политическая элита - связывала свои надежды с деятельностью в рамках
сложившихся форм государственной жизни и стремилась улучшить их, а не заменить
совершенно другими. Ведь всякое общество неоднородно, делится на управляющих и
управляемых; общество всегда нуждается в политической элите - наиболее
образованных, умелых, способных и подготовленных к сложной деятельности.
Политическая элита первой половины XVI в. (бояре и дворяне) не сомневались в
необходимости стоящей над обществом наследственной монархической власти, но
считала, что царь должен делиться своими полномочиями с верхушкой общества.
Боярско-дворянский взгляд на государственное устройство опирался на
традиционные средневековые представления о социальной иерархии, о том, что
между верхушкой общественной пирамиды (великим князем) и ее низами (холопами)
должно существовать известное количество ступеней. Стоящие на наиболее
высоких ступенях по своему статусу намного ближе к князю, чем к холопам.
Такие взгляды, становившиеся обоснованием участия аристократии (как старой,
боярской, удельной, так и новой, дворянской) в управлении государством,
уходили корнями в феодальную эпоху, но были вполне приемлемы и в условиях
централизации: ведь новый государственный аппарат при рациональной его
организации также нуждается в иерархии - только в иерархии должностей, а не
уделов, вотчин и других земельных владений.
В формирующемся Русском государстве существовала, однако, и иная концепция
распределения власти, восходящая к византийским традициям, а также к идеям,
сложившимся в северо-восточных княжествах в годы ордынского владычества, -
концепция равного бесправия всех членов общества перед лицом монарха. Такой
взгляд на взаимоотношения монарха и подданных усвоил Ивана Грозного; он
обосновал и пытался применять на практике теорию безусловной и всеобъемлющей
власти царя-самодержца. "А жаловать своих холопов мы всегда были вольны,
вольны были, и казнить'', - писал царь Иван Андрею Курбскому, называя
холопами (рабами) всех без исключения своих подданных.
Такой подход был неприемлем для верхушки общества, которая в XVI в. уже могла
достаточно отчетливо осознать свои интересы и - пускай не без некоторой
опаски - заявить о них. Прежней боярской независимости, характеризовавшей
социальное положение крупного вотчинника в феодальные времена, уже нельзя
было вернуть; но формировавшееся в XVI в. новое политическое сознание
боярства, высшей бюрократии (дьяков) и служилого дворянства предполагало
определенную самостоятельность этих слоев общества. Царь Иван, вынужденный в
1550-е годы делиться властью со своим ближайшим окружением (Избранной радой),
постепенно стал тяготиться всем, что ограничивало его произвол. Искренне
убежденный в праве монарха единолично вершить все государственные дела, Иван
Грозный попытался привести действительность в соответствии с собственными
убеждениями. Упорство монарха в достижении абсолютной власти, не стесняемой
ни обычаем, ни законом, ни даже здравым смыслом или соображениями
государственной пользы, - это упорство, усиленное крутым нравом Иваном
Грозного, обострило долго вызревавший кризис во взаимоотношениях царя и
общества.
Итак, декабрь 1564 г., последний месяц до опричнины. Ситуация в стране была
тревожной. Всего четыре года тому назад начались перемены в высших эшелонах
власти. 7 августа 1560г. умерла царица Анастасия Романовна, женщина, которую
царь Иван, похоже, искренне любил. При жизни царицы клан ее родственников
Захарьиных-Юрьевых (впоследствии за ними утвердилась фамилия Романовых) был в
напряженных отношениях с реально правившим в стране неофициальным
правительственным кружком, возглавлявшимся костромским вотчинником Алексеем
Федоровичем Адашевым и придворным священником, После смерти Анастасии влияние
Захарьиных на оплакивавшего любимую жену царя усилилось, а отношения Ивана
IV с Избранной радой обострилось. А.Ф.Адашев и его брат Данило оказываются в
опале, в ссылку попадает Сильвестр. "Собаку Алексея" и "попа" царь теперь
считать виновниками всех своих бед и неудач. Новая жена царя (он женился
через год после смерти Анастасии) - дочь кабардинского князя Темрюка
Айдаровича Кученей, получившая при крещении имя Мария, чужачка, - не связана
так с придворными группировками, как покойная Анастасия. Но именно о ней,
"черкешенке" Марии Темрюковне, усиленно ходят слухи, что она нашептала царю
злой совет - учредить опричнину.
Нелегка внешнеполитическая ситуация. Еще в правление Избранной рады началась
Ливонская война- против властвовавшего в Прибалтике на территории современных
Латвии и Эстонии Ливонского ордена. Также еще одна "горячая точка"
политической жизни начала 60-х годов XVI в. - двоюродный брат царя Старицкий
князь Владимир Андреевич. Когда в 1553 г. царь Иван тяжело заболел и казался
уже безнадежным, кое-кто из придворных противопоставлял удельного князя
Владимира как возможного наследника престола сыну Ивана VI, еще грудному
младенцу. Этого было достаточно, чтобы царь стал относиться к своему кузену
как к династическому сопернику. Недоверие усиливалось еще и потому, что в
1537 г. отец князя Владимира, добиваясь великокняжеского престола, поднял
мятеж против своего семилетнего племянника Ивана IV. В 1563 г. Иван IV
использовал сфабрикованный донос, чтобы обвинить князя Владимира и его мать в
"великих изменных делах"; мать была сослана в далекий монастырь, а у князя
Владимира царь отобрал часть удела, дав взамен новые земли, где население и,
главное, местные феодалы не привыкли считать удельного князя своим государем
В апреле 1564 г. из Юрьева Ливонского (ныне Тарту) бежал в Великое княжество
Литовское опытный и видный воевода князь Андрей Михайлович Курбский. Человек,
близкий к Адашеву и Сильвестру, Курбский сначала избежал опалы. Но в августе
1562 г. он проиграл битву под Невелем, и только боевая рана спасла князя от
репрессий. Курбский, однако, знал, что царь не простил ему неудачи, до него
доходили слухи о ''гневных словах'' повелителя. В послании инокам Псково-
Печерского монастыря князь Андрей писал, что ''напасти и беды'' на него
''кипети многи начинают''. Бегство Курбского тем сильнее ударило по Грозному,
что беглый боярин прислал из-за рубежа краткое, но энергичное послание своему
бывшему монарху, в котором гневно обвинял царя в тирании, казнях невинных
людей.
Таков был канун опричнины. Далее события стали развиваться стремительно. 3
декабря 1564 г. царь с семьей и приближенными выехал на богомолье в Троице-
Сергиев монастырь. Вроде ничего особенного в этом нет, но настораживало то,
что царь увез с собою всю свою казну, а заранее отобранным многочисленным
сопровождающим было приказано ехать с семьями.
Задержавшись под Москвой из-за внезапно наступившей распутицы, помолившись у
Троицы, царь к концу декабря добрался до Александровой слободы (ныне - г.
Александров Владимирской области)- села, где не раз отдыхали и ”тешились”
охотой и Василий III, и сам Иван IV . Оттуда 3 января 1565 г. в Москву
приехал гонец, который привез две грамоты. В первой, адресованной митрополиту
Афанасию, сообщалось, что царь положил свой гнев на всех епископов и
настоятелей монастырей, а в опалу - на всех служилых людей, от бояр до
рядовых дворян, поскольку служилые люди истощают его казну, плохо служат,
изменяют, а церковные иерархи их покрывают. Потому он, ''от великие жалости
сердца, не хотя их изменных дел терпети, оставил свое государство и поехал,
где вселитися, иде же его, государя, бог наставит''.
Он грозил оставить свое царство из-за боярской измены и остался во власти, по
молению москвичей, которым, кстати, и была адресована вторая грамота, в
которой он заверял, ''чтобы они себе никоторого сумнения не держали, гневу на
них и опалы никоторые нет'', только под условием, что ему на изменников
''опала своя класти, а иных казнити, и животы их и статки (имущество) имати,
а учинити ему на своем государстве себе опришнину: двор ему себе и на весь
свой обиход учинити особной''. Борьба с изменою была целью, опричнина же была
средством.
Новый двор Грозного состоял из бояр и дворян, новой ''тысячи голов'',
которую отобрали так же, как и в 1550 г. отобрали тысячу лучших дворян для
службы по Москве. Первой тысяче дали тогда подмосковные поместья; второй-
Грозный дает поместья в тех городах, ''которые городы поимал в опришнину'';
это и были опричники, предназначенные сменить опальных княжат на их удельных
землях. В опричнине действовала своя Боярская дума, были созданы свои особые
войска, возглавлявшиеся воеводами ''ис опришнины''. Опричнина часть была
выделена и в Москву.
Естественно, рядовые опричники по своему социальному составу не отличались от
рядовых служилых людей из земщины. Разницу стоило бы искать в составе
руководителей, но и здесь она была невелика. С самого начала в число
опричников вошли многие отпрыски знатных и старинных боярских и даже
княжеских родов. Те же, кто не принадлежали к аристократам, тем не менее, и
в доопричные годы в основном входили в состав ''дворовых детей боярских''-
верхушки феодального сословия, традиционной опоры русских государей.
Внезапные возвышения таких мало знатных, но честных людей неоднократно
случались и раньше (например, Адашев). Дело было не в якобы демократическом
происхождении опричников, потому будто бы вернее служивших царю, чем знать, а
в том, что опричники стали личными слугами самодержца, пользовавшимися,
кстати, и гарантией безнаказанности. Служивший в опричнине немец Генрих
Штаден рассказывает, будто при учреждении опричнины царь Иван послал в
земщину приказ: ''Судите праведно, наши виноваты не были бы''. Слова эти
Штаден записал по-русски латинскими буквами:''Sudite praveda, nassi winowath
ne boly by'', следовательно, он слышал эти слова. Вероятнее всего, Штаден
передает лишь слух, но не возник же он на пустом месте? Так была, по сути,
узаконена жизненная практика, которую он сам знал прекрасно. Пока он не
вступил в опричнину, его сумел обобрать успевший стать опричником
современник. Впрочем, и сам Штаден, когда сумел попасть в опричнину, не
остался в долгу.
Опричнина была жестокою мерою, разорившей не только княжат, но и многих
других людей, - всех тех, кого насильственно переселяли с места на место, у
кого отнимали вотчины и хозяйство. Сама по себе опричнина должна была
возбудить ненависть гонимых. Но действия опричнины сопровождались еще
чрезвычайными зверствами. Царь Иван не только выгонял знать из ее вотчин: он
мучил и казнил неприятных ему людей. По царскому велению рубили головы
изменникам не только десятками, но целыми сотнями. Опалы, ссылки и казни
заподозренных лиц, насилия опричников над изменниками, чрезвычайная
распущенность Грозного, жестоко истязавшего своих подданных во время оргий, -
все это приводило Москву в трепет и робкое смирение перед тираном. Тогда еще
никто не понимал, что этот террор больше всего подрывал силы самого
правительства и готовил ему жестокие неудачи вне и кризис внутри государства.
До каких причуд и странностей могли доходить эксцессы Грозного,
свидетельствует, с одной стороны, новгородский погром, а с другой,
вокняжение Симеона Бекбулатовича.
Кульминацией опричного террора стали конец 1569- лето 1570 г. В 1570 году по
какому-то подозрению Грозный устроил целый поход на Новгород, по дороге
разорил Тверской уезд, а в самом Новгороде из 6000 дворов запустошил около
5000 и навсегда ослабил город. Остановимся на этом подробнее.
Поход на Новгород
Царь давно уже не терпел Новгорода. При учреждении опричнины он обвинял весь
русский народ в том, что в прошедшие века этот народ не любил царских
предков. Видно, что Иван читал летописи и с особенным вниманием
останавливался на тех местах, где описывались проявления древней вечевой
свободы. Нигде он не видел таких резких, ненавистных черт, как в истории
Новгорода и Пскова. Понятно, что к этим двум землям, а особенно к Новгороду,
развивалась в нем злоба.
В 1569 году какой-то бродяга, родом волынец, наказанный за что-то в
Новгороде, вздумал разом, и отомстить новгородцам, и угодить Ивану. Он
написал письмо как будто от архиепископа Пимена и многих новгородцев к
Сигизмунду-Августу, спрятал это письмо в Софийской церкви за образ
Богородицы, а сам убежал в Москву и донес государю, что архиепископ с
множеством духовных и мирских людей отдается литовскому государю. Царь с
жадностью ухватился за этот донос и тотчас отправил в Новгород искать
указанных грамот. Грамоты действительно отыскались. Чудовищно развитое
воображение Грозного не допустило его до каких-нибудь сомнений в
действительности этой проделки.
Что же, в декабре этого года Иван Грозный предпринял поход на север. С ним
были все опричники и множество детей боярских. Он шел как на войну: то была
странная, сумасбродная война с прошлыми веками, дикая месть живым за давно
умерших. Не только Новгород и Псков, но и Тверь были осуждены на кару, как бы
в воспоминание о тех временах, когда тверские князья боролись с московскими
предками Ивана. Город Клин, некогда принадлежащий Твери, должен был первый
испытать царский гнев. Опричники, по царскому приказанию, ворвались в город,
били и убивали, кого попало. Испуганные жители, ни в чем не повинные, не
понимавшие, что все это значит, разбегались. Затем царь пошел на Тверь. На
пути все разоряли и убивали всякого встречного, кто не нравился. Подступивши
к Твери, царь приказал окружить город войском со всех сторон, и сам
расположился в одном из ближних монастырей.
Грозный стоял под Тверью пять дней. Сначала ограбили всех духовных, начиная с
епископа. Простые люди думали, что тем дело и кончится; но через два дня, по
царскому приказанию, опричники бросились в город, бегали по домам, ломали
всякую домашнюю утварь, рубили ворота, двери, окна, забирали всякие домашние
запасы и купеческие товары: воск, кожи и пр., свозили в кучи, сжигали, а
потом удалились. Жители опять начали думать, что этим дело кончится, что,
истребивши их достояние, им, по крайней мере, оставят жизнь, как вдруг
опричники опять врываются в город и начинают бить, кого ни попало: мужчин,
женщин, младенцев, иных жгут огнем, других рвут клещами, тащат и бросают тела
убитых в Волгу. Сам Грозный собирает пленных полочан и немцев, которые
содержались в тюрьмах, частью помещены были в домах. Их тащат на берег Волги,
в присутствии царя рассекают на части и бросают под лед. Из Твери уехал царь
в Торжок, и там повторилось то же, что творилось в Твери. В помяннике Ивана
записано убитых там православных христиан 1490 человек. Ведь надо заметить,
что Иван Грозный при всей своей жестокости был крайне набожен. Он постоянно
молился о спасении душ людей, умерщвленных его опричниками, просил молиться
об этом и духовенство. Он надеялся очиститься от греха пролитой крови, тем
более он не мог не понимать, что часто гибли ни в чем не повинные люди. Для
поминовения погибших в монастырях в 1582-1583 г.г. был составлен «Синодик
опальных» (или «Помянник»), который содержит более 3 тыс. имен казненных в
1567-1571 г.г. и является ценным источником по истории опричнины.
Но вернемся к походу Грозного. В Торжке Иван едва избежал опасности. Там
содержались в башнях пленные немцы и татары. Иван IV явился прежде к немцам,
приказал убивать их перед своими глазами и спокойно наслаждался их муками;
но, когда оттуда отправился к татарам, мурзы бросились в отчаянии на Малюту,
тяжело ранили его, потом убили еще двух человек, а один татарин кинулся было
на самого Ивана Грозного, но его остановили. Все татры были умерщвлены.
Из Торжка царь шел на Вышний Волочек, Валдай, Яжелбйцы. По обе стороны дороги
опричники разбегались по деревням, убивали людей и разоряли их достояния.
Еще до прибытия Ивана в Новгород приехал туда его передовой полк. По царскому
приказу тотчас окружили город со всех сторон, чтобы никто не мог убежать из
него. Потом нахватали духовных из новгородских и окрестных монастырей и
церквей, заковали в железа и в Городище поставили на правеже, всякий день
били их, требуя по 20 новгородских рублей с каждого, как бы на выкуп. Так
продолжалось дней пять. Дворяне и дети боярские, принадлежащие к опричнине,
созвали в Детинец знатнейших жителей и торговцев, а также и приказных людей,
заковали и отдали приставам под стражу, а дома их и имущество опечатали. Это
делалось в первых числах января 1570 года.
6 января, в пятницу вечером, приехал государь в Городище с остальным войском
и с 1500 московских стрельцов. На другой день дано повеление перебить
дубинами всех игуменов и монахов, которые стояли на правеже, и развести тела
их на погребение, каждого в свой монастырь. 8 января, в воскресенье, царь дал
знать, что приедет к св. Софии к обедне. По давнему обычаю, архиепископ Пимен
со всем собором, с крестами и иконами стал на Волховскому мосту у часовни
Чудного креста встречать государя. Царь шел вместе с сыном Иваном, не целовал
креста из рук архиепископа и сказал так: «Ты, злочестивец, в руке держишь не
крест животворящий, а вместо креста оружие; ты со своими соумышленниками,
жителями сего города, хочешь этим оружием уязвить наше царское сердце, вы
хотите отчину нашей царской державы Великий Новгород отдать иноплеменнику,
польскому королю Жигимонту-Августу, с этих пор ты уже не назовешься пастырем
и сопрестольником св. Софии, а назовешься ты волк, хищник, губитель, изменник
нашему царскому венцу.». Затем, не подходя к кресту, царь приказал
архиепископу служить обедню.
Иван отслушал обедню со всеми людьми, а из церкви пошел в столовую палату.
Там был приготовлен обед для высокого гостя. Едва уселся за стол и отведал
пищи, как вдруг завопил. Это был условный знак: архиепископ Пимен был
схвачен, опричники бросились грабить его владычную казну, дворецкий Салтыков
и царский духовник Евстафий с царскими боярами овладели ризницею церкви св.
Софии, а отсюда отправились по всем монастырям и церквам забирать в пользу
царя церковную казну и утварь.
Вслед за этим царь приказал привести новгородцев, которые до его прибытия
были взяты под стражу. Это были владычные бояре, новгородские дети боярские,
выборные городские и приказные люди, и знатнейшие торговцы. С ними вместе
привезли их жен и детей. Собравши эту толпу перед собою, Иван Грозный
