Что же понимается под настроем или настроенностью? Границы нашего восприятия и реагирования всегда зависят от нашего настроя или настроения. Если мы находимся в тревожном настроении, то мы будем воспринимать то, что сообразуется с нашей тревогой. Если мы одиноки, мы будем воспринимать то, что резонирует с нашим одиночеством. В хорошем настроении мы будем воспринимать одни вещи, в плохом – другие. Нельзя быть ни в каком настрое или настроенности. И даже, если у нас ощущение пустоты, нет никаких чувств и эмоций - это тоже настрой. Настрой определяет то, как мы относимся друг к другу. Это важно и для понимания невроза, потому что люди, страдающие неврозом – это люди с ограниченным, суженным спектром настроения. Данный факт является чрезвычайно важным для Dasein аналитически ориентированной психотерапии.
Поскольку человеческая экзистенция изначально является открытостью и «ясным просветом понимания», она всегда тем или иным образом настроена. Причем настроенность не есть следствие каких-либо событий внешней или внутренней жизни человека, все наши диспозиции или настроения даны нам изначально как экзистенциальные возможности, и как таковые всегда составляют нашу экзистенцию.
Например, даже радостное настроение, в котором Регула Цюрхер встретила своего друга (любимого), не было вызвано самой встречей. Она могла быть радостной только потому, что сама возможность быть радостной в качестве духовной настроенности всегда принадлежала ей как человеческому существу. Поскольку ее радостное настроение уже существовало как изначальный потенциал ее бытия, он не нуждается в том, чтобы быть вызванным или произведенным. В неожиданной встрече эта возможность просто осуществилась. (Boss, 1979, р.110).
Но для того, чтобы изначальная возможность бытия-радостной (радостным) могла осуществиться, отношения человека к миру должны быть свободными и достаточно открытыми. Настроенность человека не исчерпывается его диспозициями и установками, она тесно связана со всей аффективно-эмоциональной сферой жизнедеятельности человека. То, что мы называем эмоциями, чувствами, аффектами, состояниями по Боссу есть конкретные способы, в которых наша воспринимающая открытость может быть узкой, нарушенной и даже закрытой. Босс дает несколько описаний аффективных состояний человека с экзистенциальной точки зрения.
Например, он описывает Любовь как особого рода настроенность, при которой человек открыт для реализации возможности бытия-вместе, которая в свою очередь открывает человеку гораздо больше возможностей, чем его одиночное бытие. Другое важнейшее базовое состояние человека - это радостная ясность (joyous serenity). Это состояние, которое позволяет человеку «в ярком свете» видеть значения тех вещей, которые ему встречаются. Радостная ясность открывает человеческое бытие самым широким образом, являясь вместе с любовью конститутивными аспектами счастья.
Другое базовое состояние – это тревожность. В этом случае настроенность характеризуется одновременно открытостью и ограниченностью. Данное ограничение связано, прежде всего, с угрозой потери возможности удержания связи с каким-либо другим значимым бытием. Например, тревожность матери связана со страхом не за свою собственную жизнь, а за жизнь ее детей. Ее экзистенция настолько тесно соединена с экзистенцией ее ребенка, что деструкция этого бытия-вместе означает для нее деструкцию ее собственного бытия.
Оппозиция радостной ясности и тревожности наиболее ярко проявляется в отношении к смерти. Если в состоянии тревожности человек видит смерть как невозможность более здесь-бытия, погружение в пугающую пустоту небытия, то радостная ясность воспринимает это уже не как пустоту, а скорее как предельную полноту, из которой собственно и выходит само бытие. Радостная ясность не боится смерти.
Босс также дает весьма интересные описания других эмоциональных состояний, например таких как печаль, способная дать человеку ценные инсайты о конечности его бытия. Истинная печаль (которую важно не путать с депрессивными состояниями), - это настрой, который возникает, когда рушатся некие значимые для нас отношения к каким–то ценимым объектам. Однако сам объект при этом не исчезает, не разрушается, не теряется. Разрушаются именно отношения. И печаль есть форма субъективного приближения к объекту, удержания его, она не позволяет ему удалиться, не позволяет отстраниться от него.
Гнев и ненависть, сужают принимающую открытость человека и тем самым ограничивают его возможности. Гнев характеризуется специфическими пространственными ощущениями. Мы говорим про то, что в гневе человек находится вне себя. Он выходит из себя. В случае гнева все наше существование на какой-то период времени фокусируется, определяется и направляется этим настроем.
Настроенность тесно связана с телесностью. Не случайно такое состояние как печаль может сопровождаться телесной болью, не имеющей причин, связанных с физическим воздействием. Каждая конкретная настроенность – это специфический способ бытия воспринимающей открытости нашего существования. Преобладающая настроенность – есть специфическое условие нашей открытости для восприятия и вообще «имения дела» со всем, что встречается нам на нашем пути, т.е. с объектами, другими людьми и с самим собой (Boss 1979, pp.109-114).
Историчность человеческой экзистенции
Этот экзистенциал Босса довольно редко встречается в литературе, возможно, именно поэтому стоит обратить на него пристальное внимание. Босс говорит о том, что вне зависимости осознает это человек или нет, он всегда существует в традиции и истории. Самым непосредственным образом в этом процессе участвует человеческая память. Именно она конституирует эту фундаментальную характеристику человеческого бытия. Сохранение, либо несохранение отдельного феномена как случившегося есть онтическое проявление онтологической способности человеческой историчности, т.е. возможности жить бытием своего мира в темпоральном эк-стазе (во временной выдвинутости) прошлого. Именно историчность, согласно Боссу, есть та черта, которая отличает человека от других существ.
Человеческая экзистенция исторична. Это ярко проявляется в так называемой жизненной истории человека. Экзистенция человека на протяжении всей его жизни от рождения до смерти постоянно расширяется. Причем если смерть – реальный предел человеческой жизни, она принадлежит самой жизни подобно тому, как границы принадлежат государству.
Тему историчности, в настоящее время, в приложении к психотерапевтической практике разрабатывает один из ближайших последователей Медарда Босса – Алойс Хиклин (Hicklin, 1988, р. 131-139). Относительно историчности для Хиклина центральными являются следующие моменты:
1. Мы не должны генерализовать прошлое и устанавливать характер взаимоотношения с прошлым пациента. Лишь в этом случае мы сможем осознать, где конкретно пациент находится, и оказать ему помощь в осознании важности его настоящего существования, несмотря на видимую важность прошлого.
2. Историчность пациента должна рассматриваться с точки зрения свободы и ответственности. Жизненная история пациента эксплицируется исключительно с этой целью. Если эта работа не будет проделана, пациенты снова будут привносить деструктивные модели прошлого в свое настоящее.
Хиклин говорит, что в любом «здесь и сейчас» презентируют себя «исторические манеры отношения пациента с миром», т.е. прошлое, которое живет в настоящем. Хиклин описывает две общие тенденции жизненных курсов, с которыми люди приходят на терапию: 1) «Безнадежная жертва судьбы» и 2) «Я ответственен за все на свете»[13]. Он пишет о том, что в обоих случаях наблюдается тенденция возвращаться к одной и той же точке, как в идее вечного возвращения Ницше. Хиклин настаивает на том, что мгновенное осознание пациентом своей жизненной истории может сыграть решающую роль в освобождении пациента от этих невротических цикличностей (Boss 1979, pp.114-119).
Мышление и память
Босс говорит о том, что тот материал, который мы храним в своей памяти не есть серия некоторых эндопсихичексих репрезентаций внешних объектов, так же это и не следы энграмм, которые можно измерить физиологическим путем. Согласно Боссу, люди воспринимают объекты непосредственно в их пространственности и темпоральности внутри широкой открытости человеческой экзистенции, независимо от того, откуда к нам эти объекты приходят – из настоящего, будущего или прошлого.
Такое понимание человеческой памяти заметно расходится с традиционным естественнонаучным подходом. Босс ссылается на Блаженного Августина, который высказывает созвучные Боссу мысли о том, что звуки, которые мы слышим в своей памяти, мы не слышим не физически, посредством органов слуха. Тем не менее, они есть, они реальны, это они сами, а не их образы. (Avgustinus, 1960).
Память не есть хранилище мыслей в виде неких инкапсулированных психических сущностей. Сами мысли по Боссу – не что иное, как особого рода осознанности конкретных феноменов в открытом пространстве нашего мира. Следовательно, мышление есть позволение обращенным к нам феноменам проявиться тематически. Естественнонаучный способ мышления, в этом смысле, не исключение, это также способ позволения феноменам явиться, но особым специфическим путем – путем каузальной цепочки последовательных, поддающихся измерению эффектов.
Босс говорит о том, что обычно к памяти относят два совершенно различных способа человеческого бытия. Первый касается визуализации объектов. С феноменологической точки зрения – это не настоящее вспоминание. Когда я визуализирую дом в горах, я не вспоминаю его, а нахожусь в особом типе отношения к этому дому. Память не играет никакой роли в процессе визуализации дома таким, как он есть сейчас для меня. Вспоминать (второй способ), по Боссу, есть не просто визуализировать, а визуализировать с воспроизведением особого опыта, который имел место в прошлом.
Понятие забывания в концепции Босса также меняется. Босс анализирует понятие забывания с лингвистической точки зрения в немецком, английском и древнегреческом языках. Он приходит к выводу, что в основе современного понятия этого термина лежит эго-концепция, согласно которой забывание означает выход из под власти эго – неспособность владеть, удерживать то или иное событие, в то время как в древнегреческом сам концепт эго отсутствовал как таковой. При этом забывание – понималось как «скрывание», «прятание», т.е. центр активности переносится с субъекта на сами феномены, само бытие. В консонансе со своими древнегреческими коллегами Босс определяет Забывание как выпадение из пространства моей воспринимающей открытости, указывая, что при определенных обстоятельствах, то, что выпало, может вернуться. Не нужно строить хитрых цепочек, чтобы понять, что это за обстоятельства. Эти обстоятельства связанны с характером моей открытости и качеством моей настроенности.
Когда я забываю, я всегда забываю часть себя самого, - говорит Босс. Когда что-то избегает меня, мои отношения к этой вещи также теряются. А эти отношения как раз и есть то, что конституирует структуру моей экзистенциальной открытости, то есть то, что есть я сам. Когда я что-то забываю, моя человеческая экзистенция уменьшается. Таким образом, и вспоминание и забывание касаются не столько ментальной способности нашего рассудка, сколько присутствия либо отсутствия вещей в открытом пространстве моего бытия-в-мире, самих вещей, а не их репрезентаций.
То, что встречается человеку в его открытости, не теряется, становясь просто прошлым. То, что сохраняется в открытости человеческого Dasein – всегда настоящее в настоящем. И именно постольку, поскольку оно настоящее, оно детерминирует наше актуальное поведение. Следовательно это «прошлое», присутствующее в сегодняшнем настоящем, вместе с настоящим, уже там имеющимся, совместно детерминируют наше будущее.
Смерть и человеческая смертность
Смерть есть неизбежный предел человеческой экзистенции. В смерти экзистенция как телесное бытие-в-мире приходит к своему финальному завершению. Мы можем рассматривать неживые объекты также как конечные, они не существуют вечно. Тоже самое мы можем сказать относительно других живых существ не человеческой природы –растений и животных. Однако никто не умирает так как человек. Только человек знает о своей смертности. Таким образом смертность является одной их самых существенных черт человеческой экзистенции.
Знание о своей смерти не оставляет человеку выбора. Он вынужден существовать в некотором роде постоянного отношения к смерти, эту реальность Хайдеггер назвал «Бытием-к-смерти». Эта реальность проявляет себя многими способами. Один из самых распространенных – просто бегство от смерти. Каждый день своей жизни люди делают бесчисленные попытки обмануть себя относительно одного из самых определенных аспектов их жизни. Человек старается даже мысли о тех, кто умер, равно как и мысли о своей смерти представить как нечто, к смерти никакого отношения не имеющее.
Наше отношение к смерти может быть представлено голым страхом, в котором смерть предстает в качестве экзистенциального инстинкта страха пустоты, конца всех вещей. Не подлежит сомнению, что телесное бытие-в-мире заканчивается смертью. В тоже время, единственное, что мы можем сказать определенно, это то, что экзистенция после смерти не существует тем же самым способом, каким существовала раньше. Все это, однако, не исключает возможности того, что смерть не является радикальной аннигиляцией всего того, что было связано с конкретной человеческой экзистенцией. Босс пишет о том, что мы ничего не можем сказать о возможности существования в других формах бытия, сокрытых для восприятия смертных телесных живых существ. Мы не можем это подтвердить, но также мы не можем это и опровергнуть. Умерший может иметь такие отношения к бытийности, которые сокрыты от живущих. Не исключены, возможно, даже такие моменты, когда умершая экзистенция каким-то образом входит в мир реально существующего человеческого бытия.
«Вполне возможно, - пишет Босс, - чтобы мы смогли воспринять смерть с предельной ясностью, принять ее как манифестацию экзистенциальной возможности завершения (доведения человеческой экзистенции до полноты) – с другой, не с человеческой точки зрения» (Boss, 1979, р.120). Т.е. речь идет о том, что феномен смерти, в смысле завершения (выполнения) его экзистенции, позволяет взглянуть на феномен человека, с точки зрения чего-то большего, чем есть он сам, с точки зрения того, «кто может использовать его (человека) как то самое пространство открытости, которое необходимо для появления и возможности всего бытия» (там же, р.120). Босс иллюстрирует данную мысль примерами мирной тихой смерти пожилых людей, которые уходят из жизни с «чувством выполненного долга», а также примерами противоположных случаев, когда пожилые люди, которые в течение своей жизни не были достаточно открытыми для «явления вещей и событий на свет», иными словами не реализовали свои возможности, чувствуют с приближением смерти ужасную панику.
Важнейшая мысль относительно экзистенциала человеческого бытия-к-смерти заключается в том, что смерть никоим образом не есть отдельное событие в отдаленном будущем, а одна из самых реальных вещей в «открытом пространстве» человеческого бытия. Событие, которое самым непосредственным образом оказывает влияние на всю нашу жизнь. Босс подчеркивает особую важность осознанного отношения человека к собственной смерти, исключающего попытки бегства. Именно благодаря Бытию-к-смерти, Dasein получает возможность освободить себя от захваченности вещами и рутиной повседневной жизни, и таким образом, вернуться к себе самому. Бытие–к-смерти являет человеку смерть как последний шанс стать самим собой в умирании своей собственной смертью.
Босс говорит, что такое понимание, а следовательно и отношение к смерти способно побудить человека к более осознанному отношению к своей смерти, что автоматически означает и более ответственное отношение к каждому моменту своей жизни. Для бессмертного существа всегда есть шанс осуществить ту или иную возможность в будущем, для конечного существа одна и та же ситуация никогда не произойдет дважды.
В нашей стране и за рубежом проводились разного рода исследования, касающиеся психологических изменений, произошедших после клинической смерти. Эти исследования говорят о том, что в жизни людей, переживших клиническую смерть, действительно происходят важные изменения. Люди становятся по всем параметрам более зрелыми. Они начинают вести себя с большим осознанием главного и второстепенного в их жизни.
Честное и открытое отношение человека к собственной смерти «располагает все его потенциальные возможности на правильные места» и они проявляются в «правильной» перспективе как экзистенциальные способы функционирования. Этот процесс Босс называет процессом освобождения, и говорит, что благодаря ему человек начинает с большим уважением относиться к экзистенциальным возможностям бытия других людей и лучше эти возможности понимать.
Босс особо подчеркивает важность адекватного понимания феномена смерти в рамках отношений: врач – пациент. В экзистенциале бытия-к-смерти задача терапевта заключается в том, чтобы подготовить своего пациента «к хорошей смерти», что, как указывалось ранее, в переводе на язык актуального бытия означает свободное и ответственное отношение к каждой открывающейся в нашей жизни возможности, и на базе этого отношения адекватная их реализация. Лишь в случае свободной и ответственной реализации выпадающих нам шансов и возможностей можно будет говорить о хорошей смерти (Boss 1979, pp.119-122).
Босс считал, что экзистенциалы могут стать направляющими для гуманной медицины. В рамках этих экзистенциалов Босс дает общую теорию психологического учения для медицины и Dasein-сообразную общую патологию. При этом все заболевания, включая психические, подразделяются им на четыре группы:
1. Заболевания с ведущей соматической составляющей, т.е. болезнь с вовлеченностью экзистенциала телесности.
2. Заболевания с ведущей составляющей в виде нарушения пространственности и темпоральности.
3. Заболевания с ведущей составляющей в виде нарушения сущностной определенности бытия.
4. Заболевания с ведущей составляющей, проявляющийся в деформации открытости и свободы Dasein.
В то же время Босс подчеркивает, что не существует нарушений в изолированном виде, ограниченном пределами одной из 4-х групп. Поэтому всякая болезнь накладывает свою печать, в какой-то мере, на всего человека, т.е. проявляется во всех четырех группах, при том, что одна из групп является ведущей. Преимущество Dasein аналитически ориентированной медицины по Боссу состоит в том, что она позволяет восполнить концептуальную нехватку целостности в современной медицине. Действительно, кому из нас не приходилось удивляться ограниченности современных медиков какой-либо одной системой в организме, невозможностью и нежеланием выхода за ее пределы? Босс настаивает на том, чтобы во врачебном обиходе человеческое бытие учитывалось во всей его полноте и целостности.
Экзистенциальный базис новой психологии
В связи с очевидной для него неадекватностью естественнонаучных основ современной психологии, Босс предлагает выстроить здание психологической науки (равным образом, как медицины, биологии и физиологии) на новых экзистенциальных основаниях. В направлении к новой психологии он намечает несколько векторов движения.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28
