники государственных сельскохозяйственных
предприятий получили паспорта, выданные специальными службами. Но эти
паспорта были действительны для проживания только при наличии прописки.
Прописка определяла преимущества городского жителя: наличие продуктовой
карточки, социального страхования, права на жилье. Города были разделены на
две категории: "закрытые" и "открытые". "Закрытые" города: Москва, Ленинград,
Киев, Одесса, Минск, Владивосток, Харьков, Ростов-на-Дону были
привилегированными городами с точки зрения их снабжения. Кроме того, жилье
здесь доставалось только детям по наследству, предоставлялось лицам при
вступлении в брак, а также лицам, получившим работу в городе, после чего
люди, получившие жилье, могли получить и прописку. В "открытых" городах
прописку получить было легче.
Операции по паспортизации населения, продолжавшиеся весь 1933 год, когда было
выдано 27 миллионов паспортов, давали возможность властям очистить города от
нежелательных категорий населения. Начавшаяся в Москве 5 января 1933 года
первая неделя паспортизации работающих на двадцати промышленных предприятиях
столицы помогла "выявить" 3.450 бывших белогвардейцев, бывших кулаков и
других "чуждых и преступных элементов". В общем, в закрытых городах около
385.000 человек не получили паспортов и были вынуждены покинуть места
проживания в срок до десяти дней с запретом на устройство в другом городе,
даже "открытом". "Надо, конечно же, добавить к этой цифре, - отчитывался в
своем докладе начальник паспортного режима НКВД от 13 августа 1934 года, -
тех, кто при объявлении операции по паспортизации сами предпочли покинуть
города, зная, что они не смогут получить паспорт. В Магнитогорске, например,
город покинуло 35.000 человек. В Москве в ходе двух последних месяцев
население уменьшилось на 60.000 человек. В Ленинграде за один месяц из города
исчезло 54.000. В "открытых" городах операция позволила убрать 420.000
человек14.
Милицейский контроль и массовые облавы на людей без документов способствовали
изгнанию сотен тысяч человек. В декабре 1933 года Генрих Ягода приказал своим
службам "производить чистки" на вокзалах и рынках "закрытых" городов каждую
неделю. В ходе первых восьми месяцев 1934 года в одних только "закрытых"
городах более 630.000 тысяч человек были задержаны и допрошены за нарушения
паспортного режима. Среди них были посажены без суда и следствия, а затем
высланы по графе "деклассированные элементы" 65661, 3.596 предстали перед
судом и 175627 изгнаны со статусом спецпоселенцев; были и такие, кто
отделался обычным штрафом15.
В течение 1933 года были произведены наиболее впечатляющие операции "по
паспортизации": с 28 июня по 3 июля арестовали и депортировали к местам
работы в Сибирь 5470 цыган из Москвы16. С 8 по 12 июля были арестованы и
депортированы 4750 "деклассированных элементов" из Киева; в апреле, в июне и
июле 1933 года произвели облавы и высылку трех составов "деклассированных
элементов из Москвы и Ленинграда"17. Первый из этих составов оказался на
острове Назино, где за один месяц погибло две трети депортированных.
О том, как устанавливалась личность отдельных "деклассированных элементов", в
своем докладе уже цитированный выше партийный инструктор из Нарыма писал:
"Я мог бы привести множество примеров абсолютно несправедливой высылки. К
несчастью, это все были близкие нам люди, рабочие, члены партии, они умерли,
так как менее других были приспособлены к тяжелым условиям. Это, в частности,
Новожилов Владимир из Москвы. Шофер на заводе "Компрессор", трижды премирован
за труд. Женат, имеет ребенка в Москве. Собирался пойти с женой в кино. Пока
жена собиралась, вышел за папиросами. Попал в облаву на углу улицы, выслан.
Виноградова, колхозница. Приехала к своему брату, начальнику 8 отделения
милиции в Москве. Попала в облаву, сойдя с поезда на одном из городских
вокзалов; Войкин Николай Васильевич, член ВЛКСМ с 1929 г., рабочий на фабрике
"Красный текстильщик" в Серпухове. Три раза премирован. Отправлялся в
воскресенье на футбольный матч. Забыл свой паспорт. Выслан. Матвеев И.М.,
рабочий на строительстве хлебозавода. Имел паспорт сезонного рабочего до
декабря 1933 г. Говорит, что никто и не посмотрел на его паспорт. ... Выслан"
18.
Чистка городов в 1933 году сопровождалась другими операциями в том же духе.
На железнодорожном транспорте, отрасли стратегически важной, которой
руководил железной рукой сначала Андреев, а затем Каганович, 8% личного
состава, то есть около 20.000 человек были вычищены весной 1933 года. О том,
как разворачивалась одна из таких операций, говорит отрывок из доклада
начальника транспортного отдела ОГПУ "Об устранении контрреволюционных и
антисоветских элементов на железных дорогах" от 5 января 1933 года:
"Операции по чистке, предпринятые транспортным отделом ГПУ Восьмого района,
дали следующие результаты: в ходе предпоследней операции по чистке было
арестовано и привлечено к суду 700 человек, среди которых: расхитителей
посылок - 325, мелких хулиганов и преступных элементов - 221, бандитов - 27,
контрреволюционных элементов - 127; 73 расхитителя посылок, входящих в
организованные банды, были расстреляны. Самая последняя операция по чистке
выявила 200 преступников. Кроме того, 300 человек были наказаны
административным путем. Таким образом, за четыре последних месяца 1270
человек так или иначе были выключены из сети. Чистка продолжается"19.
Весной 1934 года правительство предпринимает репрессивные меры в отношении
малолетних беспризорников и хулиганов, число которых в городах в период
голода, раскулачивания и огрубления социальных отношений значительно
возросло. 7 апреля 1935 года Политбюро издало указ, в котором предполагалось
"привлечь к суду и применить необходимые по закону санкции к подросткам,
достигшим 12 лет, уличенным в грабительстве, насилии, нанесении телесных
повреждений, членовредительстве и убийствах". Спустя несколько дней
правительство послало тайную инструкцию в прокуратуру, где уточнялись
уголовные меры, которые следует принимать в отношении подростков, и, в
частности, там было сказано, что следует применять всякие меры, "включая
высшую меру социальной защиты", иначе говоря - смертную казнь. Таким образом,
прежние параграфы Уголовного кодекса, в которых запрещалось присуждать к
смертной казни несовершеннолетних, были отменены20. Одновременно НКВД
предписано было реорганизовать "приюты и дома призрения" для
несовершеннолетних, находившиеся в ведении Народного комиссариата
просвещения, и развивать сеть трудовых колоний для малолетних.
Однако размах детской преступности и беспризорничества был слишком велик, и
эти меры не дали никакого результата. Как отмечено в докладе "О ликвидации
преступности несовершеннолетних в период с 1 июля 1935 г. по 1 октября 1937
г.":
"Несмотря на реорганизацию служб, положение не улучшилось. ... С февраля 1937
г. наблюдается прилив беспризорников из сельских зон, особенно из районов,
затронутых неурожаем 1936 года. ... Массовые облавы деревенских детей,
оставивших свои семьи из-за материальных трудностей, объясняются не только
плохой организацией колхозных касс взаимопомощи, но также и преступной
практикой многих руководителей колхозов, которые, желая избавиться от
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8
