промышленности.
При характеристике промышленного развития России очень важно подчеркнуть
ориентированность производства на удовлетворение материальных потребностей
населения. Так, в 1913 году производство потребительских товаров превышало
продукцию тяжелой промышленности. Около половины промышленной продукции
составляли текстиль и пищевые продукты, легкая промышленность росла намного
быстрее тяжелой. По общим же темпам роста промышленного производства – 7 –
10% в год – Россия вышла на первое место в мире. Зарубежные наблюдатели
прогнозировали для России блестящие перспективы в недалеком будущем,
предрекая, что к «середине настоящего столетия Россия будет доминировать в
Европе, как в политическом, так и в экономическом отношении», а российский
рывок сравнивали со сдвигами в экономике США последней трети XIX века.
Дореволюционная Россия выращивала больше, чем США, ржи, пшеницы, ячменя, овса,
льна, картофеля, свеклы, уступая в сборе кукурузы, хлопка, табака, сеяных трав.
Чистые сборы зерновых культур выросли на душу населения к 1913 году по
сравнению с 1906 годом с 340 до 450 кг.[3]
Экономическое развитие Западной Сибири, где обосновалась большая часть
переселенцев в соответствии с реформой П.А.Столыпина, положило начало
возрастающему экспорту продовольствия. Рост торгового оборота примерно
соответствовал росту производства, при активном сальдо во внешнеэкономических
отношениях, государственный бюджет отличался стабильным превышением доходов над
расходами, иностранные инвестиции составили треть всех капиталов.
В итоге национальный доход в России на душу населения вырос с 1908 по 1913 год
почти на 17%. Утверждалась тенденция к росту заработной платы, которая
составляла в год у рабочего от 150 до 500 рублей, у преподавателя начальной
школы – 250 – 500 рублей, средней школы – 750 – 2500 рублей, у врачей – 500 –
900 рублей, у фельдшера – 200 – 600 рублей, у инженера – около 1 тыс. рублей, у
профессора – 3000 – 6000 рублей. До половины заработка уходило на питание, наем
однокомнатной квартиры обходился в 155 рублей, двухкомнатной – 250 рублей.
Налицо были сдвиги в социальном положении, уменьшилась детская смертность,
увеличился процент грамотности населения, прежде всего городского, среди
рабочих мужчин он составил к 1917 году 80%, среди работниц – 44%.
[4]
Промышленный подъем способствовал вложению средств в строительство новых
дорог, портов, школ, больниц. Благоустраивались города. Каждый четвертый из
более чем 800 городов имели телефонную сеть, почти все – уличное освещение,
пятая часть – водопровод и канализацию.
Предвоенное десятилетие было отмечено небывалым расцветом искусства и
литературы. Достаточно вспомнить о всемирном успехе русского балета Дягилева,
достижениях русского авангарда как в области музыки (Стравинский), так и в
области живописи (Кандинский, Малевич, Ларионов), о расцвете поэзии в
творчестве символистов (Белый, Блок), акмеистов (Гумилев) или футуристов
(Маяковский).
Однако экономический рост не сопровождался политической стабильностью в
стране. Само становление думской монархии вносило в политическую жизнь
дестабилизирующие элементы. Попытки как I Государственной Думы (27 апреля – 8
июня 1906 года), так и II (20 февраля – 2 июня 1907 года) преобразоваться в
полноправный парламент, претензии на участие в разрешении важнейших
политических и экономических вопросов (о политических свободах и аграрных
преобразованиях) натолкнулись на решительное противодействие российского
монарха. В самом начале срока своих полномочий думские представительства
оказались распущенными, избирательный закон изменен в сторону ограничения
числа демократических представителей, а новая III Дума становится послушной.
Население разочаровывалось в «думских» надеждах, «смуты и волнения» вновь
охватили все общество. Возобновились рабочие выступления. За три летних
месяца 1910 года рабочих забастовок было столько же, сколько за весь 1909
год, а в 1911 году число участников стачек удвоилось, превысив стотысячный
рубеж, а в 1913 году – и миллионный. За семь предвоенных месяцев 1914 года в
стране бастовало уже 1,5 миллиона человек. С выступлениями рабочего класса
сливалось крестьянское движение, накаляя обстановку в деревне. Только за 1908
– 1913 годы число официально зарегистрированных, т.е. крупных, волнений
крестьян достигаю 21792.
Социальное брожение затронуло интеллигенцию. Рос ее удельный вес в
забастовках, демонстрациях, крестьянских выступлениях, достигая в указанные
выше годы, судя по данным о репрессиях по отношению к наиболее активным
участникам волнений, 20 – 25%. Возобновляется студенческое движение. На
запрет каких-либо собраний в высших учебных заведениях в январе 1911 года
студенты ответили всеобщей забастовкой, продолжавшейся в течение многих
месяцев.
Нестабильность российского общества проявлялась и в росте напряженности в
национальных регионах империи. Митинги и демонстрации против национального
гнета, акции неповиновения на местах, движение солидарности прогрессивных
деятелей и центре стали ярким проявлением протеста против русификаторской
политики самодержавия. Дискриминация и бесправие множили эмигрантскую волну.
Только с 1897 по 1916 год из России эмигрировало более 3 миллионов человек, 95%
из которых составили представители национальных меньшинств
[5]. Характеризуя сложившуюся в стране ситуацию, даже черносотенец
В.М.Пуршикевич, отнюдь не склонный переоценивать масштаб социально-политической
напряженности в обществе, вынужден был заявить с трибуны Думы, что события
напоминают «преддверие 1905 года» и «что правительственная власть бессильна».
Самое поразительное заключалось в том, что Россия неуклонно шла к
революционным потрясениям в условиях бурного экономического роста, достигнув
пика материального производства, приближаясь к модели развития промышленно
развитых стран мира.
Почему же тогда лишь немногочисленные социальные слои и сословия, немногие
подданные российской империи считали необходимым поддерживать систему,
олицетворяемую столь впечатляющими показателями?
Один из ответов на этот вопрос следует искать в качественном анализе
экономического роста, который скрывал крупные недостатки. При внушительности
абсолютных показателей они выглядели неутешительными при сравнении с
показателями промышленно развитых стран. Разрыв между Россией и ними не
только не сокращался, а даже увеличивался. В 1913 году общий уровень
промышленного производства в России оставался все же в два с половиной раза
меньше, чем промышленного производства Франции, в шесть раз меньше, чем в
Германии, в четырнадцать раз – чем в Америке. Большая часть промышленности и
сельского хозяйства оставалась на низкой технической базе. Многие крестьяне
вели натуральное хозяйство и владели очень скромным состоянием. Неурожай 1911
года, и последовавший за ним голод отчетливо показали безысходность
крестьянской жизни.
Второй возможный ответ заключается в том, что само по себе умножение
материальных средств не уничтожало, а скорее, усугубляло социальные
конфликты. Дело в том, что экономический рост не сопровождался сокращением
различий в материальном положении, а налоговая политика не смягчала крайней
неравномерности в распределении доходов. Это, в свою очередь, порождало
чувство несправедливости в российском обществе. С другой стороны,
индустриализация России сопровождалась высокой степенью концентрации
производства и рабочею класса. В России процент рабочих, запятых на заводах и
фабриках, где работало свыше 1000 человек – 40% общего числа рабочих, – был
намного выше, чем в США. В результате политическое влияние рабочих намного
превосходило их численность в общем количестве населения.
Наконец, есть еще один, может быть, главный ответ на поставленный вопрос.
Самодержавие отказалось от последовательного реформирования политической,
экономической, социальной жизни страны почти сразу и одновременно с
подавлением первой российской революции. Тем самым были заторможены
естественные процессы модернизации страны, а Россия, по удачному выражению
историка К.Ф.Шацилло, «загнана последним императором в революцию».
Встав на путь вынужденного реформирования политической системы, даровав
Манифест 17 октября 1905 года, в сущности Конституцию России, по оценке
самого императора, царизм так и не смирился с ограничением самодержавия.
После спада революционного движения сделан ряд отступлений от конституции и
принятых на ее основе законодательных актов. Права Государственной думы были
ограничены, сформировать ответственное министерство или хотя бы министерство
доверия ей не дозволялось, действия императора Дума обсуждать не могла. В то
же время деятельность и решения монарха практически не регулировались
законодательно-правовыми нормами.
Неосуществленной оказались судебная и земская реформы, рассчитанные, по мысли
П.А.Столыпина, на приобщение крестьянства к отправлению власти на местах
наряду с дворянством. Появление рядом с собой в органах местной власти
крестьянина-соправителя дворянство расценило как опаснейшую угрозу своим
привилегиям и благополучию. Остатки спесивого российского барства справедливо
опасались расширения гражданских прав сельских тружеников, намеренных
посчитаться с дворянством за прежние обиды и теперешние тяготы.
Даже не ставился вопрос о предоставлении равноправия нерусским народам,
национальным меньшинствам, презрительно отнесенным к «инородцам». Интеграция
многонациональной страны реализовывалась на путях интенсивной русификации
нерусских народов.
Свернутой в конечном итоге оказалась и правительственная программа в области
реформы трудового законодательства, ориентированная на свободное соглашение
сторон в трудовом договоре, представительство рабочих в промышленных судах,
страховых обществах, свободу стачек и профсоюзов. Все правотворчество свелось
к принятию в 1912 году весьма ограниченных страховых законов. Отказ от других
пунктов предполагаемой трудовой реформы «компенсировался» сотрудничеством
властей и антирабочих предпринимательских организаций в проведении жесткой
репрессивной политики в рабочем вопросе.
Земельная реформа П.А.Столыпина в крестьянском вопросе создала больше
проблем, чем их решила. Во-первых, реформа оставила без ответа требование
крестьянства о полном и справедливом распределении частных дворянских
поместий. Во-вторых, процесс проведения реформы создавал новые источники
конфликтов в российской деревне; между приверженцами общины и
«сепаратистами», укреплявшими свои земли в «отруба» и «хутора», между
переселенцами и коренным населением, сгоняемым с плодородных земель, между
молодым и старшим поколением, в руках последнего концентрировалось право
распоряжаться частной собственностью, наконец, между крестьянами и
помещиками, последним в аграрной реформе виделось чуть ли не стремление
«экспроприировать всех помещиков вообще».
Все это обусловило незавершенность аграрных преобразовании, политическую
гибель и физическую смерть последнего крупного российского реформатора
П.А.Столыпина, который был убит в Киеве 18 сентября 1911 года террористом.
Поражение П.А.Столыпина стало концом попыток обновления политической системы
в стране.
Самодержавие оказалось несовместимым с демократическим реформированием
государства и общества в России. Для российских монархов самодержавие
ассоциировалось е единовластием, а существование неограниченной власти – с
сохранением российской державы.
С этим комплексом противоречий Россия встретила мировую воину, которая
разразилась летом 1914 года.
Поводом к ней послужило убийство наследника австро-венгерского престола
эрцгерцога Франца-Фердинанда. Это произошло в Сараево (столице Боснии) 28
июня 1914 года. Покушение совершила сербская националистическая организация в
знак протеста против аннексии Боснии и Герцеговины Австро-Венгрией.
Сараевское убийство Австро-Венгрия использовала против Сербии – 28 июля она
объявила ей войну. Сербию поддержала Россия, Австро-Венгрию – Германия. Узнав
о всеобщей мобилизации русской армии, Германия 1 августа объявила войну
России, затем Франции, ввела свои войска в Бельгию. 4 августа Англия объявила
войну Германии. Так возникла воина в Европе, которая очень скоро переросла в
мировую. К Австро-Венгрии примкнули Турция и Болгария; к Англии, Франция и
России – Италия, Румыния, Япония, США.
Война продолжалась четыре года (с 1914 года по 1918 год). В ней участвовало 38
государств с населением более полутора миллиардов человек (75% населения мира).
Война оказала пагубное воздействие на развитие общества. В армии было
мобилизовано 74 миллионов человек. Огромны были людские потери. Если на
европейском континенте в войнах XVII столетия погибло 3 миллиона человек, XVIII
столетия – 5,2 миллиона, XIX века – 5,5 миллионов, то в первую мировую войну
число убитых и умерших только среди военных составило около 10 миллионов
человек, а искалеченных – около 20 миллионов. Прямые военные расходы всех
стран в период первой мировой войны составили 208 миллиардов долларов. В итоге
войны были уничтожены материальные ценности, исчисляемые в 338 миллиардов
долларов, в десять раз превысив расходы на все войны XIX столетия.
[6]
Почему же возникла первая мировая война? Действительно ли «народы должны
периодически сходить с ума, чтобы воевать»? Почему историки назвали «великой
иллюзией» надежду предотвратить первую мировую войну?
Подлинной причиной войны была борьба крупнейших империалистических держав за
передел мира, колоний, сфер влияния, за захват новых рынков сбыта, источников
сырья. В войне столкнулись интересы двух противоборствующих группировок –
австро-германского блока и Антанты (Англии, Франции, России). Инициатором
развязывания войны была Германия. Обогнав к началу XX века Англию, Францию и
другие страны старого капитализма, она стремилась к мировому господству.
Австро-Венгрия хотела укрепиться на Балканах. Англия желала ослабить Германию
и утвердиться на Ближнем и Среднем Востоке, богатом нефтью. Франция воевала
за возвращение ей Эльзаса и Лотаргинии, отнятых у нее Германией в 1871 году.
Для России было важно укрепить свое влияние на Балканах, получить
Константинополь (Стамбул), проливы Босфор и Дарданеллы, гарантирующие ей
выход в Средиземное море. Таким образом, для всех государств (за исключением
Сербии) война была империалистической, захватнической, несправедливой. Кроме
захвата чужих территорий империалистические державы своим участием в войне
рассчитывали укрепить господство капитализма, подавить нарастающее
революционное рабочее и национально-освободительное движение.
После мобилизации 1914 года вооруженные силы России достигли почти 5,5 миллионов
человек, превысив численность армий союзников, Англии и Франции, почти не
уступая по количеству призванных на фронт Германией и Австро-Венгрией.
[7]
Российский солдат, как и европейский призывник, поднимался на войну покорно,
но без всякого воодушевления и без всякого сознания необходимости великой
жертвы. Кто такие сербы, не знал почти никто, кто такие славяне – было также
темно, а почему немцы из-за Сербии вздумали воевать – было совершенно
неизвестно.
Офицерский корпус российской армии с началом войны вырос вдвое – до 80 тысяч, а
всего в общей сложности к 1917 году в офицеры было произведено 220 тысяч
человек, или почти вся годная к военной службе интеллигенция.
[8]
Состав кадровых офицеров имел достаточно основательную теоретическую и
практическую подготовку, но проявлению способностей начальствующего состава
мешали система протекционизма, влияние членов царской фамилии при назначении на
командные посты, непреклонное соблюдение принципов старшинства, сословной,
национальной замкнутости. «Этими обстоятельствами, – писал А.И.Деникин, –
объясняется ошибочность первоначальных назначений: пришлось впоследствии
удалить четырех главнокомандующих (из них один, правда, временный, оказался с
параличом мозга...), нескольких командующих армиями, много командиров корпусов
и начальников дивизий».[9]
Большая часть офицеров, особенно нового призыва, разделяла с солдатами все
невзгоды военных бедствий и злоключений, шла рядом и даже впереди солдат и
умирала так же, как они, безотказно и безропотно, выполняя свой ратный долг.
Однако нередко командиры первого, кадрового, призыва сохраняли кастовую
нетерпимость, классовую отчужденность, использовали в обращении с солдатами
рукоприкладство, постановку под ружье и иные унизительные наказания.
Неизвестный солдат писал 2 октября 1915 года своему приятелю: «... с течением
времени процент телесных наказаний с ужасающей быстротой распространился в
армии... секут за то, что вздумается, за самые ничтожные пустяки, часто
совершенно безвинных, а то и просто по прихоти начальства. Мы знаем такие
роты, батареи и команды, где мало есть телесно ненаказуемых и поголовно битых
начальниками».
Ставке летом 1915 года пришлось даже напомнить о допустимости порки только в
отношении «особо порочных» солдат. А несколькими месяцами позже царь, заняв
пост главнокомандующего, узаконил применение порки в армии.
[10]
Что касается военно-технической оснащенности русской армии, то она была
вполне сопоставима с другими странами, в отдельных областях и по ряду видов
боевой техники совершенно им не уступала к началу войны (например, русская
армия превосходила армии союзников по числу действующих самолетов, средствам
связи, количеству полевых орудий и боеприпасов). С другой стороны, Россия так
и не смогла наладить производство зенитных орудий, минометов, танков, ручных
пулеметов.
К тому же имеющиеся мощности в промышленности были рассчитаны на
кратковременную, максимум полугодовую, продолжительность войны, а затяжной ее
характер породил острый недостаток вооружения. Так, в первый период войны фронт
требовал не менее 600000 винтовок в месяц, а в августе - декабре 1914 года было
изготовлено лишь около 134000. Месячная потребность в пулеметах (станковых и
