Вероисповедная солидарность ни при каких условиях не могла устранить
глубокого противоречия между централизаторскими стремлениями императорской
власти и столь сильным в Германии княжеским сепаратизмам
5. Датская интервенция.
Немецкие протестантские князья после разгрома Чехии с тревогой ожидали, что
победители, собравшие значительное войско, потребуют от них возврата отнятых
у церкви земель. Чтобы избежать этой опасности, они готовы были
воспользоваться помощью Франции и Голландии.
9 декабря 1625 г. Англия и Голландия заключили договор с датским королем
Христианом IV (1588—1648гг.), которого получение английских и голландских
субсидий обязывало к вторжению в Германию.
Осложнение англо-французских отношений не дало возможности Франции поставить
подпись своего представителя рядом с подписью английского представителя под
официальным текстом договора, заключенного с Данией.
Это не помешало Франции предоставить датскому королю французскую субсидию в
дополнение к голландской и английской.
Внешнеполитическая концепция Франции при развязывании датской интервенции
нашла отражение в докладной записке дипломата Фанкана, видимо,
предназначавшейся для Ришелье. Основная мысль документа заключалась в том,
что экономическим интересам Дании, Англии и Франции противоречит усиление
Габсбургов и возможность использования ими больших-ресурсов Германии. Именно
поэтому не следует допускать капитуляции Дании перед императором.
Материальная и дипломатическая поддержка держав, облегчила Христиану IV
намеченный им план захвата нижнегерманских земель.
При этом датская интервенция и ее захватнические цели маскировались широко
возвещенным намерением датского короля прийти на помощь своим немецким
единоверцам—протестантским князьям.
Успешные военные действия датских войск, поддержанные силами немецких
протестантов, изменили обстановку. Этим успехам способствовал разлад в
лагере сторонников императора.
Полководец католической лиги Тилли добивался от императора Фердинанда II
увеличения военных сил лиги. Однако император противился чрезмерному
усилению лиги, глава которой недвусмысленно давал понять, что он отнюдь не
является сторонником усиления императорской власти.
При подобных условиях император воспользовался соблазнительным для него
предложением чешского дворянина Валленштейна, взявшего на себя обязанность
сформировать большую армию, не прибегая к затратам императорской казны.
Даровитый полководец XVII века и политический авантюрист Альбрехт Валленштейн
был не только преобразователем военного дела, пересмотревшим и изменившим
принципы тогдашней стратегии и тактики, он был, кроме того, убежден в том,
что «война кормит войну», в том, что армия, где бы она ни проходила и где бы
она ни была расквартирована, может и должна довольствоваться за счет
местного населения.
Поощряя насилия и мародерство, Валленштейн для тысяч дворян и для десятков
тысяч деклассированных, безземельных и лишенных заработка людей олицетворял
боевую разбойничью удачу, безнаказанность насилия над горожанами и
деревенскими жителями. Именно поэтому ему удалось навербовать огромную
армию, не прибегнув к затратам казны и собрав под своим знаменем солдат,
поверивших в то, что их за все вознаградит предстоящая добыча.
Победы Валленштейна над войсками Христиана IV положили конец датской
интервенции, лишили Христиана IV завоеванных им немецких территорий и
заставили его отвести свои войска обратно в Данию.
Любекский мир 1629 года сохранял за Данией ее прежние владения, но обязывал
ее короля к отказу от вмешательства в германские дела и очищению захваченных
германских территорий.
Война с Данией . не прекратила внутренней войны. В 1627 году войска
полководца лиги Тилли обирали Бремен, Брауншвейг, Люнебург, а Валленштейн
расквартировал свою армию в Бранденбурге, запретив курфюрсту собирать
подати. Отныне каждый мушкетер получал по 7, а рейтар по 12 гульденов в
месяц; сверх этих значительных сумм солдаты вымогали продовольствие у
местного населения.
Как и в начале войны, дворяне и ландскнехты подвергали провинции Германии
систематическому ограблению, и трудящееся население страны одинаково
разорялось, независимо от того, чье знамя господствовало в той или иной
провинции.
6. Политические планы Валленштейна
Валленштейн своим поведением озадачил и встревожил пристально наблюдавших за
ним германских и иностранных политических деятелей.
К своему прежнему, полученному от императора титулу герцога Фридляндского он
присоединил не только звание герцога Мекленбургского, но также и странно
звучавший титул адмирала Немецкого и Океанического морей. С необычайным
упорством боролся он за каждую пядь береговой территории и, встретив
сопротивление со стороны осажденного Штральзунда, заявил, что возьмет этот
город даже в том случае, если тот оказался бы прикованным цепями к небесам.
Еще до окончания датской войны он поручил полковнику Арниму занять войсками и
тщательно укрепить все гавани Померании и, задерживая все корабли, которыми
удастся овладеть, вооружить их, ибо «Густав-Адольф — хитрец, за которым надо
следить в оба». Адмирал несуществующего флота давал понять, что настало
время возродить былую мощь Ганзы и доставить Германии почетную роль в
мореплавании и колониальной торговле.
В 1628 году на любекском ганзетаге представители ганзейских городов
совещались о том, следует ли им примкнуть к делу, начатому Валленштейном, и
отважиться на оснащение союзного флота, который стал бы флотом Германии. Это
предложение, таившее в себе огромный риск, было отклонено осторожными
ганзейцами, и тем самым дерзким планам Валленштейна был нанесен первый удар.
В его речах и невзначай брошенных репликах проявлялось нескрываемое
пренебрежение к немецким князьям, как истинным виновникам политической и
военной слабости Германии. «Князей,—говорил он, - следует посократить. Они
больше не нужны; как во Франции и Испании только, один король, так и в
Германии должен повелевать только один император».
В этом и других сходных высказываниях намечались контуры дерзкого плана.
Полководец, провозгласивший себя адмиралом, намеревался превратить носителя
призрачного императорского титула в подлинно единодержавного государя, а
мелкодержавных немецких государей в верноподданных землевладельцев.
На пути к осуществлению смелых замыслов Валленштейна стояли труднопреодолимые
преграды. Одной из них являлось наличие двух враждующих лагерей:
католического и протестантского.
Для Валленштейна приверженность католическому знамени всегда была делом
холодного расчета. В начале своей карьеры он среди своих соотечественников-
чехов был едва ли не единственным талантливым офицером, примкнувшим к
угнетавшему его родину католическому окружению императора. Занятая им
позиция и услуги, оказанные Габсбургам, были щедро вознаграждены. Возглавляя
огромную армию, Валленштейн не только намекал на возможность разграбления
папского Рима, но и заявлял: «Пусть дьявол и адское пламя. засядут попам в
потроха!».
Подобные фразы, произнесенные перед строем солдат, становились известными
всюду. Валленштейн полагал, что конец затянувшейся внутригерманской распре
сможет положить лишь большая завоевательная война за пределами Германии под
императорским знаменем.
Такая война и связанные с ней трофеи казались способными прельстить дворян
обоих вероисповеданий, и в войске Валленштейна велись толки о богатствах
зарубежных стран и о походах, обещающих эти богатства.
Однако осуществлению подобных планов больше всего мешала растущая ненависть
князей к победоносному полководцу и его замыслам. В самом существовании
полководца, командующего 100-тысячной армией и сильного доверием солдат,
таилась явная угроза для немецких князей.
Слова полководца о том, что император в Германии должен быть столь же силен,
как король во Франции, звучали для мелкодержавных государей" как смертный
приговор. Когда же Валленштейн заговорил о том, что настала пора упразднить
старые «земские чины» (сое-ловно-представительные собрания 'немецких земель),
когда он заявил, что император должен быть наследственным государем, не
нуждающимся в избрании князьями, это было воспринято курфюрстами как
объявление войны, как неслыханное посягательство на их власть и на «немецкую
свободу».
Уже в 1627 году в Мюльгаузене состоялось совещание католических и
протестантских курфюрстов с участием Саксонии и Бранденбурга, после которого
император получил совместный протест всех курфюрстов против злоупотреблений
Валленштейна как командующего вооруженными силами.
Требование Валленштейна о выводе войск лиги из Мекленбургских квартир было
воспринято как переход от слов к действиям.
7. Итоги Тридцатилетней войны.
Страшными были итоги войны. Беспримерными оказались причиненные ею
опустошения. Скорбью и гневом наполнены показания современников и очевидцев,
повествующих о том, что представляла собой Германия в последние годы войны
и в период, следующий за ее окончанием.
Выдающимся литературным памятником, отображающим будни и бедствия
Тридцатилетней войны, является произведение Ганса Гриммельсгаузена
«Симплициус симплициссимус» (в переводе сПростак простейший»). Автор этого
замечательного произведения — солдат поневоле, писатель по призванию,
патриот по убеждению, крестьянский сын, плоть от плоти трудового народа
Германии, не мог равнодушно взирать на сожженные селения, на трупы детей и
женщин, на одичавшую землю и одичавших сынов горячо любимой родины.
В своих зарисовках наблюдательного художника Гриммельсгаузен запечатлел
картины солдатского бесчинства, нарисовал людей, которых долголетняя война
довела до полного морального растления, изобразил ни с чем не сравнимые
страдания беззащитного трудового народа.
Художественное полотно, созданное кистью мастера и подлинно народного
немецкого художника, лишь дополняется документальными данными,
свидетельствующими языком цифр и фактов о величайшей трагедии, пережитой
Германией в XVII столетии.
Систематизации фактических данных о итогах Тридцатилетней войны посвящены
работы К. Т. Инама-Штернега и Р. Хёнигера, рисующие убедительную картину
величайшего упадка Священной Римской империи.
Население Чехии, достигавшее в 1618 году 3 млн., к концу войны сократилось
до 780 тыс. человек. Из 34700 чешских деревень уцелело всего 6 тыс. В
Саксонии только за два года шведских опустошений (с 1630 по 1632 г.) погибло
934 тыс. человек. В провинции Лаузиц вместо 21 деревни, существовавшей до
войны, сохранилось лишь 299 крестьянских хозяйств.
В Виттенбергском округе Саксонии на 74 кв. км приходилось 343 брошенных
поселения. В Пфальце из полумиллиона жителей в 1618 году к 1648 году осталось
всего 48 тыс. В Вюртемберге еще в 1634 году насчитывалось 313 тыс., а к 1645
году осталось лишь 65 тыс. жителей.
К концу войны в прославленном Аугсбурге вместо 80 тыс. оставалось лишь 16
тыс. жителей, а в Кёльне — вместо 60 тыс. всего 25 тыс.
Горожане, подвергавшиеся разграблению и не находившие сбыта своим изделиям,
переселялись в деревенские местности, чтобы найти там безопасность и
пропитание, обрабатывая клочок огорода.
О том, как медленно впоследствии восстанавливалась прежняя численность
народонаселения, говорит следующий пример: в одном из округов Тюрингии —
Гиннеборгском — в 1634 году насчитывалось 1773 семейства. К 1649 году уцелело
всего 313 семейств, и лишь через 200 лет, в 1849 году, количество семейств
достигло в этом округе 1916, едва превысив, таким образом, цифру 1634 года.
Вышедший в ГДР «Учебник для политшкол» обобщает вызванную Тридцатилетней
войной убыль населения в двух цифрах: из 20 млн. населения к концу войны
осталось лишь 4 млн.
Катастрофический характер обезлюдения страны иллюстрируется мерами, к
которым прибегала во Франконии католическая церковь, проявившая присущий ей
практицизм и приспособляемость. Крестьянам разрешалось иметь ...двух жен, а
для мужчин пострижение в монахи допускалось лишь с 60-летнего возраста (мера,
разумеется, отмененная в дальнейшем). Страна изменила даже свой внешний
облик. В Ганновере исчезли корабельные леса, вырубленные шведами. В
земледельческих областях опустели многолюдные деревни, пахотные поля
.зарастали сорняками, вслед за сорняками шли в наступление леса, завладевшие
обширными пространствами. На одичавшей земле множились волчьи стаи.
Курфюрст Иоганн Георг Саксонский, истребивший со своей челядью за 45 лет 3500
волков и 200 медведей, объявил волков чем-то вроде национальной опасности и
по этому случаю осчастливил своих уцелевших подданных «волчьим налогом»,
кстати, сохранившимся вплоть до 1848 года.
К результатам стихийного опустошения приходится добавить сознательно
нанесенный ущерб, причиненный завоевателями народному хозяйству. Планомерно
разрушались заводы по производству железа, проволоки, литейные заводы и
рудные копи. Нужные, сведущие в своем деле работники принудительно выселялись
в Швецию.
Материальным бедствиям сопутствовал неизбежный культурный упадок страны.
Среди огня и разрушения, погромов и зверских насилий выросло поколение, не
знавшее грамоты и школы, прятавшееся в норах и лесах, жившее в постоянном
страхе и горькой нужде, травимое ландскнехтами и драгунами. Специалисты
утверждают, что даже немецкий язык в период долгого безвременья подвергся
порче, огрубел и упростился, оказался засоренным чужеземными словами и
вульгаризмами.
Таков трагический итог Тридцатилетней войны, о ко- . тором говорят и сухие
цифры, и гневные страницы Гриммельсгаузена, и исследования таких историков,
как К. Т. Инама-Штернег и Р. Хёнигер.
На этом фоне резко выделяется тенденциозная попытка известного экономиста-
историка В. Зомбарта не только преуменьшить гибельные последствия
Тридцатилетней войны, но и реабилитировать в глазах читателей само понятие
войны, вопреки фактам и здравому смыслу, возвести войну в ранг
созидательного фактора, якобы способствующего хозяйственному прогрессу.
Будучи не в состоянии опровергнуть неоспоримые данные о последствиях
Тридцатилетней войны, Зомбарт стремится их обесценить, заявляя, что жалобы на
разрушительные последствия войны повторяются в любой стране из века в век, а
потому-де в них надо видеть лишь традиционное преувеличение, лишенное всякой
достоверности. Зомбарт успокаивает читателей справкой, из которой явствует,
что Европа в XVI столетии знала лишь 25 мирных лет, а в XVII и того
менее—только 21 год. Тем самым Тридцатилетняя война произвольно
отождествляется с другими войнами, совершенно не сходными с ней по
длительности и масштабам.
Все это делается для того, чтобы внушить читателям мысль о войне как
неизбежном явлении, сопутствующем Даже периодам экономического подъема и
якобы таящем в себе семена этого подъема.
Смысл всей этой бездоказательной, но настойчивой фальсификации, допускаемой в
оценке итогов одной из самых опустошительных войн германского прошлого,
раскрывается датой предисловия к книге Зомбарта:
12 ноября 1912 г. Еще яснее цель автора раскрывают строки самого предисловия:
«Случаю угодно, чтобы эта , книга появилась в такое время, когда военные
интересы Ш снова все более овладевают душами. Умы благодаря этому
становятся более подготовленными к постижению того единственно великого
значения, которое война имела, имеет и будет иметь для нашей культуры, покуда
судьбы народов будут определяться мужами».
Разумеется, вовсе не случай обусловил фальсификацию итогов крупнейшей
международной войны прошлого накануне первой мировой войны XX столетия.
Попыткой исказить роковые уроки Тридцатилетней войны и заодно реабилитировать
всякую войну вообще Зомбарт способствовал пропагандистской подготовке
империалистической войны и своими фальсификаторскими ухищрениями
предуказывал путь будущей фашистской пропаганде.
Список использаванной литературы
1. Штокмор В.В. История Германии средние века
М.: 1983г.
2. Ливанцев К.Е. История буржуазного государства и права Изд. «Дрофа» 1992г.
3. Люблинская А.Д. Германия в Средние века. Абсолютизм 1630 – 1642 г.г. М.:
Юрайт 1995г.
4. Исторя государства и права зарубежных стран Ч.1-2 Под ред. проф.
Крашенинниковой Н.А. и проф.Жидкова О.А. М.: Издательская группа ИНФРА. М-
НОРМА, 1997г.
Страницы: 1, 2