принесла с собой на престол.
Великая княгиня записывала в дневник идеи, воспринятые ей из сочинений
французских философов-просветителей и сдобренные недюжинным честолюбием:
«Хочу повиновения законам, а не рабов; власть без народного доверия ничего не
значит для того, кто хочет быть любимым и славным; снисхождение,
примирительный дух государя сделают более, чем миллионы законов, а
политическая свобода даст душу всему. Часто лучше внушать преобразования, чем
их предписывать; лучше подсказывать, чем указывать».
Она считала себя ученицей Вольтера, поклонялась Монтескье, изучала
Энциклопедию и благодаря постоянному напряжению мысли стала исключительным
человеком в русском обществе своего времени. Степень её теоретического
развития и образования напоминает силу практического развития Петра Великого.
Оба они были самоучками.
ВТОРАЯ ПОЛОВИНА ЦАРСТВОВАНИЯ ЕЛИЗАВЕТЫ.
Во второй половине царствования Елизаветы великая княгиня Екатерина уже была
вполне сложившимся и очень заметным человеком при дворе. На неё обращено было
большое внимание дипломатов, потому что, как они находят, «ни у кого нет
столько твёрдости и решительности» – качеств, которые ей дают много
возможностей в будущем. Екатерина независимее держится, явно не в ладах со
своим мужем, навлекает на себя недовольство Елизаветы. Но самые видные верные
люди Елизаветы, Бестужев, Шувалов, Разумовский, теперь не обходят великой
княгини вниманием, а, напротив, стараются установить с ней добрые, но
осторожные отношения. Сама Екатерина вступает в отношения с дипломатами и
русскими государственными людьми, следит за ходом дел и даже хочет на них
влиять. Причиной этого была болезненность Елизаветы, и многие ждали скорой
перемены на престоле. Все понимали, что Пётр не может быть нормальным
правителем и что его жена должна играть при нём большую роль. Понимала это и
Елизавета: опасаясь со стороны Екатерины какого-либо шага против Петра, она
стала к ней относится плохо и даже прямо враждебно. Постепенно так же стал
относиться к жене сам Пётр.
Окружённая подозрительностью и враждой и побуждаемая честолюбием, Екатерина
понимала опасность своего положения и возможность громадного политического
успеха. Об этой возможности говорили ей и другие. Прусский посланник ручался
её, что она будет императрицей. Шуваловы и Разумовские считали Екатерину
претенденткой на престол. Бестужев вместе с ней строил планы о перемене
престолонаследия. Екатерина сама должна была готовиться действовать и для
своей личной защиты, и для достижения власти после смерти Елизаветы. Она
знала, что муж привязан к другой женщине (Елизавете Романовне Воронцовой) и
хотел заменить ею свою жену, в которой видел опасного для себя человека. Для
того, чтобы смерть Елизаветы не застала её врасплох, не отдала в руки Петра
беззащитной, Екатерина стремится приобрести себе политических друзей,
образовать свою партию. Она тайно вмешивается в политические и придворные
дела, ведёт переписку с очень многими видными лицами.
Дело Бестужева и Апраксина (1757 –1758 гг.) показало Елизавете, как велико
было при дворе значение великой княгини Екатерины. Бестужева обвиняли в
излишнем почтении перед Екатериной. Апраксин был постоянно под влиянием её
писем. Падение Бестужева было обусловлено его близостью к Екатерине, и саму
Екатерину постигла в то время опала императрицы. Она боялась, что её вышлют
из России, и с замечательной ловкостью достигла примирения с Елизаветой. Она
стала просить у Елизаветы аудиенции, чтобы выяснить с ней это дело. Екатерине
была дана аудиенция ночью. Во время беседы Екатерины с Елизаветой за ширмами
в той же комнате тайно были муж Екатерины Пётр и Иван Иванович Шувалов, и
Екатерина догадалась об этом. Беседа имела для неё решающее значение. При
Елизавете Екатерина начала утверждать, что она ни в чём не виновата, и, чтобы
доказать, что ничего не хочет, просила императрицу, чтобы её отпустили в
Германию. Она просила об этом, будучи уверена, что поступят как раз наоборот.
Результатом аудиенции было то, что Екатерина осталась в России, хотя была
окружена надзором. Теперь ей приходилось вести игру уже без союзников и
помощников. Но она продолжала её вести с ещё большей энергией. Если бы
Елизавета не умерла так неожиданно скоро, то, вероятно Петру III не пришлось
бы вступить на престол, ибо заговор уже существовал, и за Екатериной стояла
уже очень сильная партия.
С мужем Екатерина примириться не могла, она не могла его выносить. Он же
видел в ней злую, слишком независимую и враждебную ему женщину. «Нужно
задавить змею», – говорили окружавшие Петра голштинцы, имея в виду его жену.
Во время болезни Екатерины он даже прямо мечтал о её смерти.
Так, в последние годы Елизаветы обнаружилась полная неспособность её
наследника и большое значение и ум его жены. Вопрос о судьбе престола очень
беспокоил Елизавету. По словам Екатерины, государыня « с трепетом смотрела на
смертный час и на то, что после её происходить может». Но она не решалась
отстранить племянника прямо. Придворная среда также понимала, что Пётр не
может быть правителем государства. Многие задумывались, как устранить Петра,
и приходили к различным комбинациям. Можно было передать права малолетнему
Павлу Петровичу, причём мать его Екатерина получила бы большую роль. Можно
было бы поставить у власти и саму Екатерину. Без неё этот вопрос не мог быть
решён в любом случае. Поэтому Екатерина и помимо своих личных качеств и
стремлений получила большое значение и являлась центром политических
комбинаций и знаменем движения против Петра. Можно сказать, что ещё до смерти
Елизаветы Екатерина стала соперницей своему мужу, и между ними начался спор о
русской короне.
ПРАВЛЕНИЕ ПЕТРА III (25.12.1761-28.06.1762 гг.).
Болезнь и смерть Елизаветы хоть не была неожиданной случайностью, тем не
менее застала двор врасплох. Против Петра не раздалось ни одного голоса, и
он воцарился спокойно при общем горе и унынии двора и народа, потерявших
любимую Царицу. Екатерина сама в своих записках описывает первые дни
царствования Петра. По её словам, Пётр III был недоволен, что его тётка
умерла на святках, и своей смертью помешала ему веселиться. Ужин во дворце
уже был накрыт, когда наступил час смерти императрицы, и Пётр приказал не
убирать ужина. Все ели через комнату от того покоя, где лежала Елизавета.
Тогда же без церемоний и стеснений обнаружилось, что он хотел жениться не
Воронцовой. Положение сразу стало неприличным. Однако при дворе не изменилось
ничего в первые минуты царствования. Оставались Шуваловы и Воронцовы; старший
Разумовский вышел в отставку, но не был опальным; младший остался при дворе.
Опал вообще не было, но появлялись постепенно новые любимцы. Из Германии
прибыли два дяди Петра, голштинские принцы. Из них принц Георгий («Жорж»)
стал сразу русским генерал фельдмаршалом и временщиком; второй принц Пётр был
только фельдмаршалом.
Правительство Петра не только не достигло народного расположения, но
возбудило всеобщее неудовольствие. Никакие разумные указания осторожных
советников Петра не могли помочь ему и загладить его бестактность, исправить
его ошибки, скрыть его невозможные выходки. Он внутри государства показал
свои нерусские симпатии, окружил себя голштинцами, стал переделывать русские
войска на прусский и голштинский лад, смеялся над всем русским, даже над
православной обрядностью. Он закрывал, например, без всякого основания
домовые церкви, которые были в обычае. Пётр также требовал от духовенства
уничтожения икон и хотел заставить его носить светское платье. К гвардии Пётр
относился так, что пошли слухи об её уничтожении. Пётр прекратил успешную
войну с Пруссией, приказал войскам сдать свои магазины пруссакам и оставаться
в Померании для будущей помощи своим бывшим врагам. Пётр благоговел перед
прусским королём Фридрихом, жертвовал интересами государства ради своих
личных чувств. Понятно, с каким негодованием относились ко всему этому
русские люди.
Личная жизнь Петра вызывали всеобщее неудовольствие. Пётр злоупотреблял
спиртными напитками ежедневно, даже с самого утра. Поэтому за обедом он уже
почти не владел собой и часто открывал такие секреты политики и придворных
отношений, которые следовало бы строго хранить. Каждый вечер он устраивал
шумные пирушки, о которых писали даже в иностранных газетах. Пётр издевался
над старыми сановниками и пожилыми придворными дамами. «Он не был похож на
государя», – такой приговор ему вынесла придворная среда.
К жене отношение Петра, и прежде враждебное, теперь перешло в ненависть. Она
мешала ему жениться на Воронцовой. В Екатерине ему мерещился иногда и
политический враг, он чувствовал, что она осуждает его, осуждает всё, что ему
нравится, всё, что он затевает. Пётр хотел обуздать её, но на это ему не
хватало способностей, да и Екатерина вела себя так, что не было предлога
придраться к ней. Однако чем дальше, тем решительнее становился Пётр по
отношению к Екатерине. Однажды он оскорбил её при всех на торжественном
обеде. Екатерина не встала во время тоста в честь императорской фамилии и на
вопрос Петра объяснила, что не встала потому, что сама принадлежит к этой
фамилии. За этот ответ Пётр громко обозвал бранным словом и грозил арестом.
Не стесняясь в отношении Екатерины ничем, Пётр прямо показывал, что желает
избавиться от жены: то говорил, что заточит жену в монастырь, что разведётся
с ней; то намерен был заключить её в Шлиссельбург. Однажды он даже дал приказ
арестовать её, но отменил по настоянию дяди Жоржа. Екатерина знала, что рано
или поздно он добьётся своей цели, если останется у власти. Знали это и в
обществе, где Екатерину любили, и её горе было одной из причин дурного
отношения общества к Петру.
Так, деятельность и личность Петра вызывали народное негодование. По
свидетельству современников, ропот на него был «всенародным». Все, кроме
нескольких царедворцев, хотели перемены на престоле и говорили об этом
открыто, «отваживались публично и без всякого опасения говорить и судить и
рядить все дела и поступки государевы». Ропот поэтому был известен и при
дворе Петра и даже дошёл до Фридриха. Петра предостерегали и дома, и из-за
границы. Фридрих советовал ему скорее короноваться и быть осторожным. Но Пётр
ко всему относился легкомысленно. Он хотя и следил за Иваном Шуваловым, хотя
и помнил, что жив император Иоанн Антонович, но не принимал серьёзных мер.
Это и помогло развитию заговора, который созрел, по обычаю XVIII в., при
дворе и в гвардии. Руководил им не Шувалов, направлялся он не в пользу
императора Иоанна, а в пользу Екатерины. О существовании заговора знали самые
высокопоставленные лица при Петре (генерал-прокурор Глебов, начальник полиции
Корф, президент Академии наук граф Кирилл Разумовский, дипломат Никита
Иванович Панин и др.), но они не предавали заговорщиков, хотя прямо к ним и
не приставали.
Можно было думать, что эти высокопоставленные лица имели свой план
переворота. Они мечтали о воцарении Павла Петровича, поэтому присваивали его
матери Екатерине Алексеевне только опеку и регентство до его совершеннолетия.
С движением гвардейской молодёжи придворные люди не имели видимых связей и
откровенно не отвечали на прямое обращение к ним офицерства. О Панине
рассказывают, что он однажды прямо прогнал молодёжь, начав тушить свечи,
когда разговор о делах стал приобретать неудобный по откровенности характер.
Однако в минуту переворота, начатого молодёжью, вельможи прямо встали на
сторону Екатерины и подготовили ей быстрый и решительный успех. Они умели
следить за развитием заговора через таких людей, как, например, княгиня Е. Р.
Дашкова, урождённая Воронцова. По мужу она принадлежала к кругу гвардейского
офицерства. По отцовской семье она была близка к кругу вельмож и служила
связью между обоими кругами заговорщиков.
Младший круг заговорщиков сформировался вокруг семьи Орловых. Из нескольких
братьев особенно известны были два. Алексей Орлов (младший) был знаменит
своей физической силой, служил казначеем гвардейской артиллерии и вёл крупную
игру, под предлогом которой и собирал вокруг себя гвардейскую молодёжь.
Григорий Орлов был лично близок к Екатерине и передавал заговорщикам её
внушения. Умышленно раздувая свою славу кутил и дебоширов, Орловы умели
маскировать и свою роль организаторов, и участие в интриге Екатерины.
Между тем вряд ли можно сомневаться, что за спиной как вельмож, так и
гвардейцев, стояла сама Екатерина. Она распоряжалась всеми пружинами
рискованного дела, но оставалась в тени не только от посторонних лиц, но и от
глаз самих участников заговора. Кроме Орловых и гвардии в роли главных
руководителей стояли преображенцы Пассек и Бредихин, измайловцы Рославлев и
Ласунский. Эти люди подготавливали гвардейских солдат к перевороту и ручались
за то, что Екатерина может располагать 10000 солдат.
Беспорядочной жизнью и кутежами заговорщики отводили от себя всякие
подозрения, но брожения среди солдат не могло долго быть скрытым. Летом 1762
г. Пётр держал себя так, что Екатерина должна была со дня на день ждать
погибели, и поэтому заговорщики готовы были действовать, но не решались
начать сами. Приближалось время именин Петра, и этот день Пётр, живший в
Ораниенбауме, хотел провести у Екатерины в Петергофе. Ждали, что 29 июня он и
решит участь своей жены. Между тем 27 июня болтливый солдат, слышавший, что
Екатерина в опасности, выдал тайну заговора постороннему офицеру. Это привело
к аресту Пассека; боясь открытия всего заговора, заговорщики решились
действовать не медля и 28 июня удачно совершили переворот.
Воцарение Екатерины.
Екатерина в последнее время жила уединённо в Петергофе и проводила очень
беспокойные дни, ожидая развязки задуманного предприятия. Впрочем, она
регулярно получала известия о положении дел в лагере союзников и в лагере
неприятелей. Под предлогом очистки всех комнат дворца для императора, который
собирался приехать сюда со свитой, императрица поселилась в отдалённом углу
петергофского сада, в павильоне, носившем название Мон-Плезир. Таким образом,
она избавилась от надзора часовых, приобрела больше свободы в образе жизни и
легко могла отправиться в Петербург, чтобы там сесть на престол, или же
искать спасения за границей.
В этом павильоне, 28 июля, рано по утру Екатерину будят следующие слова:
«Ваше Величество, вставайте, нельзя терять ни одной минуты». Она открывает
глаза и видит перед собой младшего Орлова. На вопрос её Алексей Орлов отвечал
только многозначительной фразой: «Пассек арестован», – и вышел из комнаты.
Несколько минут спустя он вернулся, императрица уже успела кое-как одеться.
Она села в экипаж Орлова. Рядом с ней поместилась камер-фрау, позади встал
камердинер Шкурин (впоследствии тайный советник). Орлов погнал лошадей во
весь опор. На половине дороге лошади остановились от усталости, и путники
оказались в крайнем затруднении. Сначала их выручила проезжавшая мимо
крестьянская телега, а потом они увидели коляску, быстро приближавшуюся им на
встречу. В ней сидели Григорий Орлов с князем Барятинским. «Всё готово», –
прокричал Орлов. Барятинский уступил своё место Екатерине, и в седьмом часу
утра она достигла казарм Измайловского полка, которые служили предместьем
столицы.
Измайловский полк был, очевидно, предупреждён, так как солдаты успели взять
из кладовой мундиры старой елизаветинской формы, и часть полка быстро
выстроилась. Екатерина обращается к солдатам с речью, прося у них защиты от
своих неприятелей, которые покушаются на её собственную жизнь и на жизнь её
сына. Солдаты клянутся умереть за императрицу и бросаются целовать её ноги,
руки и платье. В это время офицеры приводят остальных измайловцев,
появляется полковой священник с крестом, и весь полк присягает Екатерине II.
Она опять садится в коляску и едет к казармам Семёновского полка. Выйдя к
ней на встречу, семёновцы кричат «ура» и присоединяются к Екатерине. С таким
же энтузиазмом примыкает к ней Преображенский полк и конная гвардия.
Государыня посылает отряд арестовать начальника конных гвардейцев принца
Жоржа и вместе с тем предохранить его от возможных оскорблений. Орловы затем
спешат к артиллеристам и уговаривают их последовать примеру гвардии, но
солдаты хотят узнать прежде мнение своего начальника. Генерал Вильбуа
несколько минут колеблется, однако уступает, и артиллерия также переходит на
сторону Екатерины.
Между тем на место действия прибывают: гетман Разумовский, Н. И. Панин, князь
Волконский, И. И. Шувалов и многие другие вельможи, которые присоединяются к
свите императрицы. Окружённая войсками и народом, она отправляется в
Казанский собор. Здесь её встречают архиепископ новгородский и высшее
духовенство. Пропели благодарственный молебен и торжественно провозгласили
Екатерину самодержавнейшей императрицей всея России, а великого князя Павла
Петровича – наследником престола. Из собора государыня поехала в новый Зимний
дворец, достроенный Петром III, где уже собирались для принесения присяги
Сенат и Синод. Немедленно приняты необходимые меры предосторожности: подступы
к дворцу защищены артиллерией, на многих пунктах расставлены сильные отряды
часовых, сообщение с Петергофом и Ораниенбаумом совершенно прекращено, а в
Кронштадт послан для захвата этой крепости адмирал Талызин. Императрица
поспешила разослать курьеров в провинцию к гражданским и военным начальникам,
а также к генералам войск, находившихся в Пруссии. Дипломатический корпус
официально получил уведомление о перемене царствующей особы. Необходимые меры
были приняты настолько быстро, что нет никакого сомнения в том, что в
Петербурге об этом заранее кто-то позаботился. До нас дошло известие, что
наборщики типографии Академии наук были арестованы в ночь на 28 июня:
ожидалось, что им будет работа (печатание правительственных распоряжений, так
как они всегда печатались в этой типографии). Сам манифест о восшествии на
престол Екатерины II также вероятно был составлен не 28 июня, а ранее.
В это время Пётр Фёдорович находился в Ораниенбауме. Был канун его именин.
Пётр хотел начать их праздновать в Петергофе, и Екатерина должна была его там
ждать. Император приказал подать экипаж и приехал в Петергоф. Осмотрев
павильон, в котором жила Екатерина, убедились, что её там нет. По всем
