мужественным словом обличения. Робко и молчаливо они соглашались с его
требованиями и распоряжениями. Те же, кто не мог перешагнуть через свою
совесть, но не были в силах сопротивляться, постарались отойти от дел. Так,
епископ вятский Александр, сохраняя личную верность старой вере, предпочел
оставить свою кафедру, удалившись в один из монастырей.
К сожалению, среди русского духовенства середины 17 в. оказалось
значительное число людей малодушных, не посмевших перечить жестокому
начальству. Поэтому главным противником Никона был народ церковный: простые
иноки и миряне, лучшие, духовно сильные и преданные сыны Православия. Таковых
было немало, даже, вероятно, большинство. Старообрядчество с самого начала было
народной верой.
Никон пробыл на патриаршем престоле семь лет. Своим властолюбием и
гордостью он сумел оттолкнуть от себя всех. Произошел у него разрыв и с царем.
Патриарх вторгался в дела государства, возмечтал даже стать выше царя и
полностью подчинить его своей воле. Алексей Михайлович стал тяготиться своим
“собинным другом”, охладел к нему.
Тогда Никон задумал воздействовать на царя угрозой, что ему раньше
удавалось. Он решил публично отречься от патриаршества, рассчитывая на то, что
царь будет тронут его отречением и станет упрашивать не покидать
первосвятительский престол. Это стало бы хорошим поводом восстановить и усилить
свое влияние на царя.
На торжественной литургии в Успенском соборе в Кремле 10 июля 1658 г. он
объявил с амвона, обращаясь к духовенству и народу: “От лени я окоростовел, и
вы окоростовели от меня. От сего времени не буду вам патриарх; если же помыслю
быть патриархом, то буду анафема”. Тут же на амвоне Никон снял с себя
архиерейское облачение, надел черную мантию и монашеский клобук, взял простую
клюку и вышел из собора.
Однако Никон жестоко ошибся в своих расчетах. Царь, узнав об уходе
патриарха, не стал удерживать его. Никон же, скрывшись в Воскресенском
монастыре, прозванном им “Новым Иерусалимом”, стал ждать реакции царя. Он
по-прежнему держал себя властно и самовольно: совершал рукоположения, осуждал и
проклинал архиереев. Но напрасное ожидание его ожесточило настолько, что он
даже предал проклятию царя со всем его семейством.
Примириться со своим новым положением в качестве только монастырского
обитателя он, разумеется, не мог. Никон попытался снова вернуться к патриаршей
власти. Однажды ночью он внезапно приехал в Москву в Успенский собор во время
богослужения и послал уведомить царя о своем приезде. Но царь к нему не вышел.
Раздосадованный Никон вернулся в монастырь.
Бегство Никона с патриаршего престола внесло новое расстройство в
церковную жизнь. Царь по этому случаю в 1660 г. созвал собор в Москве Собор
решил избрать нового патриарха. Но Никон на этом соборе разразился бранью,
обозвал его “бесовским сонмищем”. Царь и архиереи не знали, что делать
с Никоном.
В это время в Москву с подложными грамотами прибыл тайный иезуит
греческий “митрополит” Паисий Лигарид. Затем были получены достоверные
сообщения, что Паисий Лигарид состоит на службе у римского папы и что восточные
патриархи за то низвергли его и прокляли. Но в Москве на это посмотрели сквозь
пальцы, вероятно потому, что Паисий Лигарид мог весьма пригодиться царю. Этому
ловкому и изворотливому человеку было поручено дело Никона. Паисий сразу стал
во главе русских церковных дел. Он заявил, что Никон “должен быть проклят как
еретик”, и что для этого нужно созвать в Москве большой собор при участии
восточных патриархов. В ответ Никон беспомощно ругал грека «вором»,
«нехристем», «собакой», «самоставленником», «мужиком».
Для суда над Никоном и рассмотрения других церковных дел царь Алексей в
1666 г. созвал собор, который был продолжен и в следующем, 1667 г. На собор
прибыли восточные патриархии – Паисий александрийский и Макарий антиохийский.
Приглашение этих патриархов было неудачным. Как потом оказалось, они сами были
низложены со своих престолов собором восточных иерархов, и поэтому не имели
канонического права решать какие-либо церковные дела.
Начался суд над Никоном. Собор признал Никона виновным в самовольном
бегстве с кафедры и в других преступлениях. Патриархи называли его
“лжецом”, “обманщиком”, “мучителем”, “убийцей”, сравнивали с сатаной,
говорили, что он “даже хуже сатаны”, признали его еретиком за то, что
он приказал не исповедовать воров и разбойников перед смертью. Никон не остался
в долгу и обзывал патриархов “самозванцами”, “турецкими невольниками”,
“бродягами”, “продажными людьми” и т. п. В конце концов, собор лишил Никона
священного сана и сделал простым монахом.
После перемены своей судьбы Никон сам переменился по отношению к своим
реформам. Еще будучи на патриаршем престоле, он иногда говорил, что “старые
служебники добры” и по ним “можно служить службу Божию”. Уйдя же с
престола, он стал издавать в монастыре книги согласные со старопечатными. Этим
возвращением к старому тексту Никон как бы вынес суд над собственной книжной
реформой, признав ее ненужной и бесполезной.
Никон скончался в 1681 г., не примиренным ни с царем, ни с архиереями,
ни с Церковью.
СТАРООБРЯДЧЕСТВО
Низложив Никона, собор избрал на его место нового патриарха, Иоасафа,
архимандрита Троице-Сергиевой лавры. Затем приступили к решению вопросов,
вызванных церковной реформой.
Реформа была выгодна многим. Восточным патриархам она была весьма
полезна, так как проводилась в согласии с греческими новыми книгами и
закрепляла их главенство в вопросах веры и утверждала духовный авторитет, к
тому времени на Руси поблекший.
Государственная власть тоже видела свою геополитическую выгоду в реформе.
И Ватикан в реформе православной Церкви тоже имел свой интерес. С
присоединением Украины к Москве в России стало сказываться юго-западное
влияние. В Москву понаехало множество украинских и греческих монахов, учителей,
политиков и разных дельцов. Все они были в сильной степени заражены
католицизмом, что не помешало им, а может быть, даже и помогло, приобрести
большое влияние при царском дворе. Паисий Лигарид, продолжая дело митрополита
Исидора, вел в это время переговоры с католическим Западом о соединении русской
Церкви с римской. Он пытался склонить к этому и восточных патриархов. Русские
же архиереи во всем были послушны царю. В такое-то время и состоялся собор по
делу никоновской реформы.
Собор одобрил книги новой печати, утвердил новые обряды и чины и наложил
страшные проклятия и анафемы на старые книги и обряды. Двоеперстие собор
объявил еретическим, а троеперстие утвердил на вечные времена как великий
догмат. Проклял тех, кто в символе веры исповедует Духа Святаго Истинным.
Проклял и тех, кто будет совершать службу по старым книгам. В заключение собор
изрек: “Если кто не послушает нас или начнет прекословить и противиться
нам, то мы такового противника, если он - духовное лицо, извергаем и лишаем
всякого священнодействия и благодати и предаем проклятию; если же это будет
мирянин, то такового отлучаем от св. Троицы, Отца и Сына и Святаго Духа, и
предаем проклятию и анафеме как еретика и непокорника и отсекаем, как гнилой
уд. Если же кто до самой смерти останется непокорным, то таковой и по смерти да
будет отлучен, и душа его пребудет с Иудой-предателем, с еретиком Арием и с
прочими проклятыми еретиками. Скорее железо, камни, дерево разрушатся, а тот да
будет не разрешен во веки веков. Аминь”.
Эти ужасные проклятия возмутили даже самого Никона, привыкшего
проклинать православных христиан. Он заявил, что они положены на весь
православный народ и признал их безрассудными.
Чтобы заставить русский благочестивый народ принять новую веру, собор
благословил подвергать ослушников соборных определений тягчайшим казням:
заточать их в тюрьмы, ссылать, бить говяжьими жилами, отрезать уши, носы,
вырезывать языки, отсекать руки. Все эти деяния и определения собора внесли еще
большую смуту в умы русских людей и усугубили церковный раскол.
Современная новообрядческая церковь на поместном соборе в 1971 г.
признала ошибку, сделанную бывшим патриархом Никоном и собором 1666–67 гг.,
приведшую к трагическому разделению русской Церкви, и засвидетельствовала, что
старые обряды для нее “равночестны и спасительны”, а клятвы были
положены “не по доброму разумению”. И как итог: реформы “не имели
ни канонических, ни исторических оснований”.
Раскол русской Церкви совершился не сразу. Определения собора были
настолько ошеломляющими, в них было так много безумия, что русский народ счел
их за дьявольское наваждение. Многие думали, что царь лишь временно обманут
приезжими греками и западниками, и верили, что он рано или поздно распознает
этот обман и возвратится к старине. Что же касается архиереев, участвовавших на
соборе, то о них составилось убеждение, что они не тверды в своей вере и, боясь
царской власти, готовы веровать так, как прикажет царь. Один из них, чудовский
архимандрит Иоаким (впоследствии патриарх) откровенно заявил: “Я не знаю ни
старой веры, ни новой, но что велят начальницы, то я готов творить и слушать их
во всем”.
В течение 15 лет после собора шли пререкания между сторонниками старой
веры и новой, между представителями древней народной Церкви и представителями
новой, царской. Протопоп Аввакум слал царю Алексею Михайловичу одно послание за
другим и призывал его к покаянию. Этот протопоп-богатырь горячо и вдохновенно
убеждал царя, что в древнем православии, которое так немилостиво проклято
собором, нет ничего еретического: “Мы содержим истинную и правую веру,
умираем и кровь свою проливаем за Церковь Христову”.
Царя просили назначить всенародное состязание с духовными властями:
пусть видят и слышат все, какая вера истинная – старая или новая, но Алексей
Михайлович не внял. После его смерти царский престол занял его сын Феодор
Алексеевич. Защитники и исповедники древних церковных преданий обратились к
новому царю с горячей мольбой “вернуться к вере благочестивых и святых
предков”. Но и эта мольба не имела успеха.
На все челобитные церковных пастырей, жаждавших мира и единства
церковного, правительство отвечало ссылками и казнями. Казни последовали тотчас
же после собора. Знаменитые защитники древлеправославного благочестия –
протопоп Аввакум, священник Лазарь диакон Феодор, инок Епифаний – были сосланы
на крайний Север и заточены в земляную тюрьму в Пустозерске. Они были
подвергнуты (за исключением Аввакума) еще особой казни: им вырезали языки и
отсекли правые руки, чтобы они не могли ни говорить, ни писать в обличение
своих гонителей.
Более 14 лет пробыли они в мучительном заточении, в сырой яме. Но никто
из них не поколебался в правоте своей веры. Благочестивый народ чтил этих
исповедников как необоримых воинов Христовых, как дивных страстотерпцев и
мучеников за святую веру. Пустозерск стал святым местом.
По настоянию нового патриарха Иоакима пустозерские страдальцы были
преданы сожжению. Казнь последовала в пятницу, в день страстей Христовых, 14
апреля 1682 г. Узников вывели на площадь, где был устроен сруб для сожжения.
Бесстрашно вошли они в него. Толпа людей, сняв шапки, молча окружила место
казни. Огонь запылал. Священномученик Аввакум обратился к народу с прощальным
словом. Подняв высоко сложенную в двуперстие руку, он провозгласил “Вот
будете этим крестом молиться, вовеки не погибнете”.
Когда огонь угас, народ бросился собирать святые кости, чтобы разнести
их потом по всей русской земле. Мучения и казни совершались и в других местах
московского государства. За шесть лет до сожжения пустозерских узников были
преданы мучительной смерти сотни преподобных отцов и исповедников славной
Соловецкой обители. Эта обитель вместе со многими монастырями и скитами русской
Церкви отказалась принять новые книги. Соловецкие иноки решили продолжать
службу Божию по старым книгам. Они написали государю в течение нескольких лет
пять челобитных (прошений), в которых умоляли царя только об одном: разрешить
им оставаться в прежней вере. “Плачемся все со слезами, – писали иноки царю
Алексею Михайловичу, – помилуй нас, нищих и сирот, повели, государь, нам быти в
той же нашей старой вере, в которой отец твой, государев, и все благоверные
цари и великие князи скончались, и преподобные отцы Соловецкой обители: Зосима,
Савватий, Герман и Филипп митрополит, и все святые отцы угодили Богу”.
Соловецкие иноки были твердо убеждены, что измена старой вере означала
измену Церкви и Самому Богу. Поэтому они писали: “Лучше нам временною
смертью умереть, нежели вечно погибнуть. И если нас предадут огню и мукам или
на части рассекут, мы и тогда не изменим апостольскому преданию вовеки”.
В ответ на все просьбы и мольбы смиренных иноков царь послал в
Соловецкий монастырь военную команду, чтобы силою заставить убогих старцев
принять новые книги. Иноки не пустили к себе стрельцов и затворились в обители
за толстыми каменными стенами, готовясь к защите. Царские войска осаждали
Соловецкий монастырь в течение восьми лет, с 1668 по 1676 г. Наконец, в ночь на
22 января 1676 г., в результате предательства одного из братии, нового иуды,
стрельцы ворвались в обитель, и началась страшная расправа с жителями
монастыря. Было замучено до 400 человек: одних повесили, других порубили на
плахах, третьих утопили в проруби. Были и такие, которых вморозили в лед, или
подвесили, подцепив за ребра крючьями. Вся обитель была залита кровью святых
страдальцев. Они умирали, не ожидая ни милости, ни пощады. Только 14 человек
случайно уцелели. Тела убитых и разрубленных лежали с полгода неубранными, пока
не пришел царский указ – предать их земле. Разгромленная и разграбленная
обитель была заселена присланными из Москвы монахами, принявшими новую
правительственную веру и новые книги.
Незадолго до казни соловецких страдальцев были замучены в боровской
тюрьме (Калужская обл.) две родных сестры из боярского рода Соковниных, боярыня
Феодосия Прокопьевна Морозова и княгиня Евдокия Прокопьевна Урусова. С детства
они были окружены почетом, славой, близко стояли к царскому двору и часто там
бывали. Но ради истинной веры они презрели и богатство, и почет, и славу
мирскую. Они были арестованы и подвергнуты страшным пыткам. По указу царя их
сослали в Боровок и посадили здесь в мрачное и сырое подземелье.
Сестер-исповедниц и бывшую с ними инокиню Марью Данилову морили голодом. Силы
их слабели, жизнь медленно угасала. 11 сентября 1675 г. сначала скончалась
Евдокия, а 2 ноября, через 51 день, ее сестра, успевшая еще до ссылки принять
иночество с именем Феодоры.
Положение христиан-старообрядцев в России в 17 столетии во многом было
похоже на положение христиан во враждебно-языческой Римской империи. Как тогда
божьи люди вынуждены были скрываться в катакомбах, так и русским православным
христианам пришлось скрываться от государственных и церковных властей. По
настоянию патриарха Иоакима царевна Софья в 1685 г. издала против старообрядцев
12 грозных статей. Вот некоторые из них:
– Если кто тайно будет содержать старую веру, того бить кнутом и ссылать
в отдаленные места.
– Бить кнутом и батогами даже тех, кто окажет хотя какую-нибудь милость
старообрядцам: дадут им или поесть, или только испить воды.
– Ссылать и бить кнутом и таких людей, у которых старообрядцы только
приютились.
– Все имущество старообрядцев было приказано отбирать и отписывать
великим государям.
От этих тяжких наказаний, разорений и смерти могло спасти гонимых
христиан лишь полное отречение от старой веры. От всех русских людей
требовалось верить так, как приказывало новое начальство. В этом же узаконении
Софьи была статья, которая гласила:
если кто из старообрядцев перекрещивал крещеных в новой церкви и, если
он даже и раскается, –– исповедуется в том отцу духовному и искренне пожелает
причаститься, то его, исповедав и причастив, все-таки “казнить смертию без
всякого милосердия”.
В России настало лютое время: сотнями и тысячами сжигали людей, резали
языки, рубили головы, ломали клещами ребра, четвертовали; тюрьмы, монастыри и
подземелья были переполнены страдальцами за святую веру. Духовенство и
гражданское правительство беспощадно истребляли своих же родных братьев –
русских людей. Никому не было пощады: убивали не только мужчин, но женщин, и
даже детей.
За всю историю западной инквизиции смертные приговоры были вынесены
восьми тысячам людей, но только за первые десятилетия борьбы новообрядцев со
старой верой было убито более сотни тысяч древлеправославных христиан.
Преследуемые христиане бежали в пустыни, леса, в горы. Но и там их
отыскивали, жилища разоряли, а самих приводили к духовным властям для увещаний,
и, если они не изменяли старой вере, предавали мучениям и смерти.
Через четыре года после узаконения статей Софьи патриарх Иоаким издал
указ: “Смотреть накрепко, чтобы раскольники не жили в волостях и в лесах, а где
объявятся – самих ссылать, пристанища их разорять, имущество продавать, а
деньги присылать в Москву”.
Опасаясь изощренных пыток, некоторые старообрядцы стали себя сжигать.
“Нет нигде места, – говорили они, – только и уходу, что в огонь, да в воду”. Во
многих местах, где ждали гонителей и мучителей, заранее приготовлялись срубы
для самосожжений и приспосабливались к этому отдельные избы, часовни, церкви,
