приказал своим детям боярским раздевать их и терзать «неисповедимыми», как
говорит современник, муками, между прочим, поджигать их каким-то изобретенным
им составом, который у него назывался «поджар»; потом он велел измученных,
опаленных привязывать сзади к саням, шибко везти вслед за собою в Новгород,
волоча по замерзшей земле, и метать в Волхов с моста. За ними везли их жен и
детей, женщинам связывали к ним младенцев и в таком виде бросали в Волхов, по
реке ездили царские слуги с баграми и топорами и добивали тех, которые
всплывали. «Пять недель продолжалась неукротимая ярость царева», говорит
современник. Когда царю надоела такая потеха на Волхове, он начал ездить по
монастырям и приказал перед своими глазами истреблять огнем хлеба в скирдах и
в зерне, рубить лошадей, коров и всякий скот. Осталось предание, что,
приехавши в Антониев монастырь, царь отслушал обедню, потом вошел в трапезу и
приказал побить все живое в монастыре. Расправившись, таким образом, с
иноческими обителями, Иван начал прогулку по мирскому жительству Новгорода:
приказал истреблять купеческие товары, разметывать лавки, ломать дворы и
хоромы, выбивать окна, двери в домах, истреблять домашние запасы и все
достояние жителей. В то же время царские люди ездили отрядом по окрестностям
Новгорода, по селам, деревням и боярским усадьбам разорять жилища, истреблять
запасы, убивать скот и домашнюю птицу. Наконец, 13 февраля, в понедельник, на
второй неделе поста, созвал государь оставшихся в живых новгородцев; ожидали
они своей гибели, как вдруг царь окинул их милостивым взглядом и ласково
сказал: «Жители Великого Новгорода! Молите всемилостивого, всещедрого,
человеколюбивого Бога о нашем благочестивом царском державстве, о детях наших
и обо всем христолюбивом нашем воинстве, чтоб Господь подаровал нам свыше
победу и одоление на видимых и невидимых врагов! Судит Бог изменнику моему и
вашему архиепископу Пимену и его злым советникам и единомышленникам: на них,
изменниках, взыщется вся пролитая кровь; и вы об этом не скорбите, живите в
городе сем с благодарностью, я вам оставляю наместника князя Пронского”.
Самого Пимена Иван отправил в оковах в Москву. Иностранные известия говорят,
что он предавал его поруганию, сажал на белую кобылу и приказывал водить
окруженного скоморохами, игравшими на своих инструментах.
Вот мы и рассмотрели один из примеров противостояния вечевого города и
московского самодержавия!
Опричнина была жестокою мерою, разорившей не только княжат, но и многих
других людей, - всех тех, кого насильственно переселяли с места на место, у
кого отнимали вотчины и хозяйство. Кровавые казни сменялись у него пирами, на
которых также лилась кровь; пиры сменялись богомольем, в котором бывало и
кощунство. В Александровской слободе Иван устроил что-то вроде монастыря, где
его развратные опричники были «братиею» и носили черные рясы поверх
цветного платья. От смиренного богомолья братия переходила к вину и крови,
глумясь над истинным благочестием. Московский митрополит Филипп (из рода бояр
Колычевых) не мог мириться с распущенностью нового государева двора, обличал
Ивана и опричников и за то был низложен царем с митрополии и сослан в Тверь
(в Отрочь монастырь), где в 1570 г. был задушен одним из самых жестоких
опричников - Малютой Скуратовым-Бельским. Иван не постеснялся расправиться со
своим двоюродным братом князем Владимиром Андреевичем, которого подозревал в
умыслах против себя еще со своей болезни 1553 года. Князь Владимир Андреевич
был умерщвлен без суда, так же, как мать и жена его. Не умеряя своей
жестокости, Грозный не ограничивал никаких своих вожделений. Он предавался
всяческим излишествам и порокам.
Наблюдая необычайную жестокость царя и его странные выходки, народ не понимал
его и говорил, что царь «играл божьими людьми», порученными ему Богом, нелепо
раздвоил свое царство на две половины и одной половине (опричникам)
заповедовал другую грабить и убивать. При этом, однако, подданные не считали
Ивана больным или умалишенным человеком; напротив, о Грозном царе говорили,
что он был «муж чудного рассуждения»; Грозного царя народ славил в своих
песнях.
Да, вера в доброго, честного царя была непоколебима! А мы же давайте
посмотрим правде в глаза, окунувшись во времена правления Ивана.
Весной 1570 года в застенках Александровской слободы пыточных дел мастера
вели следствие. В измене теперь были обвинены многие из руководителей
опричнины. 15 июля 1570 г. состоялась публичная казнь более ста человек на
Красной площади в Москве. Перед смертью людей подвергали нечеловеческим
мучениям: резали живьем на куски, варили в котлах. В качестве палачей
орудовали и сам Иван, и опричные бояре и воеводы. Кое-кому из них пришлось
через год-два тоже сложить головы на плахе. И это не единственный пример
жестоких расправ Грозного.
Так, например, 25 июля 1570 года произошло наиболее массовая казнь в Москве
на площади в Китай-городе, непосредственно примыкающем к Кремлю с востока. На
большой торговой площади поставили 18 виселиц; разложили многие орудия мук;
зажгли костер и над ним повесили огромный чан с водой. Увидев сии грозные
приготовления, несчастные жители вообразили, что настал последний день для
Москвы; что Иоанн хочет истребить их всех без остатка: в беспамятстве страха
они спешили укрыться, где могли. Площадь опустела; в лавках отворенных лежали
товары, деньг; не было ни одного человека, кроме толпы опричников у виселиц и
костра пылающего. В сей тишине раздался звук бубнов: явился царь на коне с
любимым старшим сыном, с боярами и князьями, с легионом кромешников в
стройном ополчении; позади шли осужденные, числом 300 или более, в виде
мертвецов, истерзанные, окровавленные, от слабости едва передвигая ноги.
Иоанн стал у виселиц, осмотрелся и, не видя народа, велел опричникам искать
людей, гнать их повсюду на площадь. Не имев терпения ждать, сам поехал за
ними, призывая москвитян быть свидетелями его суда, обещая им безопасность и
милость. Жители не смели ослушаться: выходили из ям, из погребов; трепетали,
но шли; вся площадь наполнилась ими; на стене, на кровлях стояли зрители.
Тогда Иоанн, возвысив голос, сказал: ''Народ! Увидишь муки и гибель; но караю
изменников! Ответствуй: прав ли суд мой?'' Все ответствовали велегласно: ''Да
живет многие лета государь великий! Да погибнут изменники!'' Он приказал
вывести 180 человек из толпы осужденных и даровал им жизнь, как менее
виновным. Потом думный дьяк государев, развернув свиток, произнес имена
казнимых; назвал Висковатого и читал следующее: ''Иван Михайлов, бывший
тайный советник государев! Ты служил неправедно его царскому величеству и
писал к королю Сигизмонду, желая предать ему Новгород. Се первая вина твоя!''
Сказав, ударил Висковатого в голову и продолжал: ''А се вторая, меньшая вина
твоя: ты изменник неблагодарный, писал к султану турецкому, чтобы он взял
Астрахань и Казань.'' Ударив его в другой - и в третий раз, дьяк промолвил:
''Ты же звал и хана крымского опустошать Россию: се твое третье злое дело!''
Висковатый ответствовал: ''Свидетельствуюся Господом Богом, ведающим сердца и
помышления человеческие, что я всегда служил верно царю и отечеству. Слышу
наглые клеветы: не хочу более оправдываться, ибо земной судия не хочет
внимать истине; но судия небесный видит мою невиновность - и ты, о государь!
Увидишь ее перед лицом всевышнего!'' Кромешники заградили ему его уста,
повесили вверх ногами, обнажили его, рассекли на части, и первый Малюта
Скуратов, сошедши с коня, отрезал ухо страдальцу. Второю жертвою был казначей
Фуников-Карцов, друг Висковатого, в тех же изменах и столь же нелепо
обвиняемый. Он сказал царя: ''Се кланяюсь тебе в последний раз на земле, моля
Бога, да приимешь в вечности праведную мзду по делам своим!'' Сего
несчастного обливали кипящею и холодною водою, он умер в страшных муках.
Других кололи, вешали, рубили. Сам Иоанн, сидя на коне, пронзил копием одного
старца. Умертвили в четыре часа около двухсот человек. Наконец, совершив
дело, убийцы, облиянные кровью, с дымящимися мечами стали пред царем,
восклицая: ''Гойда! Гойда!'' и славили его правосудие. Объехав площадь,
обозрев груды тел, Иоанн, сытый убийствами, еще ненасытился отчаянием людей:
желал видеть злосчастных супруг Фуникова и Висковатого; приехал к ним в дом,
смеялся над их слезами; мучил первую, требуя сокровищ; хотел мучить и
пятнадцатилетнюю дочь ее, которая стенала и вопила; но отдал ее сыну,
царевичу Иоанну, а после вместе с матерью и с женою Висковатого заточил в
монастырь, где они умерли с горести.
Граждане московские, свидетели сего ужасного дня, не видали в числе его жертв
ни князя Вяземского, ни Алексея Басманова: первый испустил дух в пытках;
конец последнего - несмотря на все беспримерные злодейства - кажется еще
невероятным. Современники пишут, что Иоанн будто бы принудил юного Федора
Басманова убить отца своего, тогда же или прежде заставив князя Никиту
Прозоровского умертвить брата, князя Василия! По крайней мере, сын-изверг не
спас себя отцеубийством: он был казнен вместе с другими.
Жены избиенных дворян, числом 80, были утоплены в реке.
Одним словом, Иоанн достиг высшей степени безумного своего тиранства; мог еще
губить, но не мог изумлять россиян никакими новыми изобретениями лютости. Не
было ни для кого безопасности, но всего менее для людей, известных заслугами
и богатством: ибо тиран, ненавидя добродетель, любил корысть.
Гнев тирана, падая на целые семейства, губил не только детей с отцами, супруг
с супругами, но часто и всех родственников мнимого преступника!!!!
И когда в ужасах душегубства, Россия цепенела, во дворце раздавался шум
ликующих; Иоанн тешился со своими палачами и людьми веселыми, или
скоморохами, коих присылали к нему из Новгорода и других областей вместе с
медведями! Последними он травил людей, и в гневе и в забаву: видя иногда близ
дворца толпу народа, всегда мирного, тихого, приказывал выпускать двух или
трех медведей и громко смеялся бегству, воплю устрашенных, гонимых, даже
терзаемых ими.
Таков был царь; таковы были подданные!
В 1571 г. князь Иван Мстиславский дал запись, в которой говорил, что вместе с
товарищами своими навел на Москву крымского хана; Мситиславский был прощен за
поручительством 285 человек. Подозрительность Иоанна к боярам земским
увеличивалась все более и более, так что он прибегнул к новому средству:
поставил над ними великим князем всея Руси Симеона Бекбулатова, крещеного
татарина, касимовского хана, а сам назывался государем, князем московским;
княжение Симеона было впрочем, недолговременно. Менее чем через год татарский
царь был сведен с Москвы на Тверь, а в Москве все стало по-прежнему.
Что Иван Грозный действительно считал положение свое и детей непрочным на
престоле московском, доказывает завещание его, написанное в 1572 году. Здесь,
обращаясь к сыновьям своим Ивану и Федору, царь говорит, что он изгнан
боярами ради их самовольства и скитается по странам; уговаривает сыновей,
чтобы они не разделялись до тех пор, пока старший Иван не сломит всех крамол
и не утвердится на престоле, просит сыновей поминать его, если даже в гонении
и изгнании будут. Это завещание важно тем, что в нем Иоанн совершенно
подчиняет младшего сына к старшему; младший также не должен был думать ни о
какой самостоятельности в своем уделе.
Опричнина, несомненно, повела к разорению государства, потому что разрушила
хозяйственный порядок в центральных московских областях, где сосредоточены
были княжата с их удельными вотчинами. Когда Грозный выселял крупных
вотчинников с их старых земель, оттуда уходили с ними их холопы, а затем
стали уходить и крестьяне, которым невыгодно было оставаться за новыми
владельцами, мелкими помещиками, не имевшими никаких земельных льгот.
Крестьянам была еще и та выгода уйти со старых мест, что они могли поселиться
на новых хороших землях или завоеванном Казанском царстве, куда само
правительство звало поселенцев, или же в чёрноземно-плодородной полосе на юг
от Оки, где тогда возникало много новых городов. Народ охотно шел на окраины
государства, где не было ужасов опричнины, а от этого центральные области все
пустели и пустели. К концу царствования Грозного они запустели до такой
степени, что с них царь не получал уже ни ратных людей, ни податей. У
Грозного не стало войска и средств, что заставило его окончить шедшие тогда
войны с Литвой и шведами. Таковы были результаты опричнины.
Новые беды стране принес 1571 г. Крымский хан Девлет-Гирей совершил очередной
набег на Русь. Большая часть опричников берега Оки в районе Калуги, на службу
не вышла: воевать с мирским населением было привычнее и безопаснее,
безопасность развратила. Опричнина из мрачного карательного механизма
выродилась в шайку убийц с княжескими и боярскими титулами. Хану удалось
обойти русские войска и беспрепятственно подойти к Москве. Он не стал
штурмовать городские стены, а поджег посады. Огонь перекинулся в Кремль и
Китай-город. Пожар бушевал три часа, пока хватало пищи огню. В итоге-
пепелище вместо столицы, множество обгоревших и задохнувшихся людей. Хоронить
их было некому, а потому из-за разлагавшихся трупов (Москва сгорела 24 мая)
''смрад велик был''. Только к 20 июля, почти через два месяца, город удалось
очистить от мертвых тел.
Поражение оказалось тяжелым ударом не только для страны, но и для престижа
царя Ивана и его опричников. И современники, и ближайшие потомки считали это
событие божьей карой за бесчинства опричников. Правда, царь, как обычно,
нашел виноватого: уже летом читали публично покаянную грамоту князя Ивана
Мстиславского, признавшегося в том, что ''государю.и всей Русской земле
изменил, навел есми с моими товарыщи безбожного крымского Девлет-Кирея
царя.”. Кто бы мог поверить этому ''признанию'', если сам ''изменник''
продолжал первенствовать в Боярской Думе, а вскоре был назначен наместником в
Новгород? Просто покладистый Мстиславский оказал услугу царю - взял грех на
себя. Зато у царя появилась новая возможность обвинять бояр-изменников во
всех бедах страны.
Разгром 1571 г. значительно ухудшил внешнеполитическое положение страны. На
переговорах с Крымом русские дипломаты получили тайную инструкцию в крайнем
случае соглашаться на уступку Астрахани, но ханские послы требовали Казани. В
этих условиях Девлет-Гирей решил следующим летом повторить поход. У царя не
оставалось выхода. Он назначил командующим войсками опытного воеводу, часто
оказывавшего в опале, - князя Михайлу Ивановича Воротынского и объединил под
его началом и опричником и земских людей. В каждом полку вместе воевали люди
из земщины и опричники, и земские. Это объединенное войско 30 июля 1572 г.
возле деревни Молоди (примерно в 45 километрах к югу от Москвы, возле
Подольска) наголову разбило Девлет-Гирея. В плен попал даже знаменитый
крымский полководец Дивей-мурза. Страна была спасена. Спасителя же -
Воротынского - царь Иван отблагодарил по-своему: меньше чем через год он был
казнен по доносу своего холопа, утверждавшего, что Воротынский хотел
околдовать царя. Курбский сообщает, что князя связанным держали над огнем, а
Грозный сам подгребал угли поближе к жертве.
Битва при Моглодях стала победой не только над Девлет-Гиреем, но и над
опричниной. Даже Ивану IV стало ясно, что сохранение этого зловещего
учреждения угрожает обороноспособности страны. Осенью 1572 г. государь
опричнину оставил, и сразу она стала одиозной: наказанию кнутом подлежал тот,
кто только осмелится произнести это слово, внезапно превратившееся в
крамольное. Отмена опричнины не прекратила террора, более того: были казнены
некоторые опричники, в том числе чересчур скомпрометировавшие себя
палачеством. Но царь сделал и некоторые жесты в пользу земщины: была
возвращена небольшая часть конфискованных имений, реабилитированы (посмертно)
некоторые из жертв террора, в Новгород торжественно вернули две иконы в
серебряных окладах, хотя все остальное награбленное осталось у царя.
По временам укоры совести жестоко терзали его; беспощадное сознание озаряло
его больную душу, и он тогда становился страшен сам себе. Часто среди ночи,
пробужденный ужасным сновидением, царь в страхе вскакивал с постели; кровавые
призраки безвинно замученных им жертв тянулись к нему из темных углов,
шептали ему глухие укоры, требовали возмездия, посылая страшные проклятия на
его голову.В диком ужасе царь звал к себе на помощь, боясь оставаться один,
боясь этой давящей его тишины и мрака.И тогда начиналась или безобразная,
разгульная попойка, в которой он хотел утопить терзания своей совести, или,
одевшись в монашеское облачение, он со всем двором своим воссылал горячие
мольбы к Творцу о ниспослании его измученной душе покоя и мира.И страшно было
смотреть тогда на это страдальческое лицо, искаженное исступленным
фанатизмом, и жалок становился этот не знавший жалости тиран, бессильный
перед самим собой, перед больными страстями своей истерзанной души.
Итоги
Прежде чем задаться вопросом о том, существовали ли альтернативы кровавой
политике опричнины, необходимо обдумать, каковы были ее причины, на какие
цели была направлена и к каким объективным результатам она привела.
Первым, естественно, возникает вопрос о казнях. Увы, мы не в состоянии
ответить на вопрос, были ли все заговоры сфабрикованы в застенках, или хотя
бы часть из них была реальной. Прежде всего, до нас не дошли следственные
дела. Но даже, если бы они и были, мы вряд ли смогли продвинуться далеко в
поисках истины.
Так был ли все же какой-то смысл в этой вакханалии казней и убийств? Речь
идет не об оправдании опричнины, ибо цель не оправдывает средств, и никакие
государственные соображения не могут обелить убийство десятков тысяч
невиновных людей. Речь - о задачах опричнины, о ее корнях.
Иван Грозный вряд ли ставил перед собой какие бы то ни было глобальные
задачи, для него важно было укрепление личной власти.
К каким же результатам это привело? Казнь Владимира Андреевича Старицкого с
семьей, каким бы гнусным преступлением она ни была, привела к уничтожению
последнего реального удельного княжества на Руси. Низложение митрополита
Филиппа, человека, перед мужеством которого нельзя было не преклоняться,
