Реферат: Искусство Древней Греции

низком рельефе было изображено более трехсот пятидесяти человеческих фигур и

около двухсот пятидесяти животных (коней, жертвенных быков и овец), может

почитаться одним из самых замечательных памятников искусства, созданных в

век, озаренный гением Фидия.

Сюжет фриза: панафинейское шествие. Каждые четыре го­да афинские девушки

торжественно вручали жрецам храма пеплос (плащ), вышитый ими для Афины. Весь

народ участво­вал в этой церемонии. Но ваятель изобразил не только граж­дан

Афин: Зевс, Афина и прочие боги принимают их как рав­ных. Кажется, грани не

проведено между богами и людьми: и те и другие одинаково прекрасны. Это

тождество как бы про-. возглашалось ваятелем на стенах святилища. Обломки

парфенонского фриза — драгоценнейшее наследие. культуры Эллады. Они

воспроизводят в нашем воображении всю ритуальную панафинейскую вереницу,

которая в ее беско­нечном многообразии воспринимается как торжественное

ше­ствие самого человечества. 'Эрехтейон.—Это храм, посвященный Афине и

Посейдону, был построен уже после отбытия Фидия из Афин. Изящнейший шедевр

ионического стиля. Шесть стройных мра­морных девушек в пеплосах — знаменитые

кариатиды — вы­полняют функции колонн в его южном портике. Капитель,

по­коящаяся у них на голове, напоминает корзину, в которой жрицы несли

священные предметы культа. Рельеф балюстрады храма Ники Аптерос, т. е.

Бескрылой Победы (бес­крылой, чтобы она никогда не улетала из Афин), перед

самы­ми Пропилеями (Афины, Музей Акрополя). Исполненный в по­следние

десятилетия V в., этот барельеф уже знаменует пере­ход от мужественного и

величавого искусства Фидия к бо­лее лирическому, зовущему к безмятежному

наслаждению красотой. Одна из Побед (их несколько на балюстраде) раз­вязывает

сандалию. Жест ее и приподнятая нога приводят в волнение ее одеяние, которое

кажется влажным, так оно мяг­ко обволакивает весь стан. Можно сказать без

преувеличе­ния, что складки драпировки, то растекающиеся широкими потоками,

то набегающие одна на другую, рождают в мерцаю­щей светотени мрамора

пленительнейшую поэму женской красоты. Век высшего расцвета греческого ваяния

и зодчества был' и веком расцвета греческой живописи. Именно к этому време­ни

относится замечательное живописное новшество, впоследст­вии утраченное и как

бы наново открытое лишь почти через два тысячелетия — в эпоху Возрождения:

искусство све­тотени.

Древние авторы приписывают овладение этим искусством Аполлодору Афинскому. Он

первый включил в свою палитру полутона, за что и получил прозвище Скиаграфа,

т. е. Тенеписца. Трудно сказать, насколько Аполлодор и другие знамени­тые

греческие живописцы V в. преуспели в этом сложном и изощренном искусстве, так

как ни одной их картины не сохранилось. Навеянные же греческими образцами

позд­нейшие римские работы, в большей части ремесленные, конечно,

недостаточны для суждения об утраченных ше­деврах. Знаменитыми живописцами V

в. были также Паррасий и Тиманф. По свидетельству древних авторов, они писали

дра­матические сцены и выявляли глубокие человеческие чувства, что опять-таки

знаменует переход уже в новую эпоху греческого искусства.

В вазописи, на излюбленных в эту пору стройных лекифах с белой обмазкой —

сосудах для масла, главным образом пред­назначенных для захоронения вместе с

умершим, встречаются композиции, блестяще передающие стройную подвижность

че­ловеческой фигуры. Это очень ясные композиции на белом фо­не,

замечательные по выразительной лаконичности и красоте рисунка, часто

изображающие сцены, исполненные трогающей печали.

Однако новые достижения живописцев, конечно, не могли найти полного отражения

в вазописи, по своему характеру прежде всего рисуночно-декоративной. Выпуклая

форма сосу­да мало подходит для передачи пространства и глубины; к тому же

подбор красок, способных выдержать сильный об­жиг, весьма ограничен.

В целом расцвет монументальной живописи привел в самом конце V — начале IV в.

до н. э. к некоторому упадку вазопи­си. Порочное, за непригодностью средств,

стремление прибли­зить вазопись к живописи, смещение жанров нанесло ущерб

графической четкости, отличавшей шедевры греческой распис­ной керамики.

Роспись начинают заменять налепами, ярко раскрашенными рельефными фигурами.

Некоторые вазы с на­лепами очень эффектны, но, по существу, это уже не

распис­ная керамика. Летом 1968 г. археологи обнаружили в некрополе,

рас­положенном примерно в двух километрах к югу от обветша­лых стен

древнегреческого города Пестума, в Южной Италии, гробницу с прекрасно

сохранившейся стенной росписью.

Этих фресок никто не касался целых две с половиной ты­сячи лет. Сюжеты их

близки темам греческой вазописи клас­сического периода. Фрески на двух

длинных стенах гробницы, выполненные красной, черной, желтой и голубой

красками, изображают сцены погребального пиршества. Гости — десять мужчин,

увенчанных лаврами,— возлежат на ложах, очерта­ния которых намечены голубой

линией. Мужчины слушают музыку и играют в «коттаб» (игра, состоящая в

переплескива-ним вина из одной чаши в другую, требующая большой ловко­сти).

На коротких стенах изображены: флейтист во главе по­гребальной процессии и

виночерпий, наливающий вино. Последняя треть V в. до н. э. ознаменовалась

тяжелыми для Греции событиями. Культурное главенство Афин было признано всем

эллинским миром, но попытка Перикла устано­вить политическое главенство

Афинского государства окончи­лась неудачей. Сам Перикл умер от чумы в 429 г.

В длитель­ной Пелопоннесской войне (431—404 гг. до н. э.) Спарта на­несла

Афинам сокрушительное поражение. Эта война ослабила всю Грецию.

Восторжествовавшая Спарта не была в силах ни объединить страну, ни оградить

ее независимость от посяга­тельств мощных соседей.

Между тем внутреннее устройство всего греческого мира требовало обновления:

узкие рамки полисов явно оказывались недостаточными для развития

рабовладельческого способа про­изводства.

В истории Эллады наступала новая пора...

В 1897 г. близ Аликанте среди других скульптурных облом­ков был обнаружен

бюст женщины, названный по месту находки «Дамой из Эльче» (известняк. Мадрид,

Археологиче­ский музей). Эта знаменитая скульптура (возможно, фрагмент

полихромной статуи) считается произведением греко-фини­кийского искусства и

датируется второй половиной V в. до н. э.

Тяжелое головное убранство и массивные украшения на груди напоминают изделия

карфагенского художественного ре­месла. Но в строгой величавости образа, его

высокой одухо­творенности и благородстве с налетом смутной печали дышит

художественный гений Эллады. Изваянная в чужом краю, быть может в греческом

поселении, «Дама из Эльче» по праву признана ныне одним из самых вдохновенных

воплощений в искусстве греческого духа.

Так сияние художественного идеала Эллады распространя­лось далеко за ее пределы.

Греческие вазы и металлические изделия проникают и на север от

Средиземноморья, часто оказывая влияние на искус­ство кельтских племен. В

самой Греции античные изделия из золота и серебра часто расхищались или

переплавлялись, а на нашей земле со­хранились в сравнительном изобилии в

скифских и греческих погребениях.

Переплетению античной культуры с «варварским миром» мы обязаны замечательным

памятникам искусства.

Вот, например, знаменитейший золотой гребень из кургана Солоха (в

Приднепровье) конца V — начала IV в. до н. э. Это небольшая вещица, высотой

всего в 12,3 см. Но трудно пред­ставить себе более грандиозную, подлинно

монументальную эпическую композицию.

Девятнадцать длинных зубьев увенчаны фризом из лежа­щих львов, а над ними как

бы в виде фронтона — три сра­жающихся воина. Это, несомненно, создание

эллинского искус­ства, еще сохранившего некоторые архаические черты, к тому

времени совершенно исчезнувшие в самой Греции (головы и но­ги воинов даны в

профиль, а туловище — в фас). По одежде эти бородатые воины как будто скифы,

во всяком случае не греки, а — «варвары». В IV в. боспорские правители и

богачи, в том числе и мест­ная «варварская знать», стали главными

покупателями атти­ческой расписной керамики. Больше всего греческих ваз этой

эпохи найдено в Керчи и ныне хранится в музеях

Так что в специальной литературе пышный стиль этих ваз часто именуется

«керченским».

До нас почти не дошло античной резьбы по дереву, и потому греческими деревянными

саркофагами с замечательной резь­бой из Северного Причерноморья тоже гордится

Эрмитаж1.

Очень интересны памятники античной архитектуры — уступчатые погребальные

склепы близ Керчи (в частности, зна­менитый Царский курган высотой в 17

метров), для которых скифские погребения, возможно, послужили прототипом.

Говоря о Северном Причерноморье, мы коснулись памятни­ков греческого

искусства классического периода — как V, так и IV в. Ибо греческая классика

не ограничивается веком велико­го расцвета. Как мы увидим, IV в. до н. э.

было суждено в са­мой Греции внести новый замечательный вклад в сокровищни­цу

античной художественной культуры.

Поздняя классика

Новая пора в политической истории Эллады не была ни светлой, ни

созидательной. Если V в. до н. э. ознаменовался расцветом греческих полисов,

то в IV в. происходило их посте­пенное разложение вместе с упадком самой идеи

греческой де­мократической государственности.

В 386 г. Персия, в предыдущем веке наголову разбитая гре­ками под

водительством Афин, воспользовалась междоусобной войной, ослабившей греческие

города-государства, чтобы навя­зать им мир, по которому все города

малоазийского побережья перешли в подчинение персидскому царю. Персидская

держава стала главным арбитром в греческом мире; национального объединения

греков она не допускала. В искусстве поздней классики мы ясно распознаем

новые веяния. В эпоху великого расцвета идеальный человеческий об­раз находил

свое воплощение в доблестном и прекрасном граж­данине города-государства.

Распад полиса поколебал это представление. Гордая уве­ренность во

всепокоряющей мощи человека не исчезает полно­стью, но подчас как бы

затушевывается. Возникают раздумья, рождающие беспокойство либо склонность к

безмятежному наслаждению жизнью. Возрастает интерес к индивидуальному миру

человека; в конечном счете это знаменует отход от могу­чего обобщения прежних

времен.

Грандиозность мироощущения, воплотившаяся в изваяниях Акрополя, постепенно

мельчает, но зато обогащается общее восприятие жизни и красоты. Покойное и

величавое благород­ство богов и героев, какими их изображал Фидий, уступает

место выявлению в искусстве сложных переживаний, страстей и порывов.

Грек V в. ценил силу как основу здорового, мужественного начала, твердой воли

и жизненной энергии — и потому статуя атлета, победителя в состязаниях,

олицетворяла для него утвер­ждение человеческой мощи и красоты. Художников IV

в. при­влекают впервые прелесть детства, мудрость старости, вечное обаяние

женственности.

Великое мастерство, достигнутое греческим искусством в V в., живо и в IV, так

что наиболее вдохновенные художе­ственные памятники поздней классики отмечены

все той же печатью высшего совершенства.

Три величайших греческих трагика — Эсхил (526—456), Софокл (90-е годы V в. —

406) и Еврипид (446 — ок. 385) вы­разили духовные устремления и основные

интересы своего вре­мени.

Трагедии Эсхила славят идеи: человеческий подвиг, пат­риотический долг.

Софокл славит человека, причем сам гово­рит, что изображает людей такими,

какими они должны быть. Еврипид же стремится их показать такими, каковы они в

действительности, со всеми их слабостями и пороками;

трагедии его во многом уже раскрывают содержание искусст­ва IV в. В этом веке

строительство театров приняло в Греции особый размах. Они были рассчитаны на

огромное число зрителей — пятнадцать — двадцать тысяч и больше. По своей

архитектуре такие театры, как, например, мраморный театр Диониса в Афи­нах,

полностью отвечали принципу функциональности: места для зрителей,

расположенные полукругом по холмам, обрамля­ли площадку для хора. Зрители, т.

е. весь народ Эллады, по­лучали в театре живое представление о героях своей

истории и мифологии, и оно, узаконенное театром, внедрялось в

изо­бразительное искусство. Театр показывал развернутую картину мира,

окружающего человека,— декорации в виде перенос­ных кулис создавали иллюзию

реальности благодаря изобра­жению предметов в перспективном сокращении. На

сцене ге­рои трагедий Еврипида жили и умирали, радовались и страда­ли, являя

в своих страстях и порывах духовную общность с самими зрителями. Греческий

театр был подлинно массовым искусством, вырабатывавшим определенные

требования и к другим искусствам.

IV век отражает новые веяния и в своем строительстве. Гре­ческая архитектура

поздней классики отмечена определенным стремлением одновременно к пышности,

даже к грандиозности, и к легкости и декоративному «зяществу. Чисто греческая

ху­дожественная традиция переплетается с восточными влияния­ми, идущими из

Малой Азии, где греческие города подчиня­ются персидской власти. Наряду с

основными архитектурными ордерами—дорическим и ионическим, все. чаще

применяется третий — коринфский, возникший позднее,.

Одним из самых грандиозных памятников греческой архи­тектуры поздней классики

была не дошедшая до нас гробница в городе Галикарнассе (в Малой Азии)

правителя персидской провинции Карий Мавсола, от которого и произошло слово

«мавзолей».

В галикарнасском мавзолее сочетались все три ордера. Он состоял из двух

ярусов. В первом помещалась заупокойная ка­мера, во втором — заупокойный

храм. Выше ярусов была высо­кая пирамида, увенчанная четырехконной колесницей

(квадри­гой). Линейная стройность греческого зодчества обнаружива­лась в этом

памятнике огромных размеров (он, по-видимому, достигал сорока — пятидесяти

метров высоты), своей торжественностью напоминавшем заупокойные сооружения

древних восточных владык. Строили мавзолей зодчие Сатир и Пифий, а его

скульптурное убранство было поручено нескольким ма­стерам, в том числе

Скопасу, вероятно, игравшему среди них руководящую роль.

Скопас, Пракситель и Лисипп — величайшие греческие вая­тели поздней классики.

По влиянию, которое они оказали на все последующее развитие античного

искусства, творчество этих трех гениев может сравниться со скульптурами

Парфено­на. Каждый из них выразил свое яркое индивидуальное миро­ощущение,

свой идеал красоты, свое понимание совершенства, которые через личное, только

ими выявленное, достигают веч­ных — общечеловеческих, вершин. Причем опять-

таки в твор­честве каждого это личное созвучно эпохе, воплощая те чув­ства,

те вожделения современников, которые наиболее отвечали его собственным.

В искусстве Скопаса- дышат страсть и порыв, беспокойство, борьба с какими-то

враждебными силами, глубокие сомнения и скорбные переживания. Все это было,

очевидно, свойственно его натуре и в то же время ярко выражало определенные

на­строения его времени. По темпераменту Скопас близок Еврипиду, как близки

они в своем восприятии горестных судеб Эл­лады. Как и Скопас, Пракситель

пренебрегал бронзой, создав в мраморе свои величайшие произведения. Мы знаем,

что он был богат и пользовался громкой славой, в свое время затмившей даже

славу Фидия. Знаем также, что он любил Фрину, знаме­нитую куртизанку,

обвиненную в кощунстве и оправданную афинскими судьями, восхищенными ее

красотой, признанной ими достойной всенародного поклонения. Фрина служила ему

моделью для статуй богини любви Афродиты (Венеры).

Пракситель — вдохновенный певец женской красоты, столь чтимой греками IV в. В

теплой игре света и тени, как еще никогда до этого, засияла под его резцом

красота женского тела.

Давно прошло время, когда женщину не изображали обна­женной, но на этот раз

Пракситель обнажил в мраморе не прос­то женщину, а богиню, и это сначала

вызвало удивленное по­рицание. Заканчивая этот краткий обзор греческого

классического искусства, хочется упомянуть еще об одном замечательном

па­мятнике, хранящемся в нашем Эрмитаже. Это — знаменитая" на весь мир

италийская ваза IV в. до н. э., найденная вблизи древнего города Кумы (в

Кампании), названная за совершен­ство композиции и богатство украшения

«Царицей ваз», и хотя, вероятно, не созданная в самой Греции, отражающая

высшие достижения греческой пластики. Главное в чернолаковой вазе из Кум —

это ее действительно безупречные пропорции, строй­ный контур, общая гармония

форм и поразительные по красоте многофигурные рельефы (сохранившие следы

яркой раскрас­ки), посвященные культу богини плодородия Деметры, знаме­нитым

Элевсинским мистериям, где самые мрачные сцены сме­нялись радужными

видениями, символизируя смерть и жизнь, вечное увядание и пробуждение

природы. Эти рельефы — от­звуки монументальной скульптуры величайших

греческих мастеров V и IV вв. Так, все стоящие фигуры напоминают из­ваяния

школы Праксителя, а сидящие — школы Фидия.

Там — еще неизжитая архаика, лишь предвестье искусства классической эры,

благоуханная весна, отмеченная еще робким простодушным видением мира. Здесь —

законченное, умудрен­ное, уже несколько вычурное, но все еще идеально-

прекрасное мастерство. Классика на исходе, но классическое великолепие еще не

выродилось в пышность. Обе вазы одинаково прекрасны, каждая по-своему.

Эллинизм(середина 4-2 в до н. э.).

В благодарность за освобождение Египта от персидского Владычества египетские

жрецы провозгласили Александра сы­ном бога солнца Амона. Он сам повелел,

чтобы его почитали богом и в Македонии и в Греции.

Прозванный «Великим», Александр Македонский вошел в историю едва ли не как

крупнейший полководец и завоева­тель всех времен. Такой ореол им, по-

видимому, заслужен. Но как нам представить себе его личность на основании

свиде­тельств более чем двухтысячелетней давности, часто обросших

фантастическими преданиями?

Единодержавный повелитель, как и Цезарь, посмертно при­равненный к богам!

Древний мир не знал до этого такого огромного государст­венного образования,

как империя Александра. В этой империи греки занимали первое место, греческая

культура в нем всюду главенствовала, классическая греческая колонна, стройная

и уравновешенная, утверждала на этот раз свое оконча­тельное торжество над

персидской, слишком непрочной для своей огромной капители в виде бычьей морды

весом в несколь­ко тонн. То было торжество человеческого разума над исконной

силой Зверя, торжество культуры над варварством, провозгла­шенное от края и

до края империи Александра, т. е. всего мира в представлении тогдашнего

эллина, перса, египтянина, всех народов, подчинившихся Александру, торжество,

знаменующее культурное слияние Запада и Востока под руководством Гре­ции.!

Но империя Александра не оказалась долговечной: всего тринадцать лет длилось

его царствование. Тотчас же после его смерти (в 323 г. до н. э.) эта империя

распалась. Военачальники Александра поделили между собой его завоевания,

образова­лось несколько царских династий.

Со смертью Александра и начинается пора эллинизма.

В предыдущие века греческие поселения распространяли "сияние эллинской

культуры в чужих краях. В века эллинизма не стало чужих краев, сияние Эллады

явилось всеобъемлющим и всепокоряющим»

Зодчество, ваяние и живопись процветали во всем огромном эллинистическом

мире. Градостроительство невиданных дотоле масштабов в новых утверж­дающих

свою мощь государ­ствах, роскошь царских дво­ров, обогащение

рабовладель­ческой знати в бурно расцвет­шей международной торговле

обеспечивали художникам крупные заказы. Быть может, как никогда до этого,

искусст­во поощрялось власть имущи­ми. И во всяком случае ни­когда еще

художественное творчество не было столь об­ширным и разнообразным.

Художникам надлежало распространить достижения греческого искусства на всех

завоеванных Александром территориях с их новыми раз­ноплеменными

государствен­ными образованиями и при этом, в соприкосновении с древними

культурами Восто­ка, сохранить в чистоте эти достижения, отражающие ве­личие

греческого художест­венного идеалов. Однако, вероятно, к

родосской шко­ле, но изваянная неизвест­ным нам художником в бо­лее ранний

период элли­низма «Ника Самофракий­ская» (Париж, Лувр)—одна из вершин

искусства. Ста­туя эта стояла на носу ка­менного корабля-монумен­та. Во

взмахе могучих крыльев Ника-Победа не­удержимо несется вперед, рассекая

ветер, под кото­рым шумно (мы как бы слышим это) колышется ее облачение.

Голова от­бита, но грандиозность об­раза доходит до нас пол­ностью. Общая

направленность искусства поздней классики лежит в самой основе

эллинистического искусства. Эту направлен­ность оно иногда удачно развивает,

даже углубляет, но, как мы видели, иногда размельчает или доводит до

крайности, теряя благодатное чувство меры и безупречный художественный вкус,

которыми было отмечено все греческое искусство класси­ческой поры.

Александрийское искусство чрезвычайно многолико. Ста­туи Афродиты восходят к

Праксителю (в Александрии рабо­тали скульпторами два его сына), но они менее

величавы, чем их прообразы, подчеркнуто грациозны. На камее Гонзага —

обобщенные образы, навеянные классическими канонами. Но совсем иные тенденции

проявляются в статуях стариков: свет­лый греческий реализм тут переходит в

почти откровенный на­турализм с самой безжалостной передачей дряблой,

морщинис­той кожи, вздутых жил, всего непоправимого, вносимого ста­ростью в

облик человека. Процветает карикатура, веселая, но порой и жалящая. Бытовой

жанр (иногда с уклоном в гротеск) и портрет получают все большее

распространение. Появляются рельефы с жизнерадостными буколическими сценами,

прелестные изображения детей, подчас оживляющих грандиозное ал­легорическое

изваяние с царственно возлежащим мужем, похо­жим на Зевса и олицетворяющим

Нил.

Разнообразие, но и утрата внутреннего единства искусства, цельности

художественного идеала, часто снижающая значи­тельность образа. Грандиозным

алтарем, воздвигнутым в начале II в. до н. э. на Пергамском Акрополе,

пергамский царь мнил затмить вели­чие афинского Парфенона. Ворвавшиеся в

Малую Азию галль­ские племена были наконец отражены, и пергамские власти­тели

пожелали навечно запечатлеть в мраморе торжество элли­низма над северным

варварством, хлынувшим из Центральной Европы.

Город Пергам, столица обширного малоазийского эллини­стического государства,

славился, как и Александрия, богатей­шей библиотекой (пергамент, по-гречески

«пергамская ко­жа» — пергамское изобретение), своими художественными

со­кровищами, высокой культурой и пышностью. Пергамские вая­тели создали

замечательные статуи сраженных галлов. Эти статуи по вдохновению и стилю

восходят к Скопасу. К Скопасу же восходит и фриз Пергамского алтаря, однако

это никак не академическое произведение, а памятник искусства, знаме­нующий

новый великий взмах крыльев.

Обломки фриза были открыты в последней четверти про­шлого века немецкими

археологами и доставлены в Берлин. В'1945 г. они были вывезены Советской

Армией из горевшего Берлина, хранились затем в Эрмитаже, а в 1958 г.

вернулись в Берлин и ныне выставлены там в Пергамском музее.

Стодвадцатиметровый скульптурный фриз окаймлял цоколь беломраморного алтаря с

легкими ионическими колоннами и широкими ступенями, подымавшимися посередине

огромного сооружения в форме буквы П. это переплетение эллинского идеала

гармонической со­вершенной формы, передающей видимый мир в его величавой

красоте, идеала человека, осознавшего себя увенчанием при­роды, с совсем иным

мироощущением, которое мы распознаем и в росписях палеолитических пещер,

навеки запечатлевших грозную бычью силу, и в неразгаданных ликах каменных

идо­лов Двуречья, и в скифских «звериных» бляхах, находит, быть может,

впервые такое цельное, органическое воплощение в тра­гических образах

Пергамского алтаря.

Эти образы не утешают, как образы Парфенона, но в последующих веках их

мятущийся пафос будет созвучен мно­гим высочайшим творениям искусства . К

концу I в. до н. э. Рим утверждает свое владычество в эллинистическом мире.

Но трудно обозначить, даже условно, конечную грань эллинизма — как во

времени, так и в простран­стве. Во всяком случае, в его воздействии на

культуру других народов. Рим воспринял по-своему культуру Эллады, сам

ока­зался эллинизированным.

Сияние Эллады не померкло при римской власти, не угасло и после падения Рима.

В области искусства для Ближнего Востока, особенно для Византии, наследие

античности было во многом греческим, а не римским. Но и это не все. Дух

Эллады светится в древнерусской живописи. И этот дух озаряет на Западе

вели­кую эпоху Возрождения, названную так именно потому, что в ту пору

возродился идеал гуманизма и красоты, некогда на­шедший свое высшее

воплощение в Афинском Акрополе.

И так же трудно определить географические границы элли­низма. Ибо влияние

эллинизма распространялось не только не­посредственно из таких коренных

эллинистических очагов, как сама Греция и заморские греческие поселения,

птолемеевский Египет, Малая Азия, Двуречье, но и через Рим, либо. от одной

культуры к другой на периферии античного мира.

Несколько лет назад грузинские археологи открыли близ села Вани (в западной

Грузии) городские ворота с полукруг­лой башней, небольшой античный храм с

алтарем и остатки святилища, воздвигнутого во II в. до н. э. В развалинах его

мозаичного пола были найдены десятки амфор и большой бронзовый сосуд с

рельефными фигурками гре­ческих божеств, увенчанный бронзовой статуэткой

богини Ники. Все это — пре­красные изделия мастеров эллинистичес­кой поры,

ярко свидетельствующие о про­никновении эллинизма в Грузию, запад­ную часть

которой греки называли Кол­хидой.

Ведь туда, согласно сказанию, еще до Троянской войны отправлялись знамени­тые

аргонавты (греческие мифологические герои, плывшие на корабле «Арго») за

зо­лотым руном.

Много памятников искусства больших и малых форм оставил эллинизм в Северном

Причерноморье, где в греческих городах процветала эллинистическая культура, в

тесном об­щении как со всем остальным античным миром, так и с сосед­ним,

варварским, проникавшим и в сами эти города. Случайно найденная незадолго до

войны в Анапе при установке столба линии электропередач очень выразительная

мраморная статуя бородатого мужчины (Москва, Музей изобразительных ис­кусств

им. А. С. Пушкина)'дает наглядное представление о пе­реплетении этих миров.

Это статуя местного правителя II в. уже нашей эры. Он в греческом плаще, но

на шее у него мас­сивный варварский обруч — гривна со звериной головой

посе­редине. Статуя прекрасной работы, не уступающей лучшим об­разцам

тогдашней эллинистической скульптуры. Но плоскост­ное построение фигуры явно

не созвучно этим образцам.

...Походы Александра Македонского далеко продвинули на восток эллинистическую

культуру.

Дело, начатое в крови победоносными армиями Александра Македонского, было

завершено более мирно торговыми карава­нами на «Дороге шелка», издревле

соединявшей страны Евро­пы со Средней Азией и дальше с Индией и Китаем (где

шелко­водство существовало уже за четыре тысячи лет до нашей эры). Культурные

миры Эллады, Скифии, Ирана, Индии и Ки­тая встретились друг с другом. Эллада

передала всем частицу своего художественного идеала. А какие-то черты греко-

буд­дийского искусства обогатили (через Китай) даже Японию и Индокитай.

Подлинно универсальным и неугасимым оказался огонь, некогда зажженный в

великом святилище красоты Афинского Акрополя.

«Великие люди Греции и Рима имеют в себе ту поражаю­щую, пластическую,

художественную красоту, которая навек отпечатлевается в юной душе. Оттого-то

эти величественные тени Фемистокла, Перикла, Александра провожают нас через

всю жизнь, так, как их самих провожали величественные обра­зы Зевса,

Аполлона. В Греции все было так проникнуто изящ­ным, что самые великие люди

ее похожи на художественные произведения. Не напоминают ли они собою,

например, свет­лый мир греческого зодчества? Та же ясность, гармония,

про­стота, юношество, благодарное небо, чистая детская совесть;

даже черты лица Плутарховых героев так же дивно изящны, открыты, исполнены

мысли, как фронтоны и портики Парфе­нона. Самое триединое зодчество Греции

имеет параллель с ге­роями ее трех эпох; так изящное тесно спаяно было у них

с их жизнию. Гомерические герои — не дорические ли это колонны, твердые,

безыскусные? Герои персидских войн и пелопонесской не сродни ли ионическому

стилю, так, как Алкивиад из­неженный — тонкой, кудрявой коринфской колонне?

Пусть же встречают эти высоко изящные статуи юношу при первом ша­ге его в

область создания...»

Древний мир — чувственный, художественный, все прини­мавший с легкостью и с

юношескою улыбкою, везде пробивал­ся к мысли и нигде не мог отрешиться от

непосредственности... Его наука была поэма, его художество было религией, его

по­нятие о человеке не разделялось с понятием гражданина, его республика

поддерживалась страшно задавленной кариатидой невольничества, его

нравственность состояла из юридических обязанностей, он уважал в согражданине

монополию, привиле­гию, а не человеческую личность его. Юношеский мир этот

был увлекательно прекрасен и с тем вместе непростительно легко­мыслен;

философствуя, он отталкивал важнейшие вопросы, потому что они не так легко

разрешались, или удовлетворялся легкими решениями их; утопая в роскоши и

наслаждениях, он не думал о темном подвале, в котором стонут в колодках

ра­бы.

Список литературы:

1) Краткая худ. энциклопедия “Искусство стран и народов мира”. М;

“Советская энциклопедия” 1962г.

2) История Древней Греции – учебник, М; “Высшая школа”, 1972г

3) Куманецкий К., История культуры Древней Греции и Рима, М; 1998г

4) Любимов Л., Искусство Древнего мира, М; ”Просвещение”, 1980г

Страницы: 1, 2, 3



Реклама
В соцсетях
бесплатно скачать рефераты бесплатно скачать рефераты бесплатно скачать рефераты бесплатно скачать рефераты бесплатно скачать рефераты бесплатно скачать рефераты бесплатно скачать рефераты