Также Лосский видит источник знания о Троицы в словах евангелия от Иоанна: «В начале было Слово о и Слово было у Бога о и Слово было Бог». Таким образом, по словам Лосского, человек должен применить все свои способности, чтобы приблизиться к Богу. Чувства, мысли, ум должны стать религиозными. И именно всё существо человека должно «раскрываться навстречу истине», а не только какая-то одна составляющая. Но при этом чувства, и мысли, и ум в сознании человека представлены как разные «ипостаси» человеческой сущности. То есть в итоге церковь призывает изменить способ мышления христианина, чтобы он смог познать Бога в нынешней жизни, и учение св.Троицы, в таком случае, не нуждается в рационализации, в подстройке под человека, но человек должен измениться сам.
Иоанн Богослов использовал термин Слово, то есть Логос, и это явное влияние платонизма. В «книге притч» говорится, что, прежде всего, была создана премудрость, но в то же время премудрость есть и орудие творения. Таким образом, Слово – это инструмент творения, то, что призывает к жизни. Это очень важный момент, так как в наблюдаемом нами мире ни один предмет не является причиной творения самого себя. Хотя люди нуждаются в неком фундаментальном основании, некой причине, объясняющей их состояние, подобных причин наукой не найдено. Например, физика не может точно утверждать, что найдены мельчайшие неделимые частицы: и в теории, и на практике их либо нет, либо они будут найдены ещё не скоро. Но чтобы хоть как-то определить предмет размышлений в философии появилось понятие субстанции, причины существования которой кроются в ней самой. Казалось бы, где связь между электронами, кварками и человеческой личностью? Но этот вопрос возвращает любого мыслителя на тысячи лет назад к древним грекам и древним иудеям, которые так же пытались разгадать загадку о человеке, его душе и его месте в мире. Если выбрать в качестве направляющего путь рационального познания, то ценности у человека будут одни, а если путь божественного откровения – другие. Но на земле семь миллиардов человек, и нет возможности спросить каждого, каким способом он познаёт духовную реальность, верит ли он в божество или требует рациональных доказательств. Однако базовые ценности одни на всё человечество и связаны они в основном с биологическими потребностями и потребностью в безопасности[11]. Другой вопрос – существуют ли не биологические, а психологические, уходящие корнями в коллективное бессознательное, предпосылки формирования универсальных символов, которые затем становятся смыслообразующими факторами духовного развития личности.
Подобное исследование провёл Карл Густав Юнг и лаконично назвал его «Попытка психологического истолкования догмата о Троице». Юнг понимал важность интеллектуального понимания религиозных символов даже если оно осуждается официальным богословием. Юнг был уверен, что у Троицы есть психологическое значение, иначе этот символ не был бы таким жизнеспособным. «Он появился из недр души» - писал Юнг.
Карл Юнг считал, что архетип триады возник ещё в глубокой древности и именно стал основой учения о Троице. Особое внимание он обращал на то, что древние триады не сводились лишь к «исчислительной» троичности. В греческой школе пифагорейцев особое внимание уделяли метафизике чисел. Учение о числах повлияло на Платона, а тот, в свою очередь, повлиял на Иоанна Богослова. Это пример причинно-следственной связи, протянувшейся через века.
Размышления греков о числах очень интересны. Так, «один» вообще числом не считалось. Исчисление начинается только с двойки, так как двойка привносит разобщение и умножение. Звучит как тавтология, но двойка приводит к двойственности, возможности выбора, но и к сомнению. Кроме того, она задаёт тенденцию и нарушает самодостаточность единого в пользу существования исчисляемой единицы. Таким образом, двойка создаёт иное в противоположность единому, и это иное определяется как зловещее, угрожающее единому. Но истинное противостояние происходит только на неявном уровне единого и иного, а единица и двойка не несут никакой эмоциональной окраски и не противостоят друг другу. Разрядкой напряжения, создаваемого противостоянием единого и иного, является третье. Третье восстанавливает утраченное единство. Юнг считает равносторонний треугольник «мыслительной предпосылкой логического образа Троицы».
Но в догмате о Троице нет противоположности двойственности и преодоления её с помощью третьего элемента. Юнг подчёркивает различие между логикой троичности и психологической реальностью Троицы. Ранние стадии развития человечества характеризуются единством человека с природой и божествами, в этом едином мире отсутствует рефлексия, потому что, как в древнем буддийском Коране: меч не может разрубить сам себя. Сейчас я не могу доказать, знал ли древний человек о том, что он существует или нет. Но, так или иначе, пробуждение человека произошло и вместе с ним возникли вопросы: почему в мире так страшно и опасно? Возникла критика мира и требования объяснений и оправданий Бога. Но возникновение критического сознания необратимо. Уже никогда человеку не впасть в забытьё и не почувствовать былого единства с Богом. В книге бытия описан эпизод грехопадения, который заключается в том, что человек выбрал путь двойственности, деления мира на добро и зло. Адам отказался от диалога с Богом, и ему была предоставлена свобода жить в соответствии с собственным выбором. Но деление мира на добро и зло порождает идею относительного и абсолютного блага. Возникают потребности, которые нужно удовлетворять, и то, что этому способствует объявляется благом. Появляются угрозы существованию, и то, что способствует избеганию этих угроз тоже становится благом. Но тоска по утраченному единству не исчезла за заботами о сохранении жизни и об относительном благе. И так как обратного пути нет и уже быть не может, нужно искать новые способы восстановления связи с Богом. И таким дополняющем третьим становится святой Дух, восстанавливающий единство. Юнг считал, что архетип, однажды внезапно ворвавшись в сознание, развёртывается в нём века ( в коллективном сознании, разумеется). Но время как раз и необходимо для полного осознания символа. В этом заключается психологический смысл символа: когда важный иррациональный архетипический образ должен сохраниться, но не может быть рационально истолкован. Архетип не может быть представим наглядно, но сознание обнаруживает его в зримых фигурах, и нуминозность является признаком того, что архетип начинает осознаваться.
Значит, истоки Троицы находятся вне человеческого сознания. Тогда возникает резонный вопрос, какую роль играет человек – тот, для кого этот догмат создавался. Если Троица – это только символическое выражение бытия Бога и она не постигаема человеком, то зачем она вообще нужна. А если она полностью умопостигаема, то какова её самоценность? Получается, что вера и понимание противопоставляются друг другу. Павел Флоренский, например, так и говорил, что нужно совершить «подвиг веры» и не пытаться понять Троицу. Но интересно, через сколько лет этот символ был бы забыт, если бы в него только верили, а не находили в нём истоки этой самой веры. Карл Юнг допускает даже искажение исторических фактов, возвышая факты психические. Кем в действительности был Иисус, кем он сам себя считал сейчас достоверно знать нельзя. Но если коллективными усилиями Иисус был слит с архетипической фигурой, то значит человеческая мысль того времени нуждалась именно в таком герое, и это нельзя отрицать. Юнг считает, что в Иисусе проявляется именно архетип героя: божественное происхождение, чудесные деяния, победа над смертью и так далее. По словам Юнга Иисус реализовал архетип самости, поэтому его слово стало благой вестью для каждого. Но поскольку самость содержит сознательную и бессознательную составляющие, она никогда не может быть явно представлена в сознании. Символом самости может стать всё, что человек считает более целостным, чем он сам, а для того, чтобы это определить, человеку нужно обладать долей критичности и ощутить собственную неполноценность. Удивительно, но Юнг считал, что Иисусу недостаёт греховности, поэтому и интеграции добра и зла в нём не происходит.
Далее Юнг затрагивает тему страдания, такую актуальную для человека, переживающего духовный кризис. С помощью символа Иисуса человек может понять значение собственных страданий. Ведь если бессознательная часть самости всегда скрыта от сознания, то и рациональных объяснений страдания не может быть. А если вспомнить о богочеловеческой природе Иисуса, то можно преодолеть субъективную бессмысленность страдания мыслью о том, что, воплотившись в человеке, Бог страдает вместе с ним. И что таким образом то, что кажется страданием, на самом деле есть обретение целостности через встречу со своей тёмной стороной и тёмной стороной мира. Как писал В. Франкл: «Мы не должны забывать, что найти смысл жизни можно и тогда, когда мы находимся в безнадежной ситуации, во власти судьбы, изменить которую невозможно. Именно тогда предоставляется возможность проявить качества, на которые способен только человек о превратить личную трагедию в триумф, превратить приговор судьбы в подвиг. Когда мы больше не в состоянии изменить ситуацию, такую как неизлечимая болезнь, от нас требуется изменить себя»[12].
Наконец, Святой Дух – это то, что в «доступности» ближе всего к человеку. Юнг даже совершает ряд богословских спекуляций, отождествляя человека с Богом именно через дух. Официальной церкви это, конечно, не понравилось бы, но мне это кажется важным для понимания идеи Троицы. Итак, «если Отец явлен в Сыне и дышит сообща с ним, а Сын оставляет этот Святой Дух в наследство человеку, значит, Святой Дух является также дыханием человека и, таким образом, равно присущ человеку, Сыну и Отцу. Тем самым человек возводится до уровня Сына Божия, а слова Христа: "Вы боги" (Ин. 10, 34) о предстают в новом, значимом свете»[13].
По сравнению с лицами Отца и Сына дух кажется парадоксальным и необъяснимым. Юнг видит в нём психологическую гетерогенность, потому что его нельзя обнаружить логическим путём. Он представлен в виде неявного знания, подобно рефлексии. «Тот факт, что именно процесс человеческой рефлексии иррационально создает это единящее Третье, связан с характером драмы спасения, в которой Божество спускается в человеческую юдоль, что позволяет человеку достичь божественной сферы»[14].
Таким образом, символ Троицы – это предпосылка к особому тринитарному мышлению. Оно не сводится к простому размышлению, потому что его основания в бессознательном. Юнг пишет, что в таком мышлении скрыты психические процессы перехода к рефлексии, то есть критической установке. Идея Юнга заключается в том, что представления о Боге носят компенсаторный характер, без которого невозможно достичь подлинной духовной целостности. Так, человек сознательно воспринимает себя как нечто целое, по-другому быть и не может. Он не смог бы функционировать, ощущая себя лишь фрагментом. Но бессознательная часть нуждается в признании, хотя и не может быть представлена в своей подлинной природе. А любой образ, в котором она возвращается может быть поставлен под сомнение, потому что помимо бессознательно он содержит ещё и своё собственное значение. И чем меньше места в жизни личности остаётся для бессознательного, тем масштабнее его попытки прорваться в сознание, причём не только в религиозных символов, но и болезней и прочих расстройств. Хотя Юнг признаётся, что он в большинстве случаях говорит не о Боге, а об идеях Бога, которые по каким-то причинам создаёт человек. И именно это являлось предметом его психологических исследований.
Глава 2. Психологические аспекты
В предыдущей главе я рассмотрела символ св.Троицы в его историческом аспекте. Конечно, идей о формулировке Троицы и её содержании было гораздо больше, многие их них запрещались церковью, но это тема отдельного исследования. Как можно понять даже из поверхностного изучения тайны св.Троицы – она скрывает под собой вполне традиционные вопросы человечества, такие как: преодоление страдания, обретение духовной целостности, поиск утраченного Бога. Конечно, говорят священники, есть пределы богопознания, и любое исследование религиозных символов утрачивает своё трансцендентное значение при попытках их рационализации. Но, несмотря на это, символ может и должен быть предметом осмысления, иначе он напрочь утрачивает значение в духовной жизни человека. Религиозные люди настаивают на том, что Троица – это предмет веры. Я полагаю, что вера на уровне когнитивных процессов может быть просто принятием без должного понимания того, что принимается. Вера не требует доказательств и означает, что человек соглашается на отсутствие доказательств. Однако не всё так просто, и каким бы парадоксальным и, казалось бы, не заслуживающим внимания феноменом иногда казалась вера, она всегда имеет под собой более глубокие экзистенциальные основания. Исследованию экзистенциальных основ веры и посвящена настоящая глава.
Символ Троицы с точки зрения аналитической концепции К.Юнга
Тема, которую необходимо объяснить подробней сразу после представления концепции Карла Юнга – символ и психическая жизнь. Знаковую систему можно рассматривать на уровне психических механизмов, потому что использование знаков – это само по себе действие этих механизмов. Но можно также рассматривать символ на уровне более высоком, чем психические механизмы. «Знание всегда есть знаковая система»[15]. Знание и понимание суть разные феномены. Чтобы перейти от знания к пониманию, нужно перейти на другой уровень сознания, а простое оперирование знаками ещё не свидетельствует о способности извлекать из них скрытую информацию. Ведь знак представляет собой реальный предмет, и оперирование происходит именно с реальными предметами. Мамардашвили и Пятигорский подчёркивали, что при любом сознательном опыте сознание всегда сложнее, чем его содержание. Осмысление пережитого опыта достигается посредством рефлексии, то есть взглядом в прошлое. Таким образом, мышление фиксируется не на актуальном содержании опыта, а на содержании памяти. Поэтому актуальное переживание и содержание сознания никогда не оказываются в одном фокусе. «Если бы истина устанавливалась всегда впереди и мы действительно двигались бы по асимптоте к некоторой абсолютной истине, никогда её не достигая, а имея всё время лишь относительные истины, то<…>ни в одной точке этого движения никто никогда никакую истину вообще не мог бы высказать. Потому что нельзя бесконечность поделить на единицу знания, не получив при этом нуля. Значит, мы никогда не получим единицы знания»[16].
Дуализм человеческого сознания есть основа семиотики: он может видеть знак в чём угодно и актуализировать сознание. Дуализм культивируется современной культурой, которая поощряет изучение «себя и мира», то есть прямым образом указывает на противопоставление человека и его окружения. Мамардашвили и Пятигорский, в отличие от Карла Юнга, не считали, что существуют символы подсознательного, которые принципиально не декодируются. То, что называют подсознательным, на самом деле знание, не прошедшее процессов декодировки, то есть то, что не поддалось пониманию. «Символ предполагает необходимость очень тонкого и непрямого обращения с собой»[17]. Но при кажущееся неизбежности двойственности познания мира, человек может быть открыт опыту, которого ещё не было в его сознании, а значит и применить к нему имеющиеся стереотипы мышления невозможно. И здесь возникает конфликт между сохранением прежнего «я» и обновлённым «я». Долгое время психология видела в тождественности «я» основу сознательного существования. Хотя при такой установке получается, что развитие «я» невозможно в принципе. Ведь для того, чтобы ассимилировать новый опыт, нужно поставить под сомнение опыт предшествующий. То есть на какое-то время прервать связь с «я», растождествить себя с самим собой, чтобы после получить обновлённое «я».
Таким образом, символ является элементом, объединяющим психическую экзистенцию с реальным содержанием сознания. Символ коррелирует с содержанием сознания, но остаётся вне его. В обычной ситуации индивид на когнитивном уровне не понимает, что содержание символа – это содержание его собственного ментального пространства, поэтому символ воспринимается как нечто чуждое сознанию. Так и символ Троицы задаёт определённую динамику мышления, призывает человека к новому уровню бытия. Икона Рублёва «Троица» означает собор (от слова «собрание»): три ангела и тот, кто созерцает икону образуют единство, в котором земная жизнь восполняется до божественной. А «иконы передают не догматы церкви и не рассудочное понимание веры, но ощущение таинства»[18]. «Преодоление ненавистного разделения мира, преображение вселенной во храм, в котором вся тварь объединяется так, как объединены во едином Божеском Существе три лица Св. Троицы,— такова та основная тема, которой в древнерусской религиозной живописи все подчиняется»[19].
Поэтому Троица и символична – потому что о ней можно мыслить. По Декарту, мыслить значит представлять нечто конечной форме. Но сущность Троицы предполагает бесконечность, а бесконечность может быть выражена в конечности только в феномене. Поэтому Бог должен быть в некотором аспекте воплощённым, но ни в коем случае не ограничиваться этой воплощённостью. А человек, в свою очередь, должен видеть за воплощением Сына бесконечность и вездесущность Отца и Духа. «Поэтому мир «тройственен» - в нём не только Отец, но ещё и Сын, и Дух. И то, что мы можем понять, мы можем понять только духовно, то есть не по законам объекта, а по законам духа»[20].
Итак, с одной стороны, Бог вочеловечивается, с другой – человек обнаруживает в своей душе божественный аспект, нить, связывающую его с Абсолютом. А принцип троичности необходим для задания должной динамики мышления, при которой сознание не может зацепиться ни за одно лицо Троицы и в то же время не может просто отказаться от акта декодировки этого символа. Нечто подобное полагал Гегель: «…различаются три момента – сущности, для-себя-бытия, которое есть инобытие сущности и для которого сущность существует, и для-себя-бытия или знания себя самого в "ином". Сущность созерцает только себя самое в своем дляосебяобытии; в этом отрешении она – только при себе, дляосебяобытие, которое исключает себя из сущности, есть знание сущности о себе самой; это есть слово, которое, будучи высказано, покидает высказавшего это слово и оставляет его опустошенным, но которое столь же непосредственно внимается, и лишь то, что оно внимает себе самому, есть наличное бытие слова. Так что различия, которые сделаны, столь же непосредственно растворяются, как и делаются, и столь же непосредственно делаются, как и растворяются, и истинное и действительное есть именно это внутри себя совершающее круг движение»[21].
Но при всём при этом человек остаётся жить в мире, в котором он по-прежнему различает добро и зло. У. Джеймс говорил, что одни типы личности более восприимчивы к добру, другие – к злу. Для первых главное в этой жизни обрести всевозможные блага, познать радости жизни. Вторые считают, что приближаются к пониманию мира через принятие зла. Из-за подобного разделения в умах людей резонно возникает сомнение в возможности существования абсолютного блага, если они на своём опыте испытали несчастья в мире, который, по словам теистических религий, задуман как непременное добро. Хотя в мире вряд ли существовали и существуют люди ни разу не переживавшие ни счастье ни несчастье. Ни добро, ни зло не существуют субстанционально, более того, одно и то же событие одними почитается за зло, другими – за добро. Значит корни признания или отрицания абсолюта лежат вовсе не в области философских рассуждений, а глубоко в индивидуальном и коллективном бессознательном. По Джеймсу, отношение к собственной участи зависит от внутренней установки. «Если человек верит, что все наши переживания полны глубокого нравственного смысла, что наши страдания имеют непреходящее значение; если ему кажется, что Небо милосердно к земле, если все для него дышит верою и надеждой, – горечь жизни не отравит его дней и они будут полны для него смысла и ценности. Но если, наоборот, человек убежден, что жизнь его протекает среди леденящего холода и ужасов всеобщей борьбы, что она лишена вечного смысла, как это утверждает чистый натурализм и популярно-научный эволюционизм нашего времени, – то жизнь для него теряет всякую цену и становится унылой и бессвязной вереницей дней»[22].
