Экономика и политика России при Павле Первом.

объявляет, что «отны­не Россия будет жить в мире и спокойствии, что теперь нет

ни малейшей нужды помышлять о распространении своих границ, поелику и без того

довольно уже и предовольно обширна...». Сразу по вступлению на престол

император Павел I заявил, что отказывается от приготовлений к войне с Францией.

«Нельзя изобразить, — пишет Болотов, — какое при­ятное действие произвел сей

благодетельный указ во всем государстве, — и сколько слез и вздохов

благодар­ности испущено из очей и сердец многих миллионов обитателей России.

Все государство и все концы и преде­лы оного были им обрадованы и повсюду

слышны были единые только пожелания всех благ новому государю...»

29 ноября 1796 года была объявлена амнистия пленным полякам. Император

повелевал «всех таковых освободить и отпустить в прежние их жилища; а

заграничных, буде поже­лают, и за границу. Об исполнении сего наш сенат имеет

учинить немедленно надлежащий распоряжения, предписав куда следует, чтоб со

стороны губернских правлений и других земских начальств взяты были меры к

наблюдению, дабы сии освобождаемые оставались спокойно и вели себя

добропорядочно, не входя ни в какие вредные сношения, под опасением тягчайшего

наказания».

Вскоре заключается мир с Персией. В письме к прусскому королю от 3 января

1797 года Павел писал: «С имеющимися союзниками многого не сделаешь, а так как

борьба, которую они вели против Франции, только способствовала росту революции

и ее отпору, то мир может ослабить ее, усилив мирные антиреволюционные элементы

в самой Франции, доселе придавленные рево­люцией». Контрреволюционный переворот

27 июля 1794 года приводит к падению якобинской диктатуры во Фран­ции.

Революция идет на убыль. Блестящие победы гене­рала Бонапарта над австрийцами в

Италии приводят к возникновению целого ряда демократических республик под

эгидой Франции. Павел видит в этом дальнейшее распространение «революционной

заразы» и выступает за созыв европейского конгресса для урегулирования

территориальных споров и пресечения революционных завоеваний. Он готов даже

признать Французскую рес­публику «ради успокоения Европы», ибо иначе «против

воли придется браться за оружие». Однако ни Австрия, ни Англия его не

поддержали, и в 1798 году создается новая коалиция против Франции. Россия в

союзе с Англией Австрией, Турцией и Неаполитанским королевством начинает войну

против Франции.

«Положить предел успехам французского оружия и правил анархических, принудить

Францию войти в пре­жние границы и тем восстановить в Европе прочный мир и

политическое равновесие» — так расценивает Павел участие России в этой

коалиции. Инструктируя генерала Розенберга, назначенного командовать русским

экспеди­ционным корпусом, Павел писал: «...Отвращать все, что в землях не

неприязненных может возбудить ненависть или предосудительные на счет войска

впечатления (избе­гать участия в продовольственных экзекуциях), внушать, что мы

пришли отнюдь не в видах споспешествовать властолюбивым намерениям, но оградить

общий покой и безопасность, для того ласковое и приязненное обраще­ние с

жителями. Восстановление престолов и алтарей. Предохранять войска от «пагубной

заразы умов», соблю­дать церковные обряды и праздники».

4 апреля Суворов прибыл в главную квартиру союз­ной армии, расположенную в

местечке Валеджио на севере Италии. Уже 10 апреля взятием Брешии нача­лись

военные действия. Против 86-тысячной армии союзников действовала 58-тысячная

армия Франции; на севере ею командовал бывший военный министр Шерер, а на юге —

молодой и талантливый генерал Макдональд. Используя численное превосходство

со­юзников, Суворов решил оттеснить неприятеля в горы за Геную и овладеть

Миланом, а затем нанести пораже­ние Макдональду. В дальнейшем он планировал

через Савойю вторгнуться во Францию, а войска эрцгерцога Карла вместе с русским

корпусом Римского-Корсакова должны были вытеснить французов из Швейцарии и

устремиться к Рейну. 15 апреля началось упорное трех­дневное сражение с

французами на реке Адда. В этот день дряхлого Шерера сменил один из лучших

полко­водцев Франции генерал Моро.

В кровопролитном сражении успех сопутствовал то одной, то другой стороне.

Энергичный Моро пытает­ся собрать вместе растянувшиеся на десяток километров

войска, но ему это не удается. Потеряв три тысячи убитыми и пять тысяч

пленными, французы откатыва­ются на юг. Участь Ломбардии была решена — реку

Адда Суворов назвал Рубиконом по дороге в Париж.

Получив известие об этой победе, Павел I вызвал пятнадцатилетнего

генерал-майора Аркадия Суворова, назначенного в генерал-адъютанты, и сказал

ему: «Поез­жай и учись у него. Лучшего примера тебе дать и в лучшие руки отдать

не могу».

Стремительным суворовским маршем с востока на запад союзники отбросили армию

неприятеля и вошли в Милан. Не допуская соединения остатков армии Моро с

Макдональдом, Суворов наносит ему поражение при Маренго и вступает в Турин. В

ожесточенном сражении у реки Треббия терпит поражение и генерал Макдо­нальд.

Спустя много лет прославленный маршал Франции говорил русскому послу в

Париже: «Я был молод во время сражения при Треббии. Эта неудача могла бы иметь

пагубное влияние на мою карьеру, меня спасло лишь то, что победителем моим был

Суворов».

За два месяца французы потеряли всю Северную Италию. Поздравляя Суворова с

этой победой, Павел I писал: «Поздравляю Вас вашими же словами: «Слава Богу,

слава Вам!»

6 июля командующим французскими войсками был назначен прославленный генерал

Жубер, прошедший путь от рядового до генерала за четыре года. Не зная о взятии

австрийцами крепости Мантуя, Жубер неожиданно встретил всю союзную армию. Еще

не поздно было повернуть назад в горы, но тогда он не был бы Жубером: 4 августа

на рассвете орудийные залпы возвестили о начале самой ожесточенной и самой

кровавой битвы в этой кампании. Никогда еще за свою долгую службу Суворову не

приходилось встречаться с таким яростным сопротивлением противника.

После этой битвы генерал Моро сказал о Суворове: «Что можно сказать о

генерале, который погибнет сам и уложит свою армию до последнего солдата,

прежде чем отступить на один шаг».

Суворову потребовалось всего четыре месяца, чтобы освободить Италию. Союзники

ликовали: в лондонских театрах о нем читаются стихи, выставляются его

портре­ты. Появляются суворовские прически и пироги, на обедах вслед за тостом

королю пьют за его здоровье.

И в России имя Суворова не сходит со страниц газет, становится легендой.

Восхищенный Павел писал полководцу: «Я уже не знаю, что Вам дать, Вы поставили

себя выше моих наград...».

Во Франции с тревогой ждали начала вторжения. Заключались пари — во сколько

дней Суворов дойдет до Парижа. Но союзников в первую очередь волновали их

собственные интересы: англичане предлагают сначала овладеть Голландией и

Бельгией, и австрийцы в надежде заполучить последнюю поддерживают их.

Павел I был вынужден согласиться с новым планом своих союзников.

План этот состоял в следующем: австрийцы из Швейцарии идут на Рейн, а

Суворов, соединившись с корпусом Корсакова, вторгается во Францию; в Голлан­дии

начинает действовать англо-русский экспедицион­ный корпус, а в Италии остаются

австрийцы. Суворов был против предстоящей перегруппировки огромной массы войск,

но ему пришлось подчиниться.

28 августа русская армия начинает поход. Восполь­зовавшись этим, генерал Моро

спускается с гор на по­мощь осажденной австрийцами крепости Тортона и за­нимает

городок Нови. Пришлось Суворову вернуться назад, чтобы помочь союзникам и

потерять на этом драгоценных три дня. Между тем австрийский эрцгерцог Карл, не

дождавшись Суворова, начал выводить свои войска из Швейцарии, оставляя русский

корпус Корса­кова один на один с французами. Узнав об этом, возму­щённый

фельдмаршал писал в Петербург о Тугуте, пер­вом министре Австрии: «Сия сова не

с ума ли сошла или никогда его не имела. Массена не будет нас ожидать, и

устремится на Корсакова... Хоть в свете ничего не бо­юсь, скажу — в опасности

от перевеса Массена мало пособят мои войска отсюда, и поздно».

В Швейцарии против 60-тысячной французской ар­мии генерала Массены остаются

24-тысячный корпус Корсакова и 20-тысячный корпус австрийцев генерала Готце.

Суворов спешит на выручку Корсакова кратчай­шим и наиболее трудным путем —

через Сен-Готардский перевал. Но и здесь австрийцы подвели своих со­юзников —

обещанных ими мулов не оказалось. «Нет лошаков, нет лошадей, а есть Тугут, и

горы, и пропас­ти», — с горечью писал Павлу Суворов. В поисках мулов проходят

еще пять дней. Только 12 сентября армия начинает восхождение на перевал. По,

скалам и утесам медленно, шаг за шагом, двигалась русская армия, преодолевая

холод, усталость и сопротивление непри­ятеля.

Когда в Петербурге узнали об уходе эрцгерцога из Швейцарии, разразился

скандал, и только боязнь сепа­ратного мира между Францией и Австрией остановила

Павла от разрыва с союзниками. Понимая серьезность положения и трудности,

которые предстоят армии, он наделяет Суворова особыми полномочиями. «Сие

предла­гаю, прося простить меня в том и возлагая на вас самих избирать — что

делать», — пишет он фельдмаршалу.

Суворов посылает в обход корпус Розенберга и с другой стороны — Багратиона, а

с остальными атакует неприятеля, но безрезультатно: французы поднимаются выше и

выше. Уже вечером во время третьей атаки помог Багратион, ударивший сверху.

Перевал был взят, но дорогой ценой — из строя вышли около тысячи человек. А

впереди их ждали более трудные испытания.

15 сентября армия вышла к местечку Альтдорф, но здесь оказалось, что

сен-готардская дорога дальше обры­вается, а на пути измученной, раздетой и

голодной ар­мии встал суровый горный хребет Росшток.

16 сентября рано утром авангард князя Багратиона начинает подъем на Росшток.

Шестьдесят часов подряд длился этот беспримерный переход по рыхлому глубокому

снегу в густом тумане. Трудным был подъем, но спуск оказался труднее. Дул

резкий, порывистый ветер, чтобы согреться, люди сбивались в кучи. Спустились в

местечко Муттенталь и здесь узнали страшную новость — корпус Корсакова был

разгромлен еще 15 сентября. Катастрофа, усугубленная самонадеянностью

Корсакова, была полной: шесть ты­сяч человек погибли, многие оказались в плену.

В этот же день генерал Сульт разбил и австрийцев.

Покидая Цюрих, генерал Массена обещал пленным русским офицерам вскоре

привезти к ним фельдмарша­ла Суворова и великого князя Константина.

Обессиленная русская армия оказалась запертой в Муттентале — оба выхода, на

Швиц и Гларис, были блокированы французами. 18 сентября Суворов собрал военный

совет. «Мы окружены предательством нашего союзника, — начал он свою речь, — мы

поставлены в тяжелое положение. Корсаков разбит, австрийцы рассе­яны, и мы одни

теперь против шестидесятитысячной армии неприятеля. Идти назад — стыд. Это

значило бы отступить, а русские и я никогда не отступали!» Суворов внимательно

оглядел сосредоточенно слушавших его генералов и продолжал: «Помощи нам ждать

не от кого, одна надежда на Бога, на величайшую храбрость и само­отвержение

войск, вами предводительствуемых. Только это остается нам, ибо мы на краю

пропасти. — Он умолк и воскликнул: — Но мы русские! Спасите, спасите честь и

достояние России и ее самодержца!». С этим возгласом фельдмаршал опустился на

колени.

19 сентября в семь часов утра к местечку Глариса выступил авангард под

командованием князя Багратиона. За ним с главными силами — генерал Дерфельден,

в арьергарде — генерал Розенберг. Предстояло с боями преодолеть хре­бет Панике,

покрытый снегом и льдом, а затем спус­титься в долину Верхнего Рейна.

Багратион, поднявшись на одну из вершин, обруши­вается на неприятеля; в это

время Массена наносит удар по корпусу Розенберга, пытаясь отрезать его и

уничто­жить. Упорное сражение закончилось отчаянной штыко­вой атакой. Французы

не выдержали и отошли. В ночь на 24 сентября начался последний и самый трудный

поход.

Только 20 октября в Петербурге узнали о благопо­лучном исходе кампании. «Да

спасет Вас господь Бог за спасение славы государя и русского войска, — писал

Ростопчин Суворову, — до единого все награждены, ун­тер-офицеры все произведены

в офицеры».

Русская армия получает приказ вернуться на родину. На вопрос Ростопчина, что

подумают об этом союзники, император ответил: «Когда придет официальная нота о

требованиях двора венского, то отвечать, что это есть галиматья и бред».

Коалиция государств, каждое из которых руковод­ствовалось своими интересами,

распалась. Павел не мог простить бывшим союзникам их предательства и

пре­ждевременного вывода войск эрцгерцога Карла из Швей­царии. После завершения

похода Суворова Ф. Ростоп­чин писал: «Франция, Англия и Пруссия кончат войну со

значительными выгодами, Россия же останется ни при чем, потеряв 23 тысячи

человек единственно для того, чтобы уверить себя в вероломстве Питта и Тугута,

а Европу в бессмертии князя Суворова».

Вступая в коалицию, Павел I увлекался рыцарской целью восстановления

«потрясенных тронов». А на деле освобожденная от французов Италия была

порабощена Австрией, а остров Мальта захвачен Англией. Коварство союзников, в

руках которых он был только орудием, глубоко разочаровало императора. А

восстановление во Франции сильной власти в лице первого консула Бона­парта

давало повод для изменения курса российской внешней политики.

Обессиленная Франция больше всего нуждалась в мире и спокойствии. Понимая

это, Бонапарт с прису­щей ему энергией принимается за поиски мира. Уже 25

декабря первый консул направляет послания Англии и Австрии с предложением

начать мирные переговоры. Это еще больше поднимает его авторитет, а отказ

союзников от мирных предложений вызывает волну возму­щения и патриотизма. Народ

горит желанием наказать врагов мира, и Бонапарт начинает подготовку к войне.

Высказанное в январе пожелание сблизиться с Францией повисло в воздухе — еще

сильны были идеи и традиции сотрудничества только с «законной» динас­тией, да и

влиятельные общественные круги во главе с вице-канцлером Н. П. Паниным,

колоритнейшей фигу­рой того времени, немало способствовали этому.

Быстрый разгром Австрии и установление порядка и законности в самой Франции

способствуют изменению позиции Павла. «Он делает дела, и с ним можно иметь

дело», — говорит он о Бонапарте.

«После длительных колебаний, — пишет Манфред, — Павел приходит к заключению,

что государственные стратегические интересы России должны быть поставле­ны выше

отвлеченных принципов легитимизма». Две великие державы начинают искать пути к

сближению, которое быстро приводит к союзу.

Бонапарт всячески торопит министра иностранных дел Талейрана в поисках путей,

ведущих к сближению с Россией. «Надо оказывать Павлу знаки внимания и надо,

чтобы он знал, что мы хотим вступить с ним в перегово­ры», — пишет он

Талейрану. «До сих пор еще не рассмат­ривалась возможность вступить в прямые

переговоры с Россией», — отвечает тот. И 7 июля 1800 года в далекий Петербург

уходит послание, написанное двумя умней­шими дипломатами Европы. Оно адресовано

Н. П. Па­нину — самому непримиримому врагу республиканской Франции. В Париже

хорошо знают об этом и надеются, что подобный шаг станет «свидетельством

беспристрас­тности и строгой корректности корреспондентов».

18 декабря 1800 года Павел I обращается с прямым посланием к Бонапарту.

«Господин Первый Консул. Те, кому Бог вручил власть управлять народами, должны

думать и заботиться об их благе» — так начина­лось это послание. «Сам факт

обращения к Бонапарту как главе государства и форма обращения были

сенсаци­онными. Они означали признание де-факто и в значи­тельной мере и де-юре

власти того, кто еще вчера был заклеймен как «узурпатор». То было полное

попрание принципов легитимизма. Более того, в условия фор­мально непрекращенной

войны прямая переписка двух глав государств означала фактическое установление

мир­ных отношений между обеими державами. В первом письме Павла содержалась та

знаменитая фраза, которая потом так часто повторялась: «Я не говорю и не хочу

пререкаться ни о правах человека, ни о принципах раз­ личных правительств,

установленных в каждой стране. Постараемся возвратить миру спокойствие и

тишину, в которых он так нуждается».

Сближе­ние между двумя великими державами шло ускоренными темпами. В Европе

возникает новая политическая ситуа­ция: Россию и Францию сближают не только

отсутствие реальных противоречий и общность интересов в широ­ком понимании, но

и конкретные практические задачи по отношению к общему противнику — Англии.

Неожиданно и быстро в Европе все переменилось: вчера еще одинокая Франция и

Россия встали теперь во главе мощной коалиции европейских государств,

направ­ленной против Англии, оказавшейся в полной изоляции. В борьбе с ней

объединяются Франция, Россия; Швеция, Пруссия, Дания, Голландия, Италия и

Испания.

Подписанный 4—6 декабря 1800 года союзный дого­вор между Россией, Пруссией,

Швецией и Данией фак­тически означал объявление войны Англии. Английское

правительство отдает приказ захватывать принадлежа­щие странам коалиции суда. В

ответ Дания занимает Гамбург, а Пруссия — Ганновер. В Англию запрещается всякий

экспорт, многие порты в Европе для нее закры­ть. Недостаток хлеба грозит ей

голодом.

В предстоящем походе в Европу предписывается: фон Палену находиться с армией

в Брест-Литовске, М. И. Кутузову — у Владимира-Волынского, Салтыко­ву—у

Витебска. 31 декабря выходит распоряжение о мерах по защите Соловецких

островов. Варварская бом­бардировка англичанами мирного Копенгагена вызвала

волну возмущения в Европе и в России.

12 января 1801 года атаман войска Донского Орлов получает приказ «через

Бухарию и Хиву выступить на реку Индус». 30 тысяч казаков с артиллерией

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6