гвалт—это теперь называлось новомодным слоном «обструкция». С точки зрения
министров. Дума представляла из себя безобразное зрелище. «Если первые дни
кадеты, имевшие в Думе значительное число голосов... и сумели придать
собраниям некоторое благообразие, а торжественный Муромцев даже и
напыщенность,— писал Крыжановский,— то этот тон быстро поблек после первых же
успехов Аладьина, Онипки и их товарищей, явно показавших, что элементы
правового строя тонут в Думе в революционных и анархических». Из всех
министров не терялся в Думе только Столыпин, за два года в Саратовской
губернии познавший, что такое стихия вышедшего из повиновения многотысячного
крестьянского схода. Выступая в Думе, Столыпин говорил твердо и корректно,
хладнокровно отвечая на выпады («Не запугаете», «Вам нужны великие
потрясения, нам же нужна великая Россия» и т. п.). Это не очень нравилось
Думе, зато нравилось царю, которого раздражала беспомощность его министров.
При посредничестве Крыжановского Столыпин вскоре завязал негласные контакты с
председателем Думы кадетом С. А. Муромцевым. Состоялась встреча Столыпина с
лидером кадетов П. Н. Милюковым. В либеральных кругах создалось впечатление,
что Столыпин благосклонно относится к тому варианту, который предусматривал
создание думского министерства с сохранением за Столыпиным его портфеля.
Очень трудно провести ту черту, до которой эти переговоры велись с
исследовательской целью, а после стали прикрытием подготовки к роспуску Думы.
В конце концов Столыпин обнаружил несколько неуклюжее коварство. Однажды в
пятницу вечером (дело было уже в июле) он позвонил Муромцеву и сказал, что в
понедельник он выступит в Думе. А в воскресенье Дума была распущена.
В это же время еще более интенсивные переговоры велись с правым дворянством.
В мае 1906 года собрался первый съезд уполномоченных дворянских обществ. Он
был созван при ближайшем содействии правительства, представители которого (В.
И. Гурко, А. И. Лыкошин) участвовали в заседаниях. С докладом «Основные
положения по аграрному вопросу» выступил чиновник МВД Д. И. Пестржецкий. В
докладе резко критиковались популярные в Думе предложения о принудительном
отчуждении частновладельческих земель. Отдельные случаи крестьянского
малоземелья, говорилось в докладе, могут быть ликвидированы путем покупки
земли через Крестьянский банк или переселения на окраины. Необходимо принять
меры, подчеркивалось далее, к улучшению крестьянского землепользования,
включая переход от общинной к личной собственности, расселение крупных
деревень, создание хуторов. «Следует отрешиться от мысли,— говорилось в
докладе,— что когда наступит время к переходу к иной, более культурной
системе хозяйства, то крестьяне перейдут к ней по собственной инициативе. Во
всем мире переход крестьян к улучшенным системам хозяйства происходил при
сильном давлении сверху». Подобные мысли Столыпин, высказывал еще в Гродно.
Настроение прибывших на съезд дворян не было единодушным. Некоторые из них были
настолько напуганы революцией, что считали необходимым сделать кое-какие
уступки в земельном вопросе. Но таких было немного. Большинство было
категорически против того, чтобы «делать подарки и приносить жертвы»29
. Немало резких слов было сказано о крестьянской общине. «Уничтожение общины
было бы благодетельным шагом для крестьянства»,— говорил К. Н. Гримм. Нападки
на общину в какой-то мере были лишь тактическим приемом правого дворянства:
отрицая крестьянское малоземелье, помещики стремились все беды свалить на
общину. Вместе с тем в период революции община сильно досадила помещикам:
крестьяне шли громить помещичьи усадьбы «всем миром», имея в общине готовую
организацию для борьбы. Даже в мирное время помещик чувствовал себя увереннее,
когда имел дело с отдельными крестьянами, а не со всем обществом.
Вопрос о хуторах и отрубах не вызвал больших прений. Сами по себе хутора и
отруба мало интересовали дворянских представителей. Главные их заботы
сводились к тому, чтобы «закрыть» вопрос о крестьянском малоземелье и
избавиться от общины. Правительство предложило раздробить ее при помощи
хуторов и отрубов, и дворянство охотно согласилось.
На съезде был избран постоянно действующий «Совет объединенного дворянства».
Во время частных переговоров со Столыпиным этот совет обещал поддержку
правительства на следующих условиях: 1) роспуск Думы; 2) введение
«скорорешительных судов»; 3) прекращение переговоров с буржуазно-
либеральными деятелями о вхождении их в правительство; 4) изменение
избирательного закона. I Дума была распущена в июле 1906 года. Соглашение
правительства с представителями поместного дворянства постепенно
исполнялось, и налицо была определенная консолидация контрреволюционных сил,
чему немало содействовал министр внутренних дел.
Это было замечено в верхах, где Трепов продолжал свои комбинации. Роспуск Думы
был новым вызовом общественному мнению. Чтобы еще раз сбить его с толку,
потребовалась замена крайне непопулярного Горемыкина на какую-нибудь не столь
одиозную фигуру. Председателем Совета министров стал Столыпин,
сохранивший за собой пост министра внутренних дел. Вполне возможно,
что дальнейшие замыслы дворцового коменданта предусматривали размен фигуры
Столыпина. Но Д. Ф. Трепов вскоре умер.
12 августа 1906 года к министерской даче на Аптекарском острове подкатило
ландо с двумя жандармскими офицерами. Опытный швейцар сразу заметил
несоответствие в форме. Вызвали подозрение и портфели, которые бережно
держали незнакомцы. Однако швейцару не удалось их остановить. Вбежав в
переднюю, они натолкнулись на генерала, ведавшего охраной. Тогда они швырнули
портфели, и взрывом мгновенно разметало дачу.
В приемной министра в это время собралось много посетителей, поэтому число
жертв оказалось очень большим. Убито было 27 человек, в том числе два
террориста, принадлежавшие к одной из максималистских групп. Среди раненых
оказались трехлетний сын Столыпина и 14-летняя дочь. Сын вскоре поправился, у
дочери же были раздроблены ноги, и она года два не могла ходить.
Единственной комнатой, которая не пострадала, был кабинет Столыпина, где он
в момент взрыва и находился.
Покушение еще более укрепило престиж Столыпина в правящих кругах. По
предложению царя премьер с семьей переехал в Зимний дворец, охранявшийся
более надежно. Сам Столыпин очень изменился. Когда ему говорили, что раньше
он вроде бы рассуждал иначе, он отвечал: «Да, это было до бомбы Аптекарского
острова, а теперь я стал другим человеком».
19 августа 1906 года, в чрезвычайном порядке, по 87-й статье Основных
законов, был принят указ о военно-полевых судах. Рассмотрению этих судов,
говорилось в законе, подлежат такие дела, когда совершение «преступного
деяния» является «настолько очевидным, что нет надобности в его
расследовании». Судопроизводство должно было завершиться в пределах 48
часов, а приговор по распоряжению командующего округом исполнялся в 24 часа.
А. С. Изгоев, один из первых биографов Столыпина, писал, что в его времена
«ценность человеческой жизни, никогда в России высоко не стоявшая, упала еще
значительно ниже».
Официальных сведений о числе жертв военно-полевых судов нет. По подсчетам
исследователей, за восемь месяцев (с августа 1906 года по апрель 1907 года)
они вынесли смертные приговоры 1102 человекам . Согласно закону, указы,
принятые по 87-й статье, должны были вноситься в Думу не позднее двух
месяцев после ее созыва. II Дума собралась 20 февраля 1907 года.
Правительство понимало, что она отклонит указ о военно-полевых судах едва ни
не в тот же день, когда он будет внесен. Поэтому указ не был внесен и
автоматически потерял силу 20 апреля 1907 года. Казни, однако, не
прекратились, поскольку продолжали действовать военно-окружные суды.
Большинство мемуаристов и историков не считают Столыпина «генератором идей». Но
мы помним, что он имел достаточно твердые взгляды относительно общины,
хуторов-отрубов и способов их насаждения. Это составило стержень его аграрной
программы. Кроме того, Столыпин был сторонником серьезных мер по
распространению начального образования. Оказавшись на посту председателя
Совета министров, он затребовал из всех ведомств те первоочередные проекты,
которые, действительно, давно были уже разработаны, но лежали без движения
вследствие бюрократической привычки откладывать любое крупное дело. В итоге
Столыпину удалось составить более или менее целостную программу умеренных
преобразований. Реформистская деятельность правительства, заглохшая
после отставки Витте, вновь оживилась. В отличие от Дурново и Горемыкина,
Столыпин стремился не только подавить революцию при помощи репрессий, но и
снять ее с повестки дня путем реформ, имевших целью в угодном для
правительства и правящих кругов духе разрешить основные вопросы, поставленные
революцией.
Чтобы перехватить инициативу у Думы, правительство начало реализацию своей
программы, не дожидаясь ее созыва. 27 августа 1906 года по 87-й статье был
принят указ о передаче Крестьянскому банку для продажи крестьянам
части казенных земель.
5 октября последовал указ об отмене некоторых ограничений в правах крестьян.
Этим указом были окончательно отменены подушная подать и круговая порука,
сняты некоторые ограничения свободы передвижения крестьян, избрания ими места
жительства, отменен закон против семейных разделов, сделана попытка
уменьшить произвол земских начальников и уездных властей, расширены нрава
крестьян на земских выборах.
Указ 17 октября 1906 года конкретизировал принятый по инициативе Витте указ
17 апреля 1905 года о веротерпимости. В новом указе были определены права и
обязанности старообрядческих и сектантских общин. Представители официальной
церкви так и не простили Столыпину того, что старообрядцы получили
определенный устав, а положение о православном приходе застряло в
канцеляриях.
9 ноября 1906 года был издан указ, имевший скромное название «О дополнении
некоторых постановлений действующего закона, касающихся крестьянского
землевладения и землепользования», согласно которому каждый домохозяин получил
право «укрепить» свой чересполосный надел в личную собственность. В дальнейшем,
дополненный и переработанный в III Думе, он стал действовать как закон 14 июня
1910 года. 29 мая 1911 года был принят закон «0 землеустройстве». Эти три акта
составила юридическую основу серии мероприятий, известных под названием
«столыпинская аграрная реформа».
Мы помним устойчивую, даже наследственную неприязнь Столыпина к крестьянской
общине. Помним и тот наказ, который был дан ему дворянским съездом:
«Уничтожьте общину!» И Столыпин, всецело сочувствуя этому призыву,
разрушение общины сделал первоочередной задачей своей реформы.
Предполагалось, что первый ее этап, чересполосное укрепление наделов
отдельными домохозяевами, нарушит единство крестьянского мира. Крестьяне,
имеющие земельные излишки против нормы, должны были поспешить с укреплением
своих наделов и образовать группу, на которую правительство рассчитывало
опереться. Столыпин говорил, что таким способом он хочет «вбить клин» в
общину. После этого предполагалось приступить ко второму этапу – разбивке
всего деревенского надела на отруба или хутора. Последние считались
идеальной формой землевладения, ибо крестьянам, рассредоточенным по
хуторам, очень трудно было бы поднимать мятежи. «Совместная жизнь крестьян в
деревнях облегчала работу революционеров»,— писала М. П. Бок, явно со слов
своего отца. Этот полицейский подтекст реформы явно просматривается.
Что же должно было появиться на месте разрушенной общины? Узкий слой
сельских капиталистов или широкие массы процветающих фермеров? Ни то ни
другое, кажется, не предполагалось. Первой из альтернатив не хотело само
правительство. Сосредоточение земли в руках кулаков должно было разорить
массу крестьян. Не имей средств пропитания в деревне, они неизбежно хлынули
бы в город. Промышленность, до 1912 года находившаяся в депрессии, не
смогла бы справиться с наплывом рабочей силы в таких масштабах. Массы
бездомных и безработных людей грозили новыми социальными потрясениями.
Поэтому правительство поспешило сделать дополнение к своему указу, воспретив
в пределах одного уезда сосредоточивать в одних руках более шести высших
душевых наделов, определенных по реформе 1861 года. По разным губерниям этот
предел колебался примерно от 12 до 18 десятин. Установленный для «крепких
хозяев» потолок, как видим, был весьма низким.
Что же касается превращения нищего российского крестьянства в «процветающее
фермерство», то такая возможность исключалась вследствие сохранения
помещичьих латифундий. Переселение в Сибирь и продажа земель через
Крестьянский банк не решали проблему крестьянского малоземелья.
В реальной жизни из общины выходила в основном беднота, а также городские
жители, вспомнившие, что в давно покинутой деревне у них есть надел, и
спешившие провести выгодную финансовую операцию. Огромное количество земель
чересполосного укрепления шло в продажу. В 1914 году, например, было
продано 60 процентов площади укрепленных в этом году земель. Покупателем
земли иногда оказывалось крестьянское общество, и тогда она возвращалась в
мирской котел. Чаще покупали землю зажиточные крестьяне, которые, кстати
говоря, сами не всегда спешили с выходом из общины. Покупали землю и другие
крестьяне-общинники. В руках одного и того же хозяина оказывались земли
укрепленные и общественные. Не выходя из общины, он в то же время имел и
укрепленные участки. Свидетель и участник всей этой перетряски еще мог
помнить, где какие у него полосы. Однако уже во втором поколении должна была
начаться такая путаница, в которой не в силах был бы разобраться ни один суд.
Нечто подобное, впрочем, однажды уже имело место. Досрочно выкупленные
наделы (по реформе 1861 г.) одно время сильно нарушали единообразие
землепользования в общине. Но с течением времени во многих местах они
постепенно подравнивались. Поскольку столыпинская реформа не разрешила
аграрного вопроса и земельное утеснение должно было возрастать, неизбежна
была новая волна переделов, которая должна была смести очень многое из
наследия Столыпина. И действительно, земельные переделы, в разгар реформы
почти приостановившиеся, с 1912 года снова пошли по восходящей.
Следует отрешиться от того наивного представления, будто на хутора и отруба
выходили «крепкие мужики», желавшие завести отдельное от общины хозяйство.
Землеустроительные комиссии предпочитали не возиться с отдельными
домохозяевами, а разбивать их на хутора или отруба все селение. Чтобы
добиться от крестьянского общества согласия на такую разбивку, власти,
случалось, прибегали к самым бесцеремонным мерам давления. Действительно
крепкий хозяин мог долго ожидать, пока в соседней деревне выгонят на отруба
всех бедняков.
Крестьянин сопротивлялся переходу на хутора и отруба не по темноте своей и
невежеству, как считали власти, а исходя из здравых жизненных соображений.
Крестьянское земледелие очень зависело от капризов погоды. Имея полосы в
разных частях общественного надела, крестьянин обеспечивал себе ежегодный
средний урожай: в засушливый год выручали полосы в низинах, в дождливый—на
взгорках. Получив надел в одном отрубе, крестьянин оказывался во власти
стихии. Он разорялся в первый же засушливый год, если его отруб был на
высоком месте. Следующий год был дождливым, и очередь разоряться приходила
соседу, оказавшемуся в низине. Только достаточно большой отруб, расположенный
в разных рельефах, мог гарантировать ежегодный средний урожай.
Вообще во всей этой затее с хуторами и отрубами было много надуманного,
доктринерского. Сами по себе хутора и отруба не обеспечивали подъем
крестьянской агрикультуры, и преимущества их перед чересполосной системой,
по существу, не доказаны.
Вопрос о прогрессивности аграрной реформы неоднозначно трактуется историками.
Такие ее моменты, как переселение, ликвидация некоторых ограничений в
передвижении крестьян и избрании ими места жительства и рода занятий,
размежевание запутанного землевладения соседних деревень и т. п., имели,
бесспорно, положительное значение. Польза же таких мероприятий, как
чересполосное укрепление, форсированное насаждение хуторов и отрубов, по
меньшей мере, не очевидна. А в целом столыпинская аграрная реформа в
литературе закономерно связывается с «прусским» (помещичьим, консервативным)
путем аграрно-капиталистического развития.
Кроме указанных выше реформ правительство Столяпина намеревалось провести еще
ряд преобразований, может быть более полезных, чем аграрная реформа. Это
касается прежде всего серии мероприятий по перестройке местного
самоуправления. Действовавшая в России система местного управлении
основывалась на сословных началах. Сельское и волостное управление было
сословно-крестьянским, а уездная администрация находилась в руках местной
дворянской корпорации. Получалось, что одно сословие накладывалось на другое,
одно сословие руководило другим. Правительство намеревалось ввести
бессословную систему управления, которая основывалась бы на взаимодействии
помещиков, имущего крестьянства и правительственных чиновников. Несмотря на
всю классовую ограниченность такой реформы, она имела прогрессивное
значение. В области рабочего законодательства намечалось провести меры но
страхованию рабочих от несчастных случаев, по инвалидности и старости.
Большое значение имел проект введения всеобщего начального образования.
Некоторые из этих законопроектов были внесены во II Думу. По составу эта Дума
была левее первой, но действовала осторожней. Тем не менее между Думой и
правительством возникли острые противоречии по аграрному вопросу.
Правительство настаивало на неприкосновенности помещичьих земель и на
утверждении указа 9 ноябри 1906 года. Дума не хотела отказаться от
требования частичного отчуждения помещичьей земли и не выражала желания
одобрить этот указ. Глядя на Думу, крестьяне бойкотировали аграрную реформу.
Ходил слух, будто тем, кто выйдет из общины, не будет прирезки земли от
помещиков. В 1907 году реформа шла очень плохо.
