указы, открыть ворота лагерей, провозгласить
в норму. Правда, уже тогда — и чем дальше, тем тверже—раздавались голоса о
необходимости углублять критическое осмыс
ление проблемы. Передовая общественная мысль
допытывалась, как же стало возможным все то, что теперь законно ставилось в
руководству, и что же в таком случае сталось с партией, Советами,
марксизмом-ленинизмом, с сами
м социализмом. наконец. Но, во-первых, тогдашние
“силы торможения” клеили яр
лык “ревизионизма” уже на одну постановку подобных вопросов, а во-вторых,
нужно признать, что в целом, как общество, к
подлинному их разрешению мы в тот момент еще не
были готовы. Нужно было увидеть сталинское в самом'
Хрущеве, в его методах руководства тогдашней х
озяйственной и политической перестройкой, а главное
— нужно было пережить все, что будет потом, при Брежневе и его преемниках,
когда даже такая ограниченная перестройка окажется затоптана и наступит
долгая, глухая “эпоха застоя”, чтобы окончательно отдать себе отчет: суть не в
лицах и даже не в тех конкретных формах, которые может принимать выкованная
Сталиным система бюрократической диктатуры,— суть в самой этой системе. Она
может быть по-сталински жесткой или по-брежневски
“либеральной”, но в любом своем варианте она античеловечна, в любых своих
модификациях означает для общества паралич и тупик.
Конечно, можно назвать достаточно много существенных признаков, по которым
“эпоха Брежнева” отличалась от “эпохи Сталина”. Но столь же реально и
внутреннее их родство и преемственность едва ли не по всем основным,
системообразующим показателям. Правда, в 70-е годы был застой и не было
массовых репрессий. Однако “немассовые” все же были, и их просто-напросто
оказалось достаточно для решения задачи, типологически сходной с той, для
которой Сталину в 30-е годы потребовалась ежовщина,
а в послевоенные — бериевщина. Что же касается
застоя, то все его главные предпосылки сложились как раз при Сталине. Именно
тогда, “в буднях великих строек, в веселом грохоте, огнях и звоне”,
одновременно с Магниткой, Днепрогэсом, Турксибом
и как бы в тени этого всеми раз, уже имеем в руках
некую ариаднину нить, позволяющую выпутаться из этих противоречий и логических
ловушек. Бескомпромиссное отвержение сталинской с
истемы естественно приводит к столь же твердому взгл
яду и на автора данной системы, к вполне однозначной нравственной и
политической оценке его личности, деятельности и исторической роли.
Итак, новый взгляд на Сталина, обусловленный новым пониманием созданной под его
руководством системы общественных отношений. Но тогда с
ледующий вопрос: а оно-то почему стало возможным
только теперь? Почему не сформировалось еще четверть века назад, в рамках
первой критической волны, той. что была поднята XX съездом партии?
Отчасти, быть может, по краткости срока межд
у 1956 годом и
брежневско-сусловской победой в октябре 1964 года, после которой критическое
осмысление сталинской эпохи стало целенаправленно
В этом отношении чрезвычайно знаменательным представляется мне развитие
сталинской темы у Твардовского —-Наиболее глубокого
исторического мыслителя в нашей поэзии. Если в
конце 50-х годов, когда
писалась глава о Сталине из поэмы “За далью — даль”, ее автор как
бы взвешивал на весах своей души то злое и доброе, что для него заключало в
себе это имя в мучительном для мысли и совести единстве:
Своей крутой, своей жестокой
Неправоты
И правоты,--
то в написанной всего несколькими годами позже поэме “По праву
памяти” (1966—1969) нет
уже и следа подобной двойственности чувства.
Лукавые ухищрения эпохи, когда
Забыть, забыть велят безмолвно.
Хотят в забвенье утопить
Живую боль.—
произвели на поэта действие, прямо противоположное тому, на какое рассчитывали
инициаторы и проводники нового идеологического курса: они помогли ему прийти к
однозначному и бескомпромиссному отвержению
сталинщины. А ведь Твардовский застал лишь самые первые годы
“брежневской эпохи”. Тем, у кого она перед глазами вся целиком,— куда
проще. Вот почему все более тверды и “
недиалектичны” наши сегодняшние оценки общего смысла деятельности Сталина, и вот
почему историческая объективность заключена именно в них, а не в прежних мнимо
справедливых “с одной стороны” — “с другой стороны”, на которых
нас и теперь “кое-кто” пытается удержать. Одни —
по инерции старых представлений, другие — что также достаточно очевидно — из
вполне современной политической корысти.
Сейчас порой раздаются раздраженные голоса: “Ну
сколько же можно — все Сталин да Сталин! Нашли неисчерпаемую тему и вот себе
тешатся разрешенной смелостью, упражняются в стрельбе по покойнику
”.
В подобных замечаниях, даже если они принадлежат ярым сталинистам (хотя,
конечно, не только им), есть определенный резон. Действительно, наша пресса
куда смелее и откровеннее судит о прошлом, чем, скажем, о ходе перестройки и
о деятельности нынешнего
партийно-государственного руководства. Пока это так, мы все еще остаемся в
рамках сложившихся в сталинскую эпоху общественных норм, и соответственно наше
моральное право на критику Сталина выглядит в
известной мере условным. Это во-первых. Во-вторых, верно и то, что многие
ия о Сталине и его времени не вводят в оборот
сколько-нибудь значительных масс
ивов нового фактического материала. Останавли
вая внимание читателя на отдельных вопиющих фактах сталинского беззакония
, жестокости, коварства, подобные публикации ещ
е и еще раз обжигают наши чувства (что
действительно заглушаться. Но главное, думается,
все-таки в другом. В недостатке исторического видимого
индустриально-культурного подъема, создавалась (и успела полностью
сформироваться) система, которая, провозглашая лозунги движения
“вперед и выше”, в сфере экономических и социальных отношений фактически
ориентировалась на нерушимую стабильность и неизменность. Система принципиально
статическая, сознательно отключившая все двигатели
социального саморазвития и столь же последовательно
подчинившая все свои подсистемы и институты — от механизма управления
народным хозяйством до школы, прессы, Союза
писателей — задаче воспроизводства и увековечения
наличного состояния общества. И в результате
действительно обладающая той инер
цией и способностью к регенерации, той страшной силой сопротивления любым
преобразованиям (даже если они исходят сверху),
которая в 60-е годы обусловила неуспех начинаний
Хрущева и предпринятой было экономической
реформы, а в наши дни сказывается очевидным для всех тор
можением перестроечного процесса.
С полной убедительностью показав, что и в наиболее “мягком”, ненасильственном
своем варианте сталинская система столь же порочна, губительна
и бесперспективна, как и в первоначально жестком,
брежневский опыт как бы дорисовал для нас эту систему и тем самым фигуру
самого Сталина, его объективно-историческую роль необходимо
, чтобы преодолеть, взорвать столь характерную для современного человека
эмоциональную пассивность и гл
ухоту), но, за сравнительно редкими
исключениями, дают мало пищи уму, политическому и
историческому сознанию общества. Тем более, что
Сталин предстает в них обычно лишь как явление прошлого, не имеющее прямого
отношения к современному положению страны, ее
проблемам и перспективам. Если так, то и в самом деле не пора ли ему
уходить на страницы специальных исторических
журналов и книг. очищая площадку массовой печати
для чего-то более злободневного?
Если бы так... Но. к сожалению, это совсем не так. И, признавая за упомянутыми
хочется, однако, ответить им с полным убеждением:
Сталин — тема остро актуальная, сегодняшняя. Не для одних специалистов — для
общества в целом. Он — насущная проблема нашего настоящего и на
шего будущего, от того
или иного разрешения которой это будущее непосредственно зависит. И
настоящий разговор о нем еще только-только начинается.
Что же делает тему Сталина столь важной для человека наших дней? Разумеется, не
столько он сам, хотя загадки (подчас мрачные тайны) его личности и биог
рафии, лишь отчасти приоткрытые, еще, вероятно,
долгое время будут занимать наше воображение. И даже не столько его
политическая и государственная деятельность, хотя в ней есть немало такого, что
и до сих пор многие благоразумные наши обществоведы предпочитают обходить, как
столб с надписью: “Не влезай! Убьет!” Наиболее актуальным, непосредственно
участвующим в современной жизни остается для нас наследие Сталина.
Прежде всего в виде той системы общественных отношений, которая создана была в
СССР под его руководством, устояла в потрясениях 50—60-х годов, заново
стабилизировалась в “эпоху застоя” и, таким образом, с известными модификациями
дожила до перестройки, а значит, и до сегодняшнего дня.
Перед нами стоит задача преодоления этой системы, превращения ее в нечто
принципиально от нее отличное. Задача поистине невероятная по своей
трудности, и сейчас, на старте, она, может быть, особенно жестко испытывает
нас. Испытывает нашу волю к переменам, серьезность наших намерений, истинную
меру нашей внутренней свободы, готовность обсуждать (а затем и решать) свои
проблемы действительно безбоязненно, не ограничивая себя привычными
запретами: этого касаться еще нельзя, это еще не сказал Горбачев, а это он
(или Ленин) сказал иначе... Если подобные запреты для нас остаются в силе —
значит нам не стоит и браться за дело, мы его только погубим — и притом
обязательно — своей половинчатостью и трусостью. Зато если мы и в самом деле
созрели для серьезного разговора о том, что есть и чего мы хотим, тогда он
сам собою будет и свободным от лозунговой крикливости, и ответственным,
искренним, конструктивным.
Давайте же обратимся непосредственно к личности Сталина и выясним,
каким он был и почему таким стал. Для достижения этой цели
просмотрим его биографию: кто были его родители, каким он был в
детстве, в юности и т. д.
2. В нескольких десятках километров от столицы Грузии Тифлиса (ныне Тбилиси)
находится городок Гори. В конце прошлого века он
представлял собой поселение с одноэтажными домами, с пыльными улочками
кварталов бедноты. Гори расположен на берегах Куры в живописной местности. На
холмах вокруг города под горячим кавказским солнцем издавна произрастал
виноград, из которого жители делали отличное вино. В древние времена, согласно
греческой мифологии, Ясон и аргонавты именно на черноморских берегах Грузии
искали золотое руно.
В начале 70-х годов XIX века из села Диди-Лило в
Гори переселился Виссарион Иванович Джугашвили, сапожник. Есть предположение,
что он не был грузином по национальности, а происходил из осетин, живших в
горах. В 1874 году он женился на юной Екатерине Георгиевне Геладзе, которая,
как и ее муж, родилась в семье крепостных. Екатерина Георгиевна была
неграмотной, подобно своему мужу не говорила по-русски.
Эта рыжеволосая привлекательная женщина была глубоко религиозной. Еще в
молодости ей пришлось похоронить двух своих младенцев. Когда 9 декабря (по
григорианскому календарю 21 декабря) 1879 года родился сын Иосиф, она
почувствовала, что жизнь ее приобрела новый смысл. Она нежно любила своего
сына и ласково называла его Сосо, Соссло. Когда ее ребенок заболел, она
самоотверженно выхаживала его. Болезнь не прошла бесследно: на лице И. В.
Сталина остались мотки от оспы, а одной рукой он двигал с трудом до конца
сноси жизни.
Родителя по-разному представляли себе судьбу сына. Мать в 1888 году записала
его в местное духовное училище. Но вскоре Виссарион Джугашвили забрал его
оттуда. Он хотел, чтобы его сын также стал сапожником. Отец повез его с собой
в Тифлис, где работал в течение трех лет па обувной фабрике Адельханова,
после того как его собственная мастерская в Гори разорилась. Однако борьба в
семье закончилась в пользу матери, отличавшейся сильной волей. Сосо опять
вернулся в училище. Отец умер в 1890 году.
Екатерина Георгиевна работала прачкой в богатых семьях, чтобы прокормить себя
и сына. Эта женщина прожила долгую жизнь. Она увидела, как ее сын стал
руководителем гигантской страны, окруженным поклонением и восхищением людей.
Сама она вела скромную, простую жизнь в Грузии. По просьбе сына она на
короткое время переселилась в Кремль, но все же вскоре вернулась домой. Там
она и умерла в 1937 году.
В духовном училище мальчик Джугашвили считался одним из лучших учеников. Он
выделялся природным умом и особенно хорошей памятью. Эта его способность
впоследствии получила дальнейшее развитие.
В то время обучение шло на русском языке, но грузинские национальные
традиции все-таки сохранялись. По воспоминаниям одноклассников, Джугашвили
прочитал все книги в городской библиотеке, особенно он любил романтическую
грузинскую прозу. В те годы он познакомился с героями классических
произведений Чавчавадзе и Руставели. Особое пристрастие он испытывал к
книгам писателя Казбеги.
В июне 1894 года по окончании училища он был отмечен как лучший ученик.
Учитель советовал его матери продолжить обучение способного мальчика.
Молодой Иосиф Виссарионович, не достигший еще 15-летнего возраста, в сентябре
1894 года был зачислен в Тифлисскую православную духовную семинарию. С этого
времени и до мая 1899 года это самое значительное учебное заведение Грузии
оказывало решающее влияние на его духовное развитие. В эти годы он был
слушателем семинарии, получавшим стипендию.
Тифлисская православная семинария являлась тогда рассадником всякого
рода освободительных идей среди молодёжи, как народническо-
националистических, так и марксистско-интернационалистических; она была
полна различными тайными кружками. Господствующий в семинарии
иезуитский режим вызывал у Сталина бурный протест, питал и усиливал
в нём революционные настроения. Пятнадцатилетний Сталин становиться
революционером.
“ В революционное движение,-- говорит Сталин ,-- я вступил с 15-летнего
возраста, когда я связался с подпольными группами русских марксистов,
проживавших тогда в Закавказье. Эти группы имели на меня большое
влияние и привили вкус к подпольной марксисткой литературе”.
1 В 1896—1897 годах Сталин стоит во главе марксистских кружков семинарии. В
августе 1898 года он и формально вступает в тифлисскую органимцию Росси
йской социал-демократической рабочий партии. Сталин становится членом
группы „Месаме-Даси" — первой Груммской социал-демократической органивации,
сыгравшей в 1893—1898 годах известную положительную роль в распространении
идей марксизма. „Месаме-даси" не была ПОАитически однородна—её большинство
стояло на позициях „легального“•• марксизма" и склонялось к буржуазному на-
ционали“му“ Сталин, Кецховели, Цулукидзе составху^ЛУУМоводящее ядро
революционного хшмЙИРбго меньшинства
„Месаме-даси", Ц^^^Р^аародышем революционной социал-
1 Сталин ведёт в этот период интенсивную пропагандистскую работу в рабочих
кружках, участвует на нелегальных рабочих собраниях, пишет листовки, организует
стачки. Это была первая школа революционной практической работы, пройденная
