Позиция Смита, возможно, и порадует наших отечественных "примордиалистов". Но нельзя забывать, что сам Смит все же остается в рамках конструктивизма, проливая его свет и на природу этнического, показывая при этом сложный и в некотором смысле спонтанный характер этнического. На наш взгляд, спонтанность этническому придает активная роль рядовой интеллигенции и лидеров низшего и среднего уровня. Когда я рассуждал о конструировании современной узбекской идентичности, то имел в виду и этническую сторону вопроса, и национальную (от слова "нация", взятого в его западной интерпретации).
Представляется неправомерным ставить знак равенства между конструктивизмом и советологией, которая более склонялась к теории заговора (conspiracy theory), давно преодоленной в западной социологии и считающейся нонсенсом в современной академической среде. Важное отличие умеренного конструктивизма от крайних образцов советологии состоит в том, что последователи первого вовсе не сводят возникновение узбекской и других советских наций к темным замыслам советской власти, хотя факт социальной инженерии признается ими как один из источников этих квазигосударственных образований. Халид в своей книге о джадидах показывает, как в этом процессе поиска национальной идеи участвовали и даже лидировали в определенный период местные интеллектуалы. Он пишет, что само понятие "миллат" (нация) в устах джадидов на первых порах еще не полностью утеряло своего исламско-религиозного значения. Джадиды только стали нащупывать и формировать идеолого-патриотическую терминологию. Используя ее, они пытались мобилизовать и пробудить к прогрессу и объединению мусульманские массы в Средней Азии. Понятие "миллат" и было здесь одним из ключевых знаковых понятий. Но оно не являлось в чистом виде этническим по своему содержанию. Местные джадиды (например, Бехбуди) часто использовали как синонимы понятия "узбек" и "тюрк". Идея же тюркизма, в свою очередь, была не столько этнонациональной, сколько социально-прогрессистской, служа проводником реформистских (модернистских) мусульманских идеологий, рождавшихся в лоне Османской империи, особенно в среде младотюрков[46, 207].
История есть в принципе процесс открытый, с точки зрения ее полной непредсказуемости, а исторический процесс - не что иное, как результирующая, складывающаяся в итоге сложения множества противоречивых тенденций и факторов, комбинация которых постоянно изменяется. Хотя история не знает сослагательного наклонения, нетрудно представить, что 1920 г., когда Ленин решал вопрос, каким национальным государствам быть на территории Средней Азии, могли возобладать и иные схемы национально-территориального устройства. Так, Геллнер приводит в качестве примера Эстонию: эстонцы в XIX в. вообще не имели даже самоназвания и стали самоидентифицирующей нацией только в XX столетии. Такой же нацией, к примеру, могли стать и сарты, которые, по крайней мере, имели свой так называемый сартский язык, послуживший позже первоосновой современного узбекского языка.
Прослеживается траектория эволюции тех общностей, которые вошли в категорию узбекской национальности (здесь я опять возвращаюсь к советской интерпретации национального). Каждая из этих этнических или субэтнических общностей уже имела на тот момент определенную этнокультурную идентичность, обладавшую комплексной иерархической структурой, слоями которой служили религиозная, территориальная, языковая, родо-племенная и иные типы принадлежности. На базе этого чувства принадлежности формировалось чувство "мы", позиционированное по отношению к "другим" (этносам, племенам, культурам).
Это чувство "мы" было весьма партикулярно и до момента образования советских национальностей являлось предметом волюнтаристской конструкции гораздо в меньшей степени, чем регистрируемые позже этнические общности и национально-государственные образования. В формировании последних принимали активное участие государство, партия, российская и местные интеллектуальные элиты, но кроме того и "объективные" модернистские процессы - бурное развитие печатного дела, рост грамотности населения, развитие системы образования, формирование оплачиваемой категории работников интеллектуального труда, создание книжного рынка и других социально-культурных институтов (библиотек, средств массовой информации и т.д.)[47, 155].
В этот модернистский период сами этнические и субэтнические образования также активно развивались и реструктурировались, адаптируясь к новым явлениям и прежде всего к национально-властной иерархии, напоминавшей своего рода матрешку: СССР как самая большая матрешка, далее в порядке значимости - национальные союзные республики, национально-автономные республики и округа и, наконец, этнические группы, не имевшие никаких представительных административных структур. Весь последующий перестроечный и постперестроечный взрыв национализма тесно связан со сломом этой "матрешечной" иерархии, старательно и последовательно лепившейся советской административной системой, но не выдержавшей, тем не менее, натиска местного национализма. В этом крушении советской национально-государственной системы есть, безусловно, сильный элемент спонтанности или, по крайней мере, спровоцированности со стороны местных национальных лидеров и движений. Новые национальные элиты постсоветского периода взяли под контроль ситуацию в своих республиках далеко не сразу, а в Таджикистане - только в конце 1990-х годов. Таким образом, между системами, построенными на полновластии центральной правящей элиты (советской и постсоветской), имел место разрыв, в котором относительную свободу получили стихийные социетальные силы этнонационализма. Лозунги национального самоопределения этого периода хотя и были разновидностью конструкта, но в их формировании участвовали не столько государственные структуры, сколько лидеры гражданского общества.
Смысл этого заключается в подчеркивании этой двойственности, противоречивости и в то же время единства национального и государственного, в различении национализма, вырастающего снизу из гущи населения, и другого типа национализма, инспирированного "сверху". При этом я сознательно упрощаю эту дилемму, чтобы четче обозначить суть проблемы. Оба источника национализма работают на самом деле часто во взаимной связи. С.Абашин совершенно прав, говоря о том, что роль элит и государства в этом вопросе достаточно прозрачна и очевидна. Гораздо труднее изучать спонтанный grass-root национализм, механизм его раскрутки. Здесь роль местечковых лидеров - авторитетов местных тусовок, чайхан, кафе, махаллей и т.п. - весьма значительна, хотя, как я уже сказал, незаметна в каждом индивидуальном случае. Так вот, если благодаря Халиду роль верхушки национальной интеллектуальной элиты достаточно освещена, то "работа" многочисленного отряда этих малоизвестных лидеров местных общин осталась пока за кадром - не только в моей статье, но и в социальных исследованиях по Средней Азии вообще[48, 540].
Нет никаких возражений в том, что этнические общности определяют себя во взаимодействии друг с другом, что границы между ними не являются "естественными" и биологически заданными, а социально конструируются, что часто люди обладают множественностью идентичностей и т.п. Я бы еще добавил, что для одних этническая, расовая или религиозная принадлежность важна, для других нет. В Европе, где современные нации-государства состоялись, она не так важна, как на постсоветском пространстве, где современные нации-государства не состоялись, и в этой отрицательной корреляции между нацией-государством и этничностью есть определенная закономерность[49, 73].
Этнические меньшинства - это, конечно, историческое и относительное понятие, и связано оно с появлением опять-таки национальных государств. На территории Узбекистана таджики, русские и другие неузбекские этнические группы действительно выступают в качестве национальных меньшинств, другое дело, как они идентифицируются и кого к какой категории относить. И ответственность за их создание лежит вовсе не на тех, кто их изучает постфактум, а на тех политиках и экспертах, которые проектируют и создают этноцентристские государства, разбору чего и была посвящена моя статья в "Этническом атласе". Игнорировать факт наличия этнических меньшинств, наоборот, означает подыгрывать диктаторам, пытающимся "сверху" создать этнонациональный монолит, которым было бы легко манипулировать[50, 27].
Игнорирование реальности и феномена национальных меньшинств не только неадекватно существующим реалиям, но и чрезвычайно опасно с практической точки зрения. Неосторожное обращение с правами этнонациональных меньшинств привело к раскручиванию абхазского и осетинского сепаратизма в Грузии, к затяжному конфликту в Молдове. Даже в самом центре Европы, во Франции, игнорирование прав арабо-мусульманского меньшинства (история с запретом на ношение хиджабов в публичных учреждениях) привело к осложнению процесса их интеграции во французское общество, только усилив противостояние наиболее непримиримо настроенных сторон конфликта. Первопричиной же этой спирали конфликта, возможно, было всего-навсего неверное прочтение и применение теории конструктивизма в отношении этнических, расовых и религиозных меньшинств.
Повторим зарождение современной узбекской идентичности. В числе наиболее активных участников процесса проектирования новой узбекской идентичности на начальном его этапе были три силы:
1) джадиды;
2) национал-коммунисты, в частности Т. Рыскулов и М. Султан-Галиев; 3) центральный партийно-политический аппарат, представленный прежде всего самим Лениным, а также Турккомиссией ЦК РКП(б), образованной в 1919 г. и распущенной в 1920 г.
Немаловажную роль сыграли и советские востоковеды. Можно указать, по меньшей мере, на три исторических момента, когда советские востоковеды сыграли важную обслуживающую роль в проведении генеральной линии партии и государства по национальному вопросу. Первым из них была работа Комиссии по национально-территориальному районированию в 1924 г. Тогда с подачи И. Магидовича и возглавляемого им коллектива был очерчен профиль современной узбекской нации, ее этнический и родоплеменной состав. Вторым историческим моментом была деятельность академика А. Ю. Якубовского по канонизации узбекской национальной истории, о чем речь пойдет ниже. Наконец, третьим был исторический рубеж, связанный с возникшими у центральных органов партии в середине 50-х гг. первыми признаками беспокойства относительно роста узбекского национализма.
Завершая данный постскриптум, хотел бы еще раз повторить, что метод конструктивизма - достаточно тонкий инструмент, применять который следует с разборчивостью и осторожностью (по принципу "не навреди"), как и всякий иной метод вообще. В противном случае результатом может стать в лучшем случае - его вульгаризация, а в худшем - роковые ошибки в реальной политике.
Заключение
Настоящих споров между примордиалистами и конструктивистами в западной социальной науке еще не было.По крайней мере в том,что касается большинства вопросов на протяжении большей части XX века 1 .Действительно,даже в XIX веке примордиалистами считались лишь относительно незначительные или второстепенные теоретики,обладавшие весьма ограниченным влиянием в своих странах: граф Жозеф Артюр де Гобино (1816 --1882) во Франции,Людвиг Гумплович (1838 --1909)в Германии, Хьюстон Стюарт Чемберлен (1855 --1927)в Великобритании. Даже тогда расистские высказывания вели к интеллектуальной изоляции, хотя термин "раса", конечно, имел у всех них различное значение.
При конструктивистском подходе социальные, политические, экономические и исторические процессы и условия считаются определяющим фактором при "конструировании " наций и этнических групп. Эти процессы и условия определяют характер и значение этничности и оказывают на нее определяющее влияние. В свою очередь этничность имеет различные определения, так или иначе связанные с особой локальной культурной идентичностью. Излишне говорить о том, что конструктивизм безраздельно господствует над социологическим воображением ученых. И такое господство основывается на необычном сближении маркса, вебера и дюркгейма. Почти все ведущие социальные теоретики полагают,что вследствие возрастания рациональности и сложности современного общества социальные идентичности, основанные на "мифах " культурной самобытности и подлинности, становятся ненужными и неуместными.
С точки зрения национальной идентичности и значения этнонима, следует отличать современных узбеков от узбеков периода XV--XIX столетий. Современные узбеки являются потомками как минимум трех этнических общностей:
-- дашти-кипчакских кочевых узбеков, в основной своей массе мигрировавших в регион Средней Азии в начале XVI в.; -- примкнувших к ним местных тюркских племен и родов из числа т.н. чагатайских, а также огузских тюрских племен и родов; -- сартов, состоящих из оседлого тюркоязычного, преимущественно городского, населения и происходящих из турок, отошедших от кочевого образа жизни и утерявших свою родоплеменную принадлежность, а также из тюркизированных таджиков.
Было бы наивным представлять формирование узбекской нации как исключительно "объективный" естественно-исторический процесс. На самом деле процесс формирования современной узбекской идентичности следует рассматривать в тесной взаимосвязи с образованием Узбекской ССР, а также в значительной степени как результат сложения усилий правящих и культурных элит. Три методологических принципа стали краеугольным камнем всей последующей советской исторической науки, связанной, по крайней мере, с узбекской историей и этногенезом узбекского народа.
1) рассматривать этноним народа всего лишь как ярлык, наклейку, не имеющую никакого значения, с точки зрения идентичности и самосознания народа;
2) вместо этнонима и этнического самосознания использовать в качестве признака принадлежности к той или иной народности "объективные" черты образа жизни (например, оседлый образ жизни) или сходство языка (например, язык тюрки);
3) при необходимости рассматривать в качестве "предка" данного народа любой из народов, обитавших на данной территории в древности, идентифицировав его в качестве участника этногенеза данного народа.
Анализируя конструктивистский и примордиалистский подход, приходим к выводу, что конструктивистский подход является основополагающим и наиболее верным для современных ученых в области этнологии. Изучение узбекской этничности приводит к тому же выводу.
Список использованной литературы
1. Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. М.,1996.
2. Идентичность и конфликт в постсоветских государствах Сб. статей / Под ред. М. Б. Олкотт, В. Тишкова и А. Малашенко; Моск. Центр Карнеги. - М., апрель 1997. - 488 с
3. Гражданские, этнические и религиозные идентичности в современной России А.Г.Вишневский, Е.Н.Данилова, Л.П.Ипатова, С.Л.Кропотов, А.В.Логинов, А.В.Лукина, В.И.Михайленко, Л.А.Окольская, С.В.Рыжова, Л.В.Сагитова, Е.Ходжаева, М.Б.Хомяков, М.Ф.Черныш, Н.А.Шайдарова, Е.А.Шумилова Ред.: В.С.Магун, Л.М.Дробижева, И.М.Кузнецов Москва: Ин-т социологии РАН, 2006
4. Козлова Т.З. Особенности социальной идентификации на различных стадиях жизненного цикла личности.// Социальная идентификация личности. М., 1993, с. 107-124.
5. Тишков В.А. Идентичность и культурные границы.// Идентичность и конфликт в постсоветстких государствах. М., 1997, с. 15-44.
6. Этнос. Идентичность. Образование. М., 1998.
7. Идентичность и конфликты в современных государствах. М., 1997.
8. Мамбеева А. С. Изучение российской этнической самоидентичности. М., 1995.
9. Enckell, M. Organizational cultures of Finnish hospitals in change. - Helsingfors: HANKEN, 1998. - [4], XI, 393, [2] p., diagr. - (Ekonomi och samhalle; N 71)Bibliogr.: p. 317-332.
10. Archaeological approaches to cultural identity / Ed. by Shennan S. L. ; N.Y.: Routledge, 1994. - XXVI, 317 p., ill. - (One world archaeology; 10)
11. Этнос. Идентичность. Образование / Рос. акад. образования. Центр социологии образования ; Под ред. Собкина В.С. - М., 1998. - 267 с.,
12. Данзанова, Э.Ц. Содержание актуального этнопсихологического статуса личности : (На материале бурят. этноса): Автореф. дис. ... канд. психол. наук / МГУ им. М.В. Ломоносова. Фак. психол. - М., 1997. - 24
13. Конструирование этничности : Этнич. общины Санкт-Петербурга / Центр независимых социол. исслед.; Сост. и науч.ред.: Воронков В. (Санкт-Петербург), Освальд И. (Берлин). - СПб.: Дмитрий Буланин, 1998. - 301 с.
14. Sciarini, P.; Hug, S.; Dupont, C. Example, exception or both? : Swiss nat. identity in perspective.- Florence: EUI, 1997. - .
15. Идентификация идентичности / РАН. Центр по изуч. межнац. отношений Ин-та этнологии и антропологии им. Н.Н.Миклухо-Маклая. - М., 1998 Т.2 : Этнополитический ракурс/ Сост. и отв. ред. Губогло М.Н. - 443 с., табл.
16. Савва, М.В. Этнический статус : (Конфликтолог. анализ социал. феномена) / Кубан. гос. ун-т. - Краснодар, 1997. - 172 с.
17. Rouhana, N.N.Palestinian citizens in an ethnic Jewish State : Identities in conflict. - New Haven ; L.: Yale univ. press, 1997..
18. Forbes, H.D. Ethnic conflict : Commerce, culture, a. the contact hypothesis. - New Haven ; L.: Yale univ. press, 1997. - XI, 291 p.
19. Archaeological approaches to cultural identity / Ed. by Shennan S.
L. ; N.Y.: Routledge, 1994. - XXVI, 317 p..
20. Этнос. Идентичность. Образование / Рос. акад. образования. Центр социологии образования ; Под ред. Собкина В.С. - М., 1998. - 267 с.
21. Денисова, Г.С.Этнический фактор в политической жизни России 90-х годов / Рос. акад. образования. Юж. отд-ние, Сев.-Кавк. центр высш. шк. - Ростов н/Д.: Изд-во Рост. гос. пед. ун-та, 1996. - 224 с.
22. Арутюнян, Ю.В.; Дробижева, Л.М.; Сусоколов, А.А. Этносоциология : Учеб. пособие для вузов. - М.: Аспект Пресс, 1998. - 271 с.
23. Нитобург, Э.Л. Евреи в Америке на исходе ХХ века / РАН. Ин-т этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая. - М.: ЧОРО, 1998. - 128 с.
24. Дмитриев, А.В. Этнический конфликт: теория и практика / Межведомст. науч.-учеб. центр комплекс. пробл. нац. политики (Центр "Нации"). - М., 1998.
25. Филиппов, Ю.В.Социализация этноса : Введение в спецкурс по этнологии. Учеб. пособие / Нижегор. гос. архит.-строит. ун-т. - Н. Новгород, 1997. - 88с.
26. Роль государства в развитии общества : Россия и международный опыт: Материалы междунар. симпоз., 23-24 мая 1997 г. / Рос. независимый ин-т социал. и нац. пробл., Моск. представительство Фонда им. Ф.Эберта; Редкол.: Горшков М.К. и др. - М., 1997. - 287 с.
27. Идентификация идентичности / РАН. Центр по изуч. межнац. Отношений Ин-та этнологии и антропологии им. Н.Н.Миклухо-Маклая. - М., 1998 Т.2 : Этнополитический ракурс/ Сост. и отв. ред. Губогло М.Н. - 443 с., табл.
28. Заковоротная, М.В.Идентичность человека : Социал.-филос. аспекты / Д гос. ун-т. - Ростов н/Д, 1999. - 199 с.
29. Social identity : Intern. perspectives / Ed. by Worchel S. et al.
L. etc.: Sage, 1998. - XIX, 263 p.
30. Preston, P.W. Political/cultural identity : Citizens a. nations in a global era. L. etc.: Sage, 1997. - X, 198 p.
31. Michael, M. Constructing identities : The social, the nonhuman a. change. - L. etc.: Sage, 1996. - VIII, 179 p.
32. Giddens, A. Modernity and self-identity : Self a. soc. in the late mod. age. - Cambridge: Polity press, 1997. - VII, 256 p.
33. Юлиан Бромлей Человек в этнической (национальной) системе. Статья размещена: http://scepsis.ru/library/id_1083.html
34. Юлиан Бромлей К вопросу о сущности этноса. Статья размещена: http://scepsis.ru/library/id_1083.html
35. Сухачев В.Ю. Пределы идентичности. Вестник Санкт-Петербургского Университета. Серия 6. СПб.: Издательство СПбГУ, 1998, Выпуск 4 (N 21).
36. Muslim Peoples: A World Ethnographic Survey. Ed. Richard V. Weeks. Geenwood Press, Westport, Connecticut, 1984. P. 834.
37. См.: Mary Louse Clifford. The land and people of Afghanistan. J.B.Lippincott Company, Philadelphia, New York, 1973. P. 46.
38. Материалы по районированию Узбекистана. Вып. 1. Краткая характеристика проектируемых округов и районов. Самарканд: Издание ЦК РУз, 1926. С--9.
39. Семенов А. А. К вопросу о происхождении и составе узбеков Шейбани-хана // Материалы по истории таджиков и узбеков Средней Азии. Вып. 1. Сталинабад: Изд-во АН Таджикской ССР, 1954. С. 17.
40. История народов Узбекистана / Под ред. С. В. Бахрушина, В. Я. Непомнина, В. А. Шишкина. Ташкент: Изд-во АН УзССР. Т. 2. С. 23
41. Бартольд В. Абулхаир // Сочинения. Т. 2. 4.2. М.: Наука, 1964. С. 488.
42. Иванов П. П. Очерки по истории Средней Азии (XVI -- середина XIX в.). М.: Изд-во восточной литературы, 1958.
43. Иванов П. П. Указ. соч. С. 29.
44. Вамбери Г. Путешествие по Средней Азии. СПб., 1865. С. 171.
45. Гейер И. Туркестан. Ташкент, 1909. С. 34.
46. Масальский В. И. Туркестанский край / Под ред. П. П. Семенова Тян-Шанского, В.И. Ламанского , СПб., 1913. Т. 19. С. 381.
47. Логофет Д. Н. Бухарское ханство: под русским протекторатом. СПб., 1911. Т. 1. С. 155--156.
48. Бартольд В.В. Чагатай-хан//Сочинения. Т. 2. 4.2. С. 538--544.
49. Гребенкин А. Д. Узбеки // Русский Туркестан. М., 1874. С. 51--108.
50. Наливкин В. Краткая история Кокандского ханства. Казань, 1886. С. 3
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8
