полками на столицу. На такой шаг стрельцов воодушевляла не только поддержка их
замыслов Софьей, но и слухи о том, что Петр за границей погиб, а его сына
Алексея бояре хотят удушить. Этот прием, как мы помним, принес Софья желаемые
результаты в 1682 г.2
В конце мая 1698 г. четыре стрелецких полка были переведены из Великих Лук в
Торопец. Стрельцы надеялись, что наконец отзовут в Москву, но 2 июня Разряд
вызвал в столицу лишь боярина и воевода князя М.И. Ромодановского, а стрельцы
должны были остаться до указа в городах Вязьме, Белой, Ржеве Владимировой и
Дорогобуже; бежавших в Москву стрельцов велено было сослать в Малороссийские
города – Чернигов, Переславль, Новобогородицкой на вечное житье с женами и
детьми.3
Стрельцы не подчинились указу Разряда. Князь М.Г. Ромодановский во главе
Новгородского стрелецкого полка вышел из Тропца, расположился лагерем и велел
выдать организаторов бунта. Стрельцы не повиновались. Боярин вновь приказал
стрельцам, не подлежавшим ссылке, отправиться во главе со своими полковниками
в увазанные им места. На этот раз они поддались уговорам командиров и
двинулись в путь, правда ими медленно, совершая переходы верст по пять в
день. Во время продолжительных остановок пред ними выступали Тума,
Проскуряков, Зорин и другие стрельцы.
На Дфине полки вновь соединились, и брожжением вспызнуло с новой силой.
Полковники, подполковники и капитаны были отставлены. Их обязанности восставшие
возложили на выборах, по четыре человека в каждом полку, и решили идти на
Москву: «Умрем друг за друга; бояр перебъем, Кокуй вырубили, а как будем на
Москве нас и чернь не выдаст».1
Сам факт, что представления о хорошем царе ассоциировались у стрельцов с именем
Софьи, свидетельствуют не только об их царистской идеологии, но и об
авторитетности Софьи на стрельцов проявилось и в эволюции их среде. Влияние
Софьи на стрельцов проявилось и в эволюции характера выдвигаемых ими
требований. Представители 175 стрельцов, появившихся в Москве в марте 1698 г.,
требовали удовлетворения жалоб, вызванных тяготами службы и испытаниями,
выпавшими на их долю в связи с повышением цены на хлеб, для приобретения
которого жалованья не доставало. После возвращения 175 стрельцов в полки их
сослуживцы настолько «прозрели», что стали домогаться смены правительства.
Ясно, что такое «прозрение» наступило не без постороннего влияния. Известие о
бунте в Москве получили 10 июня. Боярская дума решила отправить против
взбунтовавшихся стрельцов боярина и воеводу Алексея Семеновича Шеина, поручив
ему не пропускать стрельцов в Москву и добиться их возвращения в «указные
места». В помощники к Шеину Дума определила генерал — поручика Петра Ивановича
Гордона и князя Ивана Михайловича Кольцова-Мосольского.
2
17 июня царское войско встретило стрельцов под Воскресенским монастырем при
переправке через реку Истру. Стрельцы прислали к Шеину письмо, в котором
жаловались, что в Азове терпели всякую нужду, зимою и летом трудились над
городовыми крепостями, потом из Азова перешли в полк к князю Ромодановскому,
голод, холод и всякую нужду терпели: человек по полтораста их стояло на одном
дворе, месячных кормовых денег не ставало и на две недели. Из Торопца
Ромодановский велел вывесть их на разные дороги по полку, отобрать ружье,
знамена и велел коннице, обступил их вокруг, рубить. Испугавшись этого, они
идут к Москве, чтоб напрасно не умереть, а не для бунта; пусть дадут им хотя
немножко повидаться с женами и детьми, а там, как представиться случай, и они
опять рады идти на службу.1
Сражение 18 июня под Воскресенским монастырем еще одно свидетельство
архаичности стрелецкого войска и полной неспособности решать стоявшие перед
страной внешнеполитические задачи. Итак, стрельцы «знамена преклонили, и
ружье покинули, и били челом государю виною своего». Шеин распорядился взять
под стражу активных участников бунта «до его, великого государя, указу». Указ
последовал через два дня: выборных в полках «казнить смертью при всех
стрельцах».
Шеин в течение недели, с 22 по 28 июня, провел следствие и сразу же велел
казнить 122 человека и 140 бить кнутом.2
И после того были великие и пытки им, стрельцом жестокия. И по тем розыскам
много казнены и повешены.3
Когда в Москве появился Петр, розыск давно закончился. Царь не удовлетворился
рассказами о бунте и сам изучал материалы розыска. Петр считал, что
следователи до конца не выяснили целей выступления стрельцов и степени
причастности к нему сил, которых он называл «семенем Милославского». А
стрельцы понесли чрезмерно мягкое наказание.
Петр решил возобновить розыск, причем все руководство им он взял в свои руки.
Судьба всех стрельцов была предрешена царем еще до завершения следствия: «А
смерти они достойны и за одну противность, что забунтовали и бились против
Большого полка».1
И по розыску та стрельцы казнены розными казньми. И по всем договорам те
стрельцы кладены на колесы тела их по десяти человек. А ныне повышены были по
всему Земляному городу у всех ворот по обе стороны. А ныне вешены на Девичьем
поле перед монастырем и в руки воткнуты им челобитная, где написано против их
новинки. А пущие из них воры и заводчики, – и у них, за их воровство, ломаны
руки и ноги колесами.2
В истории со стрельцами Петр предстает перед нами неистово жестокими. Но
таков был век. Новое прибивало себе дорогу так же свирепо и беспощадно, как
цеплялось за жизнь отжившее старое. Стрелецкий бунт 1698 г. был третьей
попыткой стрельцов преградить Петру путь к власти. Ясно, что у него были свои
основания ненавидеть их и вкладывать в борьбу с ними весь свой темперамент.
Астраханское восстание
Восстание произошло в наиболее сложный период правления Петра I. Хотя перелом в
войне со Швецией уже начался, военные успехи России осуществлялись при
максимальном напряжении сил страны. Война, постройка заводов, реформа армии и
другие мероприятия Петра тербовали огромных средств и большого количества
рабочих рук. Рост бюджета порождал новые налоги, реформа армии сопровождалась
не только наборами рекрутов, но и сложной перестройкой военного аппарата,
приводившей к изменениям в условиях службы стрельцов и солдат жилых полков. По
всей стране резко ухудшилось положение народных масс. Оно усугубилось ростом
помещичьей эксплуатации в деревне и типично феодальным произволом администрации
в городах.3
Вспыхнув в Астрахани, восстание 1705-1706 гг. быстро распространилось на
соседние города: Черный и Красный Яры, Гурьев, Терки и их округу с пестрым
как по социальному, так и по национальному составу населением. Оно
продолжалось более 6 месяцев и вызвало сильнейшую тревогу правительства.
Обстановка, сложившаяся в начале 18 века в Австрахани и ближайших к ней городах,
вызвала сильнейшее недовольство всех слоев местного населения. Особенно сильно
оно охватывало служилых людей, стрельцов и солдат, которые ощущая тяжесть
общего роста налогов и повинностей не меньше, чем посадские люди, кроме того,
остро реагировали на изменения в своем положении, а также на произвол полкового
начальства и городовых воевод.1 Но
положение стрельцов и солдат определилось не столько выполнением работ в пользу
воеводы, сколько общим увеличением их повинностей: помимо караульной и
гарнизонной службы они выполняли многочисленные казенные работы в качестве
гребцов, кормильцев, грузчиков и т. д.
Самым обременительными работами считались сооружение селитряного завода, варка
селитры и особенно заготовка дров, на которой одновременно работало по 600-700
человек.2
В начале 1705 г. был дан указ о снижении хлебного жалованья стрельцам. Поскольку
спекулируя хлебом, Ржевский систематически затягивал выдачу хлеба служилым
людям и приписным ремесленникам, указ правительства был воспринят как новая
«обида» воеводы. В городе и за его пределами стал упорно передаваться слух, что
«воевода хотел у них убивать и денежного жалования». Ему приписывали также
инициативу введения некоторых новых налогов, в частности больно задевшего
астраханцев указа о взыскании причальных и отвальных пошлин. «Худо де в
Астрахани делается от воеводы и начальных людей стали велики обиды, завели де
причальные да отвальные, хотя де хворосту на 6 денег в лотке привези, а
привального дай гривну. Быть де тамошне, а даром не пройдет!» – возмущался
один из стрельцов Конного полка.1
«А воевода Ржевский велел брать крепостных дел подьячим сверх указу лишних
денег, и те деньги брал себе, и о тех поборах к Москве и в Казань посылали
челобитчиков, а указу о том не учинено, а о вышеписанных всех обидах хотели они
для челобитья из Астрахании послать, и их не пустили».
2 Волнующие слухи ходили по городу всю весну и особенно усилились в начале
лета, когда Ржевский начал проводить в жизнь указы о немецком платье и
брадобритии, которые из-за его тактики оказались последней каплей,
переполнившей чашу терпения населения Астрахани.
3 «Воевода не дал срока в деле немецком платья для своей корысти, посылал по
многие праздники и воскресные дни капитана Глазунова да астраханца Евреинова к
церквам и по большим улицам и у мужика и у женска полу русское платье
обрезывали не по подобию и обнажали перед народом, и усы и бороды, ругаючи
обрезывали с мясом.4
Не отставали от воевода стрелецкие и солдатские полковники. Рассуждали они так:
«Воевода – де сидит в городе, хочет с города сыт быть, а я – де полку
полковник, завсегда хочу с полка сыть быть и напредки, покуда поживу в полку,
буду сыт и стану брать».5 Так,
«Чижевский у стрельцов ружья обобрал, хлебного жалованья давать им не велел, с
бань брал по рублю и по 5 алтын, с погребов по гривне, подымных по 2 деньги с
дыму, ., от точенья топоров по 4, с варенья пив и браг с конных по 5 алтын, с
солдат и пеших стрельцов по гривне, с малолетних, со вдов и которые в Свейском
походе, и женам их и детям платить было нечем, и тех сажал на караул и бил на
правеже, и многие дворишки продавали и детей закладывали.»
6
Итак, причин для недовольства разных слоев населения Астрахани было больше чем
достаточно. Инициаторами движения было больше чем достаточно. Инициаторами
движения в четвертый раз выступили стрельцы.
1 Одним из первых ста думать о восстании стрелец «Московского» полка г.
Артемьев, признавшийся на следствии, что «учал умышлять до зачину бунта за
месяц, собою». Те же мысли появились у стрельца полка Д. Галачалова, И.
Шелудяка, который «учал умышлять до бунта недели за две, собою», и «перед
Ильиным днем незадолго» у пушкаря Тысячного полка Г. Агеева. Они начали искать
единомышленников и повели среди однополчан и знакомых разговоры о тяжелой
жизни, бесправии, возмутительном поведении воеводы. Жестокости полковников,
ненужных новшествах и «своего братью к бунту призывали».
2
Заговор стрельцов в Астрахани закончился полным успехом. 30 июля было казнено
свыше 300 человек, среди них командиры полков и офицеры, иноземцы
представители царской администрации. Стрельцы долго разыскивали укрывшегося
воеводу, наконец обнаружили его в курятнике, приволокли на круг и здесь же
предали смерти.
Перед восставшими сразу же встали две неотложные задачи, при решении которых они
достигли далеко не равнозначных результатов: первая из них касалась организации
внутренней жизни города; вторая относилась к установлению контактов
восставшего города с внешним миром и попыткам расширить регион восстания и
привлечь на свою сторону новые силы. Если в первом случае астраханцы добились
успехов, то во втором – их постигла серьезная неудача.
3
Петр I получил депешу об Астраханском восстании от Б.Я. Голицына 9 или 10
сентября. Новость оказалась настолько неожиданной и ошеломляющей, учитывая, что
восставшие могли продвинуться далеко вперед, Петр со свойственной ему
оперативностью послал распоряжение фельдмаршалу Б.П. Шереметьеву взять полки из
действующей армии и двинуться на подавление восстания. Назначение Б.П.
Шереметьева – одного из лучших полководцев русской армии, показывает, что
восстание вызвало у Петра серьезную тревогу. Он опасался, что оно не только
отвлечет значительных военные силы, но и нарушит нормальную хозяйственную и
финансовую деятельность страны, распространиться по Волге, Дону и станет
опаснейшей угрозой существованию правительства. Петр допускал даже возможность
взятия восставшими Москвы. В тот же день он отправил письмо в Воронеж к Ф.М.
Апраксину, где писал; «Извольте охранять Азов, также и Таганрог и донских
казаков ведать, как вас бог вразумит».1
Вместе с тем Петр параллельно предпринимал попытки уладить конфликт мирным
путем. Делегация астраханцев во главе с конным стрельцом И.Г. Кисельниковым
встретилась с царем в Гродно 24 ноября. Царь вручал Кисельникову грамоту.
Вместе с рассказом Кисельникова и встрече и разговоре с царем грамота произвела
на астраханцев сильное впечатление, и те решили отправить в Москву повинную.
13 января 1706 г. астраханцы отслужили торжественный мобилен и «целовали крест,
что им служить ему, великому государю, верно, по-прежнему, и положили, что,
буде от кого впредь с того числа какая будет шаткость, и их, имая приводить в
приказ и чинить им указ по его, государеву указу и по Соборному уложению».
Повинная, доставленная в Москву 12 февраля, содержала самый полный перечень
обид и притеснений астраханцев со стороны воевода и полковых командиров. Петр
выдал выборным от астраханцев грамоту с отпуском вин и велел отправить их в
Астрахань «в почтении», не как колодников, правда лишив их возможности общаться
с населением.2
Однако фельдмаршал Б.П. Шереметьев предпринял штурм Астрахани. Под следствием
оказалось более 500 человек, в том числе 227 астраханских стрельцов, 174-из
других городов Нижневолжья и 120 солдат. Казнено было 314 человек, а 45 умерли
под пытками. Значение, которое придавало правительство подавлению восстания,
лучше всего выразил сам Петр, который еще в феврале 1706 г., узнав о принесении
повинной и отмечая это событие салютом, писал: «Сие дело лутчей виктории
равнятися может».3
Астраханское восстание свидетельствует о большой остроте классовых
противоречий: ожесточенном сопротивлении народных масс наступлению
эксплуатации и насилия, а также упорной и жестокой борьбе государства за
сохранение существующих порядков.
Глава III. Восстание Кондратия Булавина
В конце XVII и начале XVIII столетия продолжались одновременно два процесса
в России: с одной стороны – усиливалось крепостное право, укреплялось
феодальное государство, превращаясь в абсолютную монархию, росла хищническая
феодальная эксплуатация крестьянского населения, увеличивались
государственные налоги и повышенности и все нетерпимее становился безудержный
произвол царской администрации. С другой стороны, в социально-экономической
жизни стороны намечаются признаки новых буржуазных отношений, вызванных
увеличением производительных сил, развитием товарного производства,
возникновением мануфактурной промышленности, складыванием всероссийского
рынка.
Оба процесса в разной степени коснулись Дона и прилегающих к нему районов.
Усиление крепостного гнета вызвало массовое бегство крестьян и представителей
других угнетенных слоев населения на донские земли. Беглые искали здесь
облегчения своей участи и свободы. По пятам беглецов или помощники за новыми
землями для своих вотчин и предприниматели – за разработкой природных богатств
края. В это время на Дону из казацкой старины формировались свои помещики,
предприниматели и торговцы. Всем им нужны были рабочие руки. Получился сложный
клубок противоречий.1
Социальная природа казачества позволяет выделить его в особую категорию
населения феодальной России. Казаки были близки к крестьянам, ибо в
хозяйственной деятельности тех и других определенное место занимал
производительный труд. Однако, для крестьянина хозяйство было единственным
источником существования, оно обеспечивало благополучие его семьи, а у казака
имелись и иные источники пополнения его экономических ресурсов. Крестьяне
являлись земледельцами, основными занятиями казаков были скотоводство и
рыбные промыслы (до XVIII века). Главное отличие казака от крестьянина
состояло в том, что последний является объектом эксплуатации помещиком и
государством, в то время как в районах расселения казаков феодальное
землевладение отсутствовало, как отсутствовали и постоянные представители
правительственной администрации.
Крестьяне платили налог, в то время как казаки получали из казны хлебное и
денежное жалованье, а также порох и прочие воинские припасы. У казаков был
еще один источник существования – разбои. Походы за «зипунами», ежегодно
совершаемые под Азов, в Крым и на города Южного побережья Черного моря, равно
как на Волгу и Каспий, приносили его участником немалые доходы.
Донское казачество пользовались существенными привилегиями, придавшими
Донской земле черты автономии. Одна из привилегий состояла в праве не
выдавать беглых крестьян помещикам, выразительно и лаконично сформулированном
фразой: «С Дона выдачи нет». Но правительство мирилось с этим нарушением
феодального правопорядка, ибо того требовали нужды обороны южных границ
государства. По этой же причине правительство терпело и вторую привилегию
донских казаков наступил после Азовских походов Петра Великого. С овладением
Азовом, расположенным южнее Донской земли, эта крепость превращалась в
