активность императора затрагивала все новые сферы жизни российского общества
и среди них одну из важнейших сторон- религиозные отношения.
Оставаясь православным государем, Петр III, с первых дней своего царствования
восприняв убеждение, что преследования на религиозной почве приводят к
противоположным результатам, твердо вознамерился отказаться от практики
преследований за веру, и будучи лично нерасположенным к каким бы то ни было
насильственным мерам, стал на путь постепенных, но решительных
законодательных мер, преследовавших цели установления веротерпимости в
официально православной России.
После многолетних и жестоких преследований старообрядцев, имевших место в
течении всей первой половины ХVIII века, лишивших Российское государство
многих десятков тысяч полезных для страны работников, крестьян и купцов,
толпами бежавших в леса и за пределы России, это был совершенно иной,
просвещенный взгляд на вещи. Именной,объявленный Сенату генерал-прокурором
Глебовым указ по этому поводу предварялся следующим повелением: "Его
императорского Величества соизволение есть беглым российским раскольникам,
которые живут в Польше и в других заграничных местах, и многие желания имеют
возвратиться в Россию.-Всемилостиво на то им позволить и к поселению их в
Сибири, Барабинскую степь и другие подобные места отвесть и никакого в
содержании закона, по их обыкновению, возбранения не чинить.
Почувствовав веяние перемен, гонимые за веру старообрядцы стали обращаться с
"челобитными" к верховным властям, и правительство ПетраIII большей частью
становилось на сторону просителей. Так, 7 февраля вышел сенатский указ о
защите старообрядцев от чинимых им обид и притеснений, который был принят на
основании рассмотрения челобитных "разных лесов келейных жителей"
Балахонского и Юрьевского уездов Нижегородской губернии на местные и духовные
власти. Другим манифестом, вышедшим 28 февраля, срок для возвращения бежавших
в Польшу, Литву и Курляндию, был продлен до 1 января 1763 года.
Подобные важные правительственные меры не могли не вызвать определенных
симпатий к ПетруIII со стороны тех, кто чувствовал себя угнетенным и
обездоленным, и кому в бесправии своем еще совсем недавно надеяться было не
на что. Именно в этом следует усматривать корень такого примечательного
явления российской истории, как самозванство, одним из ярких выражений
которого явился в екатерининское царствование Пугачевский бунт. Что же до
официального открытия старообрядческих храмов в столицах и за их пределами,
то это относится уже к эпохе царствования Александра II.
При Петре III был сделан решительный шаг в деле освобождения от вотчинной
власти духовенства- и не просто освобождения, а с указанными льготами и
поземельным наделом,-одной из весьма многочисленных категорий российского
крестьянства.
Кроме того, Коллегия экономии становилась тем органом, в ведение которого
переходили все сборы и доходы с церковных имений, а остатки от этих доходов
повелено было обращать на содержание отставных военных и инвалидов.
Размах реформаторской деятельности Петра III был огромен, сопоставим с
великими реформами Александра II. Тут были и указы о развитии российской
коммерции и торговле, и об уничтожении внутренних таможен, об упразднении
монополий на вывоз товаров за границу со знаменательным и знаменитым
воззванием к российским гражданам.
Неизвестно какие реформы ждали бы ещё Россию, если бы императору суждено было
укрепиться на российском престоле, однако 28 июня суждено было свершиться
перевороту.
Позднее Екатерина II уверяла, что перед ней в то время стояла дилемма: "Или
погибнуть вместе с полоумным, или спастись с толпою, жаждавшей от него
избавиться". Это была ложь, но ложь убедительно звучавшая и принесшая
обильные всходы. Ей поверил даже такой авторитетны историк XIX века, как С.
М. Соловьев. Он характеризовал заговор Екатерины как следствие всенародного
недовольства. На самом деле было наоборот: события 28 июня явились следствием
не спонтанного акта народной самозащиты, а длительного готовившегося замысла.
Ропшинская трагедия.
Вечером 29 июня "арестантская карета привезла Петра III в Ропшу, которая
подарена была ему в своё время императрицей Елизаветой. Бывший государь был
помещён в спальной комнате ропшинского дворца и оставлен там один. Двери
спальной охраняли часовые, а снаружи здание было окружено гвардейцами.
Караул, состоявший из одних только гренадеров гвардейских полков, находился в
ропшинском дворце бессменно и надзор за узником осуществлялся неукоснительно.
Выпускать императора из комнаты на террасу или в другие покои дворца, а тем
более в сад, было запрещено. Когда он попросил разрешения погулять и подышать
свежим воздухом, Алексей Орлов, который осуществлял главный надзор за Петром
III, наружно изьявил согласие. Но, - как рассказывает далее датский резидент
в Петербурге Андреас Шумахер со слов людей осведомленных, - отворив двери,
мигнул часовым. Которые тот час скрестили штыки и преградили дорогу бывшему
императору. Окна в спальной комнате, где находился Петр III, были завешаны
гардинами.
Первоначально намечалось вывезти из Шлиссельбурга в Кексгольм другого
царственного узника - Ивана Антоновича, а на его место поместить Петра. Но
вскоре приказ был отменен. По утверждению Бильбасова, вопрос о судьбе монарха
обсуждался как до переворота, так и после него. Причем вельможи якобы
"решились извести Петра" без ведома и согласия супруги, ибо были
заинтересованы в этом, особенно Орловы, более, чем сама императрица. Как
можно согласиться с маститым историком? Ведь Екатерина давно нацелилась на
престол как на главную цель жизни и потому не могла по логике любых
царствований оставить в живых Петра - это создало бы в дальнейшем серьёзные
для неё препятствия.
Петру Федоровичу нелегко было освоиться с новым для себя положением
арестанта, окруженного стражей, и неизбежное стеснение в соединении с
грубостью, а порою и издевательством состороны бывших подданных и подчиненных
- офицеров и часовых. Известный исследователь царствования Екатерины II
профессор В. А. Бильбасов пишет со ссылкой главным образом на секретаря
датской миссии Шумахера: "Петр Федорович от рождения был слабого,
болезненного сложения; дряблый телом и духом, он жил впечатлениями минуты, то
безгранично самоуверенный, то бессконечно растеряный. Впечатления, пережитые
им 28 июня, были ему не по плечу, слабый организм не выдержал бурных толчков,
и Петр несколько раз падал в обморок. Удар 29 июня сломил его окончательно.
Все тридцать пять лет, прожитых им на свете, он сознавал себя то герцогом, то
великим князем, то императором; ему не легко было освоиться с новой ролью не
только частного человека, но арестанта, окруженного стражею". Правда
Бильбасов резонно добавляет, что события подобных двух дней могли сломить и
не столь слабую натуру.
И вот в такое-то время монарх якобы подписал отречение, полностью включенное в
манифест Екатерины от 6 июля 1762г. В прямо таки мудрых выражениях он заявил:
"В краткое время правительства моего самодержавного Российским государством
самым делом узнал я тягость и бремя, силам моим несогласное, чтоб мне не токмо
самодержавно, но и каким бы то ни было образом правительства владеть
Российским. Почему и восчувствовал я внутреннюю оного перемену, наклоняющуюся к
падению его целости и к приобретению себе вечного чрез то бесславия. Того ради
помыслив, я сам в себе беспристрастно и непринужденно чрез сие объявляю не
токмо всему Российскому государству, но и целому свету торжественно, что я от
правительства Российским государством на век мой отрицаюсь". В заключении
давалась клятва перед Б-гом и "всецелым светом", что "все сие отрицание написав
и подписав моею собственной рукою".
Итак, дважды в коротком документе подчеркивался факт добровольного и
осознанного отречения при полном умолчании, в пользу кого именно это делается
- сына Павла или Екатерины.
А дело заключается в нерешенности в этот момент отмеченной дилеммы. Сохранилось
чудом три собственноручных письма Петра III супруге из Ропши - два на
французком языке и одно на русском, без указания даты, но явно составленные
после приведённого выше. В первом Екатерина титулуется "вашим величеством" и
просьбы к ней сводятся к снятию караула со второй комнаты и удалению офицеров
из помещения, где он находится, а в остальном Петр просит поступать с ним "по
меньшей мере как с большим злодеем, не думая никогда его этим оскорбить".
Одновременно выражается пожелание отпустить его "в скором времени с известными
лицамии в Германию" с заверением: "Ваше величество может быть уверенной во мне,
что я не подумаю ничего, не сделаю ничего, что могло бы быть против ее особы
или её правления". Второе письмо гласило "Ваше величество, если вы совершенно
не желаете смерти человеку, который достаточно уже несчастен, имейте жалость ко
мне и оставьте мне моё единственное утешение Елизавету Романову (Воронцову). Вы
этим сделаете большое милосердие вашего царствования; если же ваше величество
пожелало бы меня видеть, то я бы был совершенно счастлив. Ваш нижайший слуга
Петр". И наконец, последнее письмо - на русском языке - с сохранением
орфографии и пунктуации: "Ваше величество. Я ещё прошу меня, которой ваше
воле изполнал во всем отпустить меня в чужие краи стеми, которие я ваше
виличество прежде просил и надеюсь на ваше великодушие, что вы меня оставите
без пропитания. Ваш слуга Петр".
Как не трудно убедиться, свергнутый император был явно не в ладах с русским
языком, который нещадно коверкал, не очень хорошо он обходился и с
французким. Мог ли он сочинить и обосновать своё отречение? Скорее всего оно
составлено Паниным и лишь дано Петру на подпись. Всё это говорит о том, что
императрица хотела радикально избавиться от предшественника по престолу. Она
не собиралась ни отвечать на слезные мольбы, ни тем более отпускать его за
рубеж.
Голштинец Лидерс, которого просил прислать Петр Федорович, выслушал
посланного о болезненном состоянии императора, нашел, что его недомагание не
внушает опасений и, выписав лекарство, ехать в Ропшу по началу отказался.
Ведь Лидерс прекрасно понимал, что дни его благодетеля сочтены: не одни, так
другие отправят его на тот свет, а смерть припишут его лечению. Но отвертется
Лидерсу не удалось. На следующий день, 3 июля, он был вывезен к
действительному статскому советнику Теплову. Прямо из кабинета секретаря
Екатерины медик в плохой повозке отправился с максимальной скоростью в Ропшу.
Туда же 4-го числа приехал Христиан Паульсен, штаб-лекарь лейб-гвардии
Конного полка. Врачи не констатировали ухудшения состояния здоровья
ропшинского пленника ни в четверг, 4-го июля, ни в пятницу, 5-го.
6-го июля из Ропши был удален камердинер Петра III, который вышел в сад
подышать воздухом. По приказу офицера он был схвачен, посажен в карету и
выслан в Петербург. Этот случай описан уже упоминавшимся Шумахером и в свете
последовавших затем событий вполне может быть истолкован как удаление не
нужных свидетелей.
Среди тех, кто находился тогда в Ропше вместе с Алексеем Орловым, был и
гвардейский офицер князь Федор Сергеевич Барятинский. Примечательно, что он
приходился братом князю Ивану Сергеевичу, который ещё в декабре 1761г. был
назначен флигель-адъютантом императора, и именно ему, по словам Екатерины,
было поручено её арестовать, но он, по её же словам, отчасти способствовал
тому, что приказ об аресте был отменен. Князь Иван Барятинский тоже, по-
видимому, находился в то время в Ропше.
В родословной князей Барятинских о князе Ф.С. Барятинском можно прочитать,
что "будучи офицером, он принимал деятельное участие в июльских событиях 1762
года и. Между прочим, охранял в числе других низложенного Императора Петра
III.
Как будущий действительный тайный советник и обер-гофмаршал при Екатерине 2,
Барятинский "охранял" свергнутого императора, об этом семейное предание или
собственную версию поведал Александре Осиповне Смирновой (Россет) фельдмаршал
князь Александр Иванович Барятинский, а блистательная красавица записала в
своих воспоминаниях его слова : "Фельдмаршал совсем иначе рассказывал мне
историю убийства Петра III . Он говорил, что князь Иван Барятинский играл в
карты с самим государем. Они пили и поссорились за карты. Петр рассердился и
ударил Барятинского , тот наотмашь ударил его в висок и убил его ". Ошибка
существенная: Барятинский - младший приписал эту сомнительную "честь" отцу, а
не дяде, но важно здесь другое, а именно, что его собеседнице была известна
другая версия или версии убийственных событий.
Кто был "в числе других"? Кто, кроме Орлова и Барятинского, явился свидетелем
последних минут жизни Петра III, и какова степень их участия в этой драме?
Мемуарные свидетельства разных лиц из числа тех, кто "слышал", но не "видел",
записки современников, находившихся в то время в Петербурге, и сочинения
исторических писателей, не потрудившихся или не смевших указывать источник,
называли кроме Орлова и Барятинского, еще лейб-медика Карла Федоровича Крузе,
Г.Н. Теплова, сержанта гвардии Николая Николаевича Энгельгардта, в будущем
генерал-майора и выборгского губернатора, со временем ставшего обер-
гофмаршалом Григория Никитича Орлова, дворянина и будущего знаменитого актера
Федора Григорьевича Волкова, бывшего лейб-кампанца Александра Швановича и
упомянутого Ивана Барятинского. Называли и капрала Конной гвардии Григория
Александровича Потемкина. Кажется, находился тогда при императоре и его
камердинер, директор шпалерной мануфактуры Александр Иванович Брессан.
Некоторые подробности об убийстве можно найти и в сочинении секретаря
саксонского посольства Георга фон Гельбиха, который появился в Петербурге
только в 1787 году, но это не помешало ему, добросовестному и критичному
собирателю устных преданий и свидетельств о перевороте 1762 года, написать
одну из лучших биографий Петра III.
Согласно Гельбиху, во время совместной с узником трапезы, когда тот уже
принял предложенное ему питье, Алексей Орлов набросился на императора, но тот
стал умолять и сопротивляться, отчего Орлов якобы разжалобился и выбежал на
террасу. В это время остальные его сообщники набросились на уже отравленного
узника и стали душить его подушками. Завязалась борьба, в ходе которой князь
Барятинский сделал из лежавшей на столе салфетки петлю и набросил ее на шею
императора. Отчаянные попытки несчастного вырваться, были сломлены после
того, как убийцы схватили жертву за руки и за ноги, преодолевая его
судорожное сопротивление. Это дало возможность сержанту гвардии
Энгельгардту затянуть петлю на шее Петра Федоровича.
Весьма осведомленный французский историк Ж. Кастера, которому довелось
использовать в своей биографии Екатерины II многие никому не известные
материалы, в том числе записки камергера Салтыкова, написанные под его
диктовку, депеши иностранных дипломатов и проч., представлял дело так, что
привезенный в Мопсу, в небольшой загородный дом гетмана Разумовского, а вовсе
не в Ропшу, Петр Федорович находился там в течение недели, после чего к нему
приехали А. Орлов и Теплов. Явившись к императору, они сообщили ему, что
приехали известить его о скором освобождении и пригласили отобедать. За
обедом Орлов, воспользовавшись рассеянностью узника, влил ему в стакан с
водкой отраву, приготовленную врачом. Почувствовав жестокие боли, император
стал отказываться от предложенного ему второго стакана, обвинил Орлова в
преступлении и вскричал при виде вбежавшего камердинера - француза: "Мало
того, что мне помешали вступить на шведский трон и похитили у меня российскую
корону! У меня еще хотят отнять самую жизнь!"
Камердинера, а им был Брессан, пытавшегося вступиться за государя, вытолкали
за дверь, и в это время в комнате появился Барятинский, что ускорило дело:
Орлов сдавил императору грудь коленями и душил его, в то время как
Барятинский и Теплов сделали из салфетки петлю и набросили на горло жертвы.
Но и тогда, когда сопротивление, наконец, было сломлено, умирающий отчаянным
усилием оцарапал Барятинскому лицо, и эта печать убийцы еще долго украшала
лицо Федора Сергеевича.
Вечером Екатерина получила пакт от нарочного из Ропши, в котором было письмо,
писанное Алексеем Орловым.
Письмо, о котором идет речь, впервые было опубликовано в 1881 г., и с тех
пор его содержание не составляет тайны. Вот его содержание:
"Матушка милосердая Государыня! Как мне изъяснить, описать что случилось: не
поверишь верному своему рабу; но как перед Богом скажу истину. Матушка! Готов
идти на смерть; но сам не знаю, как эта беда случилась. Погибли мы, когда ты не
помилуешь. Матушка, его нет на свете. Но никто сего не думал, как нам
задумать поднять руки на государя. Но, Государыня, свершилась беда. Он заспорил
за столом с князем Федором; не успели мы разнять, а его уже и не стало. Сами не
помним, что делали; но все до единого виноваты, достойны казни. Помилуй меня
хоть для брата. Повинную тебе принес, и разыскивать нечего. Прости или прикажи
скорее окончить. Свет не мил: прогневили тебя и погубили души на век".
Это красноречивое свидетельство, но о чем оно свидетельствует? О полной
невиновности или непредумышленной вины?
Граф Федор Васильевич Растопчин, известный в будущем московский
"главнокомандующий", а при Павле I " возвысившийся " до кабинет-министра,
присутствующего в Коллегии иностранных дел, и члена Совета, имел возможность
ознакомиться с подлинником записки Орлова в кабинете императрицы и переслал
копию российскому послу в Лондоне графу С.Р. Воронцову, с которым
переписывался и поддерживал дружеские отношения. В сопровождавшем записку
Орлова "Замечании" Ростопчин писал следующее:
После смерти императрицы Екатерины, кабинет её был запечатан г. прокурором
графом Самойловым и г-м адьютантом Ростопчиным. Через три дня по смерти
Императрицы поручено было великому князю Александру Павловичу и графу
Безбородке (Александру Андреевичу) рассмотреть все бумаги. В первый самый день
найдено было письмо графа Алексея Орлова и принесено к императору Павлу; по
прочтении им возвращено Безбородке, и я имел его с 1/4 часа в руках. Почерк
известный мне графа Орлова. Бумага-лист серой и нечистой, а слог означает
