агент Я. Рудзевич, кинулись к уполномоченным светлейшего князя просить о
защите. "Хану никто бы не приклонился без русских войск", — сообщал дипломат
Шагин-Пйрей после подавления мятежа казнил заговорщиков. Лишь вмешательство
России спасло жизнь родным братьям хана — Батыр-Гирею и Арслан-Гирею.
Обстановка в Крыму в любой момент грозила новыми волнениями. "Русская партия"
среди татарских вельмож предложила светлейшему князю понудить хана к отречению
от престола и организовать просьбу о принятии жителей Крыма в русское
подданство. Сложилась ситуация, о неизбежности которой Потемкин писал Екатерине
в своей знаменитой записке. 14 декабря 1782 года императрица подписала
секретный рескрипт светлейшему князю о необходимости присоединить Крым к России
"при первом к тому поводе". Небольшая татарская деревенька по соседству с
великолепной бухтой была избрана для основания военного порта, который в 1784
году получил название Севастополя. "Настал наиболее удачный момент, чтобы
осмелиться и для того надлежит начать занятием Ахтиарской гавани"
[35], — писала Потемкину Екатерина. 20 января Потемкин приказал де Бальмену
занять берега Ахтиярской гавани, а вице-адмиралу Ф. А. Клокачеву собрать все
русские суда, имеющиеся в Азовском и Черном морях, и с началом навигации войти
в бухту Первый шаг к присоединению Крыма был сделан.
Как Потемкин перехитрил Кауница
Зимой 1782/83 года Екатерина II продолжала переписку с Иосифом II по вопросу о
возможном разделе турецких земель. Потемкин принимал деятельное участие в
работе над текстом посланий императрицы. Венскому кабинету потребовалось более
месяца, чтобы обдумать предложения Петербурга и выдвинуть собственный проект.
13 ноября Иосиф II направил русской корреспондентке обширное послание. Австрия
готова была принять участие в разделе европейских территорий Оттоманской Порты.
Присоединение к России Очакова с небольшой областью не могло, как предполагал
Иосиф, встретить серьезных затруднений. Однако образование государства Дакия и
возведение на греческий престол великого князя Константина зависело только от
успехов в предполагаемой войне. Иосиф подчеркивал, что Австрия не станет
возражать против этих намерений союзницы, если Россия поможет приращению ее
владений на Балканах. В Вене желали получить город Хотин с областью,
прикрывающей Галицию и Буковину; часть Валахии, оба берега вверх по Дунаю с
городами Видин, Оршова и Белград; Боснию, Черногорию, часть Сербии и Албании по
линии от Белграда до Адриатического моря. Кроме того, к австрийской монархии
должны были отойти все владения венецианцев "на твердой земле и на море", что
позволило бы Иосифу II иметь свой флот. Венецианцев же император предлагал
вознаградить полуостровом Морея (ныне Пелопоннес), а также островами Кандия и
Кипр. В течение всего декабря петербургский кабинет готовил ответ. Только 4
января окончательный вариант послания был одобрен императрицей. Не позднее этой
даты могла возникнуть записка Потемкина, посвященная письму Иосифа II от 13
ноября. "Ежели император обратит на турков сорок тысяч, сего будет довольно, -
писал князь. - Пусть он вспомнит, с чем мы воевали за Тамань. Отделением много
еще у нево останется против прусского короля... Что берет он в Валахии, это
точно то, что Вы назначили... Венецианские земли могут быть его, но без замены
Морей и Кандии, а то что ж останется Греческой империи? При всем, что сказано,
весьма осторожно смотреть надобно, чтоб Кауниц с французами, откровенностью о
сем деле, не оборотили тем дела, чтоб через них (австрийцев. — О. Е.)
утушить татарские беспокойства, а за сие от Порты получить часть Молдавии к
Сырете реке, на которую они целят очень. Но если они сие возьмут, умолчите им,
да возьмите Крым"[36]. Потемкин
угадал, кто является его оппонентом с австрийской стороны. Пока Григорий
Александрович помогал советами Екатерине, в Вене старый канцлер Венцель Антон
Кауниц работал над черновиками посланий императора в Петербург.
При всей общности конечных стратегических целей России и Австрии на Балканах
существовала значительная разница тактических выгод обеих сторон. Наиболее
глубокое противоречие вскрылось во второстепенном на первый взгляд вопросе о
владениях венецианцев. Россия не могла согласиться на уступку им Пелопоннеса
с прилежащими островами, ибо это фактически перечеркивало идею воссоздания
Греческой империи. Для Австрии же все земельные приобретения не имели смысла
без вытеснения венецианцев с берегов Адриатики, Окончательная редакция письма
Екатерины Иосифу II от 4 января 1783 года содержала развернутое возражение по
вопросу о венецианских землях. Императрица считала, что расположение
Венецианской республики в пользу России и Австрии в случае войны с Турцией
является слишком важным условием успеха, чтобы лишить ее владений на твердой
земле.
Ответ из Петербурга вызвал негодование Иосифа II. Император с возмущением
сказал Кауницу что императрица ведет двойную игру желая его обмануть. Он
точно забыл, что в предыдущем письме в Петербург сам фактически отказал
России во всех притязаниях, кроме Очакова с областью. Бросается в глаза
несоответствие между смелыми проектами союзников и теми скромными
приобретениями, которые они соглашались позволить друг другу сделать в
реальности. Кауницу с трудом удалось придать ответному посланию императора
учтивый характер. Однако письмо все равно должно было, по мнению Иосифа,
доставить России неприятности. Император заявлял, что Турция не хочет разрыва
и склонна к уступкам, поэтому о войне думать не следует. После этого обмен
письмами между Екатериной и Иосифом прекратился на несколько недель. Затем
переписка возобновилась, но о "Греческом проекте" корреспонденты больше не
упоминали ни слова. Однако и предсказанного прусским королем Фридрихом II
разрыва между союзниками не произошло.
Мышеловка захлопнулась
Почему же подготовка присоединения Крыма проводилась Россией в глубокой тайне
от Австрии? Создается впечатление, что союзники настроены были скорее
препятствовать друг другу в приобретении новых земель за счет Турции, чем
совместно ее расчленять. Иосиф II во время своей второй поездки по России в
1787 году признался графу Сегюру, что Австрия не будет больше терпеть русскую
экспансию, особенно оккупацию Константинополя, поскольку всегда считала
"соседство тюрбанов менее опасным, чем соседство шляп". В декабре 1782 года
Потемкин написал Екатерине записку о возможной экспедиции русского флота в
Архипелаг, которая преследовала цель отвлечь турецкий флот от
немногочисленной черноморской эскадры, которая 20 января должна была войти в
Ахтиярскую гавань. "Отправление флота в Архипелаг (если будет с турками ныне
война) последует не ради завоеваний на сухом берегу, но для разделения
морских сил, — писал Потемкин. — Удержав их флот присутствием нашего, всю мы
будем иметь свободу на Черном море. А если бы что турки туда и отделили, то
уже будет по нашим силам".
Итак, в то самое время, когда император Иосиф полагал, что он остановил
предприятие Екатерины по воссозданию Греческой монархии, в Петербурге деятельно
занимались другим, куда более прагматичным проектом. 8 апреля Екатерина
подписала манифест о "принятии полуострова Крымского, острова Тамана и всей
Кубанской стороны под Российскую державу". В тот же день, получив все
необходимые ему бумаги, Потемкин спешно отбыл на юг. Судя по письму,
отправленному Потемкину 14 апреля 1783 года, Екатерина не была особенно
опечалена шаткой позицией союзника. Она пишет Григорию Александровичу, что при
осуществлении намеченного ими плана "твердо решилась ни на кого не
рассчитывать, кроме самих себя". Если дело дойдет до дележа турецких земель,
Австрия, да и другие государства не окажутся в стороне. "Когда пирог испечен, у
каждого явится аппетит"[37].
Потемкин отвечал ей очень взвешенным письмом 22 апреля, где одобрял намерение
императрицы твердо держаться намеченного плана действий в отношении союзников.
"На императора не надейтесь много, но продолжать дружное с ним обхождение
нужно. В протчем, права, и нужды большой нет в его помочи, лишь бы не мешал"
[38]. К середине мая 1783 года в Вене осознали, что Петербург интересует
отнюдь не "Очаков с областью". В письме Екатерине от 19 мая Иосиф выразил
готовность содействовать союзнице в случае войны с Турцией, надеясь на
серьезные территориальные приобретения. В записке Кауницу Иосиф II точно назвал
земли, на которые в данном случае претендовала Австрия: Молдавия и Валахия.
Копию письма императора Екатерина приложила к своему посланию Потемкину 30 мая.
"Твое пророчество, друг мой сердечный и умный, сбылось, — пишет она Григорию
Александровичу об австрийцах, — аппетит у них явился во время еды"
[39].
К августу 1783 года операция по присоединению Крыма была завершена. Иосиф II,
узнав о присоединении полуострова одновременно с остальной Европой, вынужден
был любезно поздравить свою союзницу. Так, отказавшись от желанных на словах
совместных действий с Австрией, Екатерина II и Г. А. Потемкин сумели
реализовать план, силами одной России. Из приведенных нами документов,
возникших в процессе подготовки писем Екатерины к австрийскому императору,
видно, что "Греческий проект", создававшийся первоначально как
самостоятельный политический план, превратился в прикрытие для другого, более
скромного, но более реалистичного проекта присоединения Крыма.
Таким образом, взаимно сообщаемые Австрией и Россией друг другу проекты
скорее скрывали, чем обнаруживали ближайшие цели союзников. Истории было
угодно, чтобы в тот момент осуществились планы петербургского кабинета, а
венский остался лишь сторонним наблюдателем чужого политического триумфа.
Глава X.
Лебединая песня Потемкина
Достойно удивления, что известный моралист Щербатов не упомянул о
любострастии Потемкина. Между тем он влюблялся с легкостью то в одну, то в
другую красавицу и с такой же легкостью расставался с нею. Он умел им
вскружить голову, находил слова, отражавшие глубокие чувства, которые не
могли не тронуть самое черствое сердце, тем более что распущенность нравов и
при дворе и за его пределами нам известна из предшествующей главы.
Сохранилась переписка Потемкина с Варварой Васильевной Энгельгардт — его
любовницей и племянницей одновременно. В одном из многочисленных писем она
писала: «Я теперь вижу, что вы меня ничего не любите; когда бы вы знали, чего
мне стоила эта ночь, душка злая моя, ангел мой, не взыщи, пожалуйста, мое
сокровище бесценное, приди, жизнь моя, ко мне теперь, ей-Богу, грустно, моя
душа, напиши хоть строчку, утешь свою Вариньку».
Сохранились и любовные послания дяди-соблазнителя. Приведем одно из них: «Не
забыл я тебя, Варинька, и не забуду никогда... Я целую всю тебя... Как ни
слаб, но приеду к тебе. Жизнь моя, ничто мне так не мило, как ты... Целую
тебя крепко... голубушка, друг бесценный. Прости мои губки сладкие, приходи
обедать».
Накануне разрыва с Варинькой были отправлены письма других дам, оставшихся
безвестными: «Как ты провел ночь, мой милый; желаю, чтоб для тебя она была
покойнее, нежели для меня; я не могла глаз сомкнуть... Мысль о тебе
единственная, которая меня одушевляет. Прощай, мой ангел, мне недосуг сказать
тебе более... прощай; расстаюся с тобою; муж мой сейчас приедет ко мне».
Другая, тоже неизвестная, дама: «Я не понимаю, что у вас держало; неужели, что
мои слова подавали повод, чтоб ранее все утихло, и я б вас и ранее увидеть
могла, а вы тому испужавшись, и дабы меня не найти на постели и не пришли, но
не извольте бояться; мы сами догадливы; лишь только что легла и люди вышли, то
паки встала, оделась и пошла в вивлиофику (библиотеку. —прим. ред..),
чтоб вас дожидаться, где в сквозном ветре простояла два часа, и не прежде как
уже до одиннадцатого часа в исходе и пошла с печали лечь в постель, где по
милости вашей пятую ночь проводила без сна».
Во время второй русско-турецкой войны Потемкин влюбился в другую свою
племянницу — Прасковью Андреевну Потемкину, до замужества Закревскую. Его
письма к ней относятся к 1789—1790 годам:
«Жизнь моя, душа общая со мной! Как изъяснить словами мою к тебе любовь,
когда меня влечет непонятная к тебе сила, и потому я заключаю, что наши души
сродные. Нет минуты, чтобы ты, моя небесная красота, выходила у меня из
мысли; сердце мое чувствует, как ты в нем присутствуешь. Суди же, как мне
тяжело переносить твое отсутствие. Приезжай, сударыня, поранее, о мой друг,
утеха моя и сокровище бесценное ты; ты дар Божий для меня... Целую от души
ручки и ножки твои прекрасные, моя радость! Моя любовь не безумною пылкостью
означается, как бы буйное пьянство, но исполнена нежнейшим чувствованием. Из
твоих прелестей неописанных состоит мой екстазис, который я вижу живо перед
собою».
Знакомясь с делами Потемкина, читатель сам может убедиться, какими чувствами
руководствовались мемуаристы, сообщая о нем неодобрительные отзывы: завистью,
непроверенными слухами, кругами расходившимися от недоброжелателей из
Петербурга, и т. д.
4 февраля 1789 года князь прибыл в Петербург, а лето провел в ставке в
Дубоссарах, которая, по свидетельству современника, "весьма похожа была
великолепием на визирскую, даже полковник Боур посадил вокруг нее сад в
английском вкусе" В столице Екатерина организовала фельдмаршалу пышную
встречу дорога от Царского Села до Петербурга была иллюминована Императрица
демонстрировала уважение к Потемкину тем, что первой нанесла ему визит Двор,
подражая Екатерине устраивал в честь героя пышные торжества.
Несомненное достоинство Потемкина состояло в отсутствии зависти к успехам
подчиненных на поле брани. Именно при его содействии раскрылись дарования А В
Суворова и Ф. Ф. Ушакова. Получив известие о победе при Рымниках, Потемкин
писал Суворову: "Объемлю тебя лобызанием искренним и крупными словами
свидетельствую мою благодарность. Ты во мне возбуждаешь желание иметь тебя
повсеместно". По представлению Потемкина императрица пожаловала Суворова
графом и к его фамилии прибавила: "Рымникский".
Последний приезд Потемкина в столицу состоялся 28 февраля 1791 года. Это было
поистине триумфальное шествие. А. Т. Болотов описал прибытие Потемкина в
Лопасню, на пути в Москву:
''Мы нашли и тут великие приготовления к приезду княжескому и видели
расставленные повсюду дегтярные бочки для освещения в ночное время пути сему
вельможе. Словом, везде готовились принимать его как бы самого царя. А он, по
тогдашнему своему полновластию, и был немногим ниже оного".
Потемкин находился на вершине славы и могущества. Никогда он не пользовался
таким влиянием на Екатерину, как в этот последний приезд.
Самое впечатляющее происшествие, на долгие годы сохранившееся в памяти
петербургской знати, состояло в приеме, устроенном князем в четверг 28 апреля
в только что построенном Таврическом дворце. Об украшении дворца
свидетельствуют грандиозные расходы -только в первые дни пребывания в
Петербурге Потемкин издержал 100 тысяч рублей. Из лавок напрокат было взято
до 200 люстр и множество зеркал, завезено 400 пудов воска для изготовления 10
тысяч свечей и 20 тысяч стаканчиков для них Целую сотню слуг нарядили в новые
роскошные ливреи. Зимний сад, эстрада, мраморная статуя императрицы, картины,
гобелен, ковры, изготовленный из золота слон с механизмом, приводившим в
движение хвост и уши, с часами на спине, - вся эта роскошь предназначалась,
чтобы порадовать глаз императрицы и удивить гостей. Гостей обслуживали 80
лакеев, 12 гусар, 12 егерей и 4 великана-гайдука. Появление императрицы было
встречено двумя кадрилями и знаменитой песней Державина "Гром победы
раздавайся".
Сам Потемкин стоял за креслом, на котором сидела императрица и прислуживал
ей. Это был апофеоз карьеры князя и его лебединая песня. Надо полагать, он
чувствовал, что дни его сочтены, и решил отметить вершину своей славы столь
неординарным способом.
Жизнь Потемкина в Петербурге осуждалась современниками. Бывший фаворит
Екатерины, П. В. Завадовский, ставший после отставки статс-секретарем, писал
6 июня 1791 года С. Р. Воронцову в Лондон: "Князь, сюда заехавши, иным не
занимается, как обществом женщин, ища им нравиться и их дурачить и
обманывать. Влюбился он еще в армии в княгиню Долгорукову, дочь князя
Барятинского. Женщина превзошла нравы своего пола в нашем веке: пренебрегла
его сердце. Он мечется как угорелый. Уязвленное честолюбие делает его
смехотворным".
Аналогичное свидетельство обнаруживаем и в письме Ф. В. Ростопчина:
"Последней слабостью князя Потемкина было влюбляться во всех женщин и
прослыть за повесу. Это желание, хотя и смешное, имело полный успех...
Женщины хлопотали о благосклонности князя, как мужчины хлопочут о чинах.
Бывали споры о материях на платья, о приглашениях и проч. Он был почти
сослан, значение его упало; он уехал, истратив в четыре месяца 850 тысяч
рублей, которые были выплачены из Кабинета, не считая частных долгов".
Движимый завистью Завадовский и желчный Ростопчин явно преувеличивали амурные
похождения больного Потемкина. Надо полагать, это были платонические
увлечения, очередные причуды князя. Занимался он и делами, часто встречаясь с
Екатериной для обсуждения положения внутри страны, а главное - о
внешнеполитической ситуации. Правда, в определении внешнеполитического курса
между супругами обнаружились существенные разногласия, императрица враждебно
относилась к Фридриху II, в то время как Потемкин настаивал на сближении с
ним.
24 июля 1791 года князь по настоянию Екатерины оставил Петербург и отправился
в действующую армию. Отправление на юг являлось не формой ссылки, как полагал
Ростопчин, а крайней заинтересованностью Екатерины в заключении мира с
Османской империей. Князю императрица отправила записочку: "Признаюсь, что
ничего на свете так не хочу, как мира". Потемкину, однако, не удалось довести
"полезное дело" до конца.
В Киев князь прибыл тяжело больным, к нему была вызвана племянница Браницкая.
Немного оправившись, он продолжал путь и 30 июля прибыл в Яссы, "замучась до
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8
