Тем не менее, заинтересованные круги в Берлине очень надеялись на заключения
торгового соглашения. Его перспективы сильно увлекали, прежде всего, Геринга.
В рамках своей деятельности Шуленберг 17 июня посетил советского поверенного
в делах Астахова. В ходе беседы Шуленберг обратил внимание Астахова на цель и
смысл зондажа Вайцзенкера, которые сводились к тому, что немецкая сторона
«была готова к нормализации и улучшению отношений в СССР, и что от Советского
Союза зависит сделать выбор. » Немецкий посол очень откровенно говорил с
Астаховым о германо-советских отношениях, и кое-что сообщил о своей
собственной инициативе. Шуленберг уведомил, что Берлин готов сотрудничать в
СССР в пределах возможного, и дал понять, что «лично он приветствует
требования Наркома «политической базы», но что СССР следует отказаться от
позиции недоверия и, наконец, объявить свои условия. 26 июня в НКИД получил
телеграмму поверенного в делах СССР и Италии о его беседе с итальянским
министром иностранных дел Г. Чияно. Последний упомянул о существовании «плана
Шуленберга». Чияно сказал, что Шуленберг, находясь в Берлине, предложил стать
на путь решительного улучшения германо-советских отношений.
28 июня Шулунберг во второй раз встретился с Молотовым. В доказательство
изменившегося отношения Германии к Советскому союзу Шуленберг привел пакты о
ненападении с Эстонией и Литвой. Он дал понять, что признает «деликатный
характер» вопроса Прибалтийских государств, но не считает, что подписание
данных договоров не является шагом «неприятным для СССР». Молотов,
воздержался от какой бы то ни было политики, и выразил сомнение в постоянстве
германских намерений и напомнил о расторжении германо-польского пакта о
ненападении. Обсуждение коснулось и русско-германского договора от 1926 года,
который был продлен Гитлером в 1933 году.
Астахов спросил, не находит ли посол, что заключенные в последнее время
договора, например «антикоминтерновский пакт», находятся в противоречии с
германо-советским договором 1926 г. Шуленберг стал уверять, что не следует
возвращаться к прошлому.
В этот период германское посольство в Москве видело свою основную задачу в
том, чтобы, несмотря на резкое ограничение своих возможностей к переговорам
из-за указаний Гитлера от 29 и 30 июня, поддержать едва начавшийся германо-
советский обмен мнениями. У служащих немецкого посольства сложилось мнение,
что предстоят изменения в личном составе, по-видимому, Гитлер был недоволен
работой дипломатов.
Ю. Шнурре отмечал в подготовленный им 30 июня записке, что главной причиной
сдержанных позиций советской стороны является, должно быть, нежелание
одновременно с происходящими в Москве переговорами с англичанами и французами
вести также переговоры с Германией.
Вскоре Германия прибегла к помощи союзников. В Москве контакт с Наркоматом
иностранных дел установил его итальянский коллега. В беседе с Потемкиным 4
июля Россо намекнул на последнюю беседу Шуленберга с Молотовым и на немецкое
желание нормализации отношений. В беседе Потемкин проявил крайнюю
сдержанность. 7 июля 1939 года германское посольство в Москве получило
указание выступить с предложением по экономическим вопросам. Берлин выражал
готовность предоставить кредит СССР в размере 200 млн. рейхсмарок для
размещения в Германии советских заказов. Три дня спустя советник посольства
в Москве Г. Хильгер передал эти предложения Наркому внешней торговли А.И.
Микояну. Ведение переговоров по этому вопросу было поручено зам. торгпреда
СССР в Германии Е.И. Бабарину.
С этим германо-советские переговоры, хотя и медленно, пришли в движение. 10
июля 1939 года Хильгер сообщил Микояну германское решение. 16 июля 1939 г.
Микоян известил Хильгера о том, что некоторые вопросы требовали
дополнительного разъяснения, и что он поручил заместителю руководителя
советского торгового представительства в Берлине Бабарину разобраться с ними.
В это время на Вильгельмштрассе за переговоры с Россией решительнее всего
выступал отдел экономической политики. Именно там для Шуленберга были
составлены новые инструкции, с которыми тот должен был обратиться к Сталину.
Следующим этапом на пути к сближению был личный прием у Гитлера советского
поверенного в делах. По приглашению статс-секретаря Астахов в этом году
впервые поехал в Мюнхен на фестиваль германского искусства. Гитлер
использовал этот повод, чтобы представителя Сталина в Германии, к которому и
так "относились с особым вниманием", лично поприветствовать с подчеркнутой
любезностью, учитывая осложнявшуюся изо дня в день международную
обстановку. Именно в таких условиях советское правительство решило пойти
навстречу неоднократным немецким предложениям. Уже 21 июля было объявлено о
возобновлении экономических переговоров. Советские газеты сообщали, что
переговоры в Берлине с советской стороны ведет "т. Бабарин, от германской
стороны - г. Шнурре". Шуленберг, докладывая в МИД Германии и ранее отмечал,
что советское правительство решило четко отделить политические переговоры
(в Москве) от экономических (в Берлине) и не допустить, чтобы последние были
истолкованы как политические переговоры и средство давления на западные
державы. Ни Молотов, ни Микоян в последних беседах не употребляли
словосочетание "политическая база".
Когда в последующие дин из Москвы просочились сведения, что политические
переговоры с западными державами формально завершились 24 июля в
парафировании проекта договора и что западные страны теперь готовы
приступить в Москве к переговорам о военной конвенции. Гитлер окончательно
решил захватить инициативу по отношению к Советскому Союзу. По словам
очевидца Клейста - именно с этого момента Гитлер немедленно поручил министру
иностранных дел окончательно перевести стрелки на сближение со Сталиным.
25 июля 1939 г. он пригласил обоих высокопоставленных советских
представителей в Берлине - Астахова и Бабарина вечером 26 июля на ужин в
отдельный кабинет элегантного берлинского ресторана "Эвест". В беседе
Шнурре конкретно ставил вопрос о продлении или освежении советско-
германского политического договора. Однако, как отмечал в докладной записке
Шнурре, что пассивная позиция русских обуславливалась, по-видимому тем, что
в Москве еще не принято никакого решения. В разговоре он также заявил, что
запланированное выступление Германии против Польши не должно привести к
столкновению интересов Германии и Советского Союза. Германия будет уважать
целостность Прибалтийских государств и Финляндии, а также учитывать
жизненно важные русские вопросы, причем дружественные германо-японские
отношения не затронут Россию, а будут обращены против Англии.
Астахов, по-видимому, не только удивлялся глобальному характеру немецкого
предложения, он еще не верил ни изложенной точке зрения, ни самому
собеседнику. По результатам этой важной встречи он направил письмо
Потемкину. В нем он писал, что Шнурре всячески пытается уговорить советскую
сторону пойти на обмен мнениями относительно будущего сближения и ссылался
при этом "на Риббентропа как инициатора подобной постановки вопроса, которую
будто бы разделяет и Гитлер".
"Я мог бы отметить, - продолжал Астахов, - что стремление немцев улучшить
отношения с нами носит упорный характер и подтверждается полным прекращением
газетной и прочей кампании против нас. Я не сомневаюсь, что если бы мы
захотели, мы могли бы втянуть немцев в далеко идущие переговоры, получив от
них ряд заверений по интересующим нас вопросам. Какова была бы цена этим
заверениям и на столь долгий срок сохранили бы они свою силу - это
разумеется, вопрос другой".
Ответная телеграмма Молотова от 28 июля В.М. Молотов послал Г.А. Астахову
еще одну телеграмму, в которой были соображения по поводу советско-
германских отношений "если теперь немцы искренне меняют вехи и
действительно хотят улучшить политические отношения с СССР, то они
обязаны сказать, как они представляют конкретно это улучшение... Дело
зависит здесь целиком от немцев".
Германское правительство не устраивало неопределенность исхода такой
встречи. Она побуждала Риббентропа продолжать увеличивать пакет
территориальных предложений, с помощью которых немецкое руководство
стремилось склонить Советское правительство к заключению соглашения и
компенсировать его нейтралитет в польском вопросе.
В условиях такого усиленного сватовства позиция посла в Москве оказалась в
центре интересов Гитлера. Шуленберг, должно быть понял, что его
представления о советско-германском примирении в корне отличались от
представлений Гитлера. Если Шуленберг стремился к восстановлению с
Советским Союзом прежних добрых отношений, то Гитлер с помощью договора с
СССР намеривался купить согласие Сталина на немецкое вторжение в Польшу.
Посол отреагировал тем, что с этого момента стал интенсивнее тормозить
предложенный Берлином форсированный темп и еще сильнее подчеркивать
советское недоверие, рассчитывая тем самым направить переговоры в более
медленное, но надежное русло.
1 августа английское правительство объявило о сформировании британской
военной миссии. С точки зрения Риббентропа следовало максимально
поторопиться. 2 августа Ю. Шнурре информировал Ф. Шуленберга, что "проблема
Россию рассматривать здесь в политическом плане с исключительной
срочностью".
Поэтому министр дал указание пригласить 2 августа 1939 г. на
Вильгельмштрассе советского поверенного в делах. По пути к германской
резиденции Астахов мог простым глазом заметить наличие в Берлине и
окрестностях всевозможных частей, не входящий в состав местного гарнизона. От
своих французских и английских коллег он знал о начавшихся перебросках
германских войск в направлении восточной границы, особенно в Силезии. До
германского нападения на Польшу оставалось немного времени.
На продолжавшейся больше часа встрече Риббентропа совершенно недвусмысленно
подтвердил предложения, сделанные Шнурре, и выразил "германское желание"
кардинального преобразования отношений. Он подчеркнул, что считает это
возможным при двух предпосылках: взаимное невмешательство во внутренние дела
друг друга, и отказ от политики, идущей вразрез с жизненными интересами
Германии (это подразумевало под собой отказаться тот тройственного пакта
между Англией и Францией).
Далее Риббенторп подчеркнул, что в зоне Балтийского моря есть место для обоих
и что русские интересы вовсе не обязательно должны столкнуться с немецкими.
Немецкое правительство выразило также готовность «договориться с Россией о
судьбе Польши». В связи с наметившимися военными действиями против Польши
Риббентроп предложил СССР в качестве компенсации за его невмешательство
урегулировать три важнейшие для него в этот момент проблемы. Речь шла о
проблеме германской кампании в Польше, которая из-за советско-польского пакта
о ненападении могла привести к столкновению Германии с СССР, на втором месте
стояла проблема Прибалтики, которая в это время стояла на первом плане
советских интересов безопасности. При согласии СССР на переговоры на
предложенной основе Риббентроп обязался соблюдать строжайшую тайну.
Поскольку Советское правительство в течении нескольких последующий дней
продолжало молчать, возник план, хотя бы в связи с более успешными
экономическими переговорами, выработать какое-то письменное обязательство,
которое связало бы Советскому правительству руки на тат случай, если к
моменту нападения на Польшу не удалось бы достичь политического соглашения.
3 августа Шнурре пригласил Астахова для уточнения некоторых деталей. В беседе
он предложил включить в преамбулу «дополнительный секретный протокол», к
запланированному экономическому соглашению пункт о «политических намерениях».
Отсутствие положительной советской реакции вновь породило у Риббентропа и
Гитленра колебания и сомнения. Теперь свои надежды они связывали с послом
Шуленбергом и с его завоеванным доверием у Советского правительства.
Шуленбегу делается поручение «немедленно» запросится на прием к Молотову и
поторопить его с ответом на соображения Риббентропа. По ходу беседы посол
призвал не ворошить прошлое, а думать а «новых путях».
4авлуста Шубенберг доложил в Берлин свой вывод: СССР «преисполнен решимости
договориться с Англией и Францией». Шуленберг докладывая своему МИДУ, что
«как стало известно от английского источника, военные миссии с самого начала
имели инструкцию вести работу в Москве в замедленном темпе и по возможности
затянуть ее до октября».
В начале августа в трехсторонних переговорах наступила затяжка. Причиной тому
была проблема, связанная с определением «косвенной агрессии». Советское
недоверие к английскому ведению переговоров получило импульс 3 августа, когда
германский посол в Лондоне Герберт фон Дирксен приступил к широкомасштабным
переговорам относительно германо-английского компромисса. На этих
переговорах, по мнению советской стороны, печь шла о новом «переделе мира».
3 августа Советское правительство решило выслушать германского посла, давно
ожидавшего аудиенции. Беседа длилась один час и пятнадцать минут. Во время
нее Нарком иностранных дел по донесению Шуленберга, впервые «оставил
привычную пассивность и показал себя необычно заинтересованным».
По записи Шуленберга, он (Шуленберг) изложил основные пункты полученной
инструкции: заявление о Прибалтике, к польскому вопросу и о готовности
Германии положить коне3ц японской агрессии против СССР. В отношении
Прибалтики, включая Литву, посол подчеркнул германскую готовность
сориентировать позицию таким образом, чтобы обеспечить жизненные советские
интересы в Прибалтике.
Молотов подчеркнул, что не Германское, а Советское правительство
постоянно выступало за заключение выгодного экономического договора. Он
отверг жалобы Шуленберга на ухудшение тона советской прессы в отношении
Германии как « необоснованные » и заметил, что для разрядки
обстановки необходимо постепенное улучшение культурных связей. Как
пояснил Молотов, его правительство также желает «нормализации и улучшения
отношений » с Германией, однако возложил вину в ухудшении отношений
исключительно на Германское правительство. Он упомянул несколько
причин – антикоминтерновский пакт и «стальной пакт», поддержку, которую
оказывала Германия Японии и отстранение СССР Германией от
международных конференций (особенно в Мюнхене). Последний пункт
свидетельствовал о желании Советского правительства выйти из изоляции и
на будущих международных формулах иметь возможность отстаивать
собственные интересы.
Как сообщил МИД Германии Шуленберг, позиция Молотова хотя и
продемонстрировала «большую готовность к улучшению германо – советских
отношений, однако в ней проступало и « старое недоверие к Германии ».
Общее впечатление посла сводилось к тому, « что Советское правительство
полно решимости договориться с Англией и Францией ». Он полагал, что его
сообщения «произвели впечатление » на Молотова, и вместе с тем считал,
что «с нашей стороны» потребуются значительные усилия, чтобы добиться
перелома у Советского правительства.
Итак, до 8 августа соответствующих официальных переговоров не велось,
слово «переговоры» возникает в телеграмме Молотова Астахову 11
августа. « Перечень объектов, указанных в вашем письме от 8 августа ,
нас интересует - гласит ее текст . – Разговоры о них требуют
подготовки и некоторых переходных ступеней от торгово - кредитного
соглашения к другим вопросам . Вести переговоры предпочитаем в Москве
».
Торгово–кредитное соглашение было подписано утром 20 августа . 8
августа 1939 г. в письме Молотову Астахов «позволяет себе сделать кое
– какие предложения насчет тех объектов возможных политических
разговоров , которые имеют ввиду немцы ». Изложив свое понимание
программы Астахов указывал на немецкое желание Берлина «нейтрализовать
нас в случае войны с Польшей без гарантий «всерьез и надолго
соблюдать соответствующие эвентуальные обязательства ».
На дальнейшие шаги относительно политических соглашений Сталин пока
не решался . Вечером 10 августа на Вильгельмштрассе в беседе со
Шнуре Астахов от имени своего правительства отклонил немецкое
предложение о дополнительном секретном протоколе или же о политической
преамбуле к запланированному экономическому соглашению. Но отвечая на
настойчивые просьбы Шнуре обещал , что поставит этот вопрос на
обсуждение в правительстве . 12 августа Астахов получил телеграмму
Молотова в которой Советское правительство соглашалось на
предварительные переговоры в Москве .
В тоже время, когда английская военная миссия проводила переговоры
в Кремле , в Лондоне начались переговоры с Берлином , которые
приобретали характер «английской двойной игры ». Советское
правительство и не подозревало , что за той медлительностью, с которой
англичане вели военные переговоры в Москве на самом деле скрывается
подготовка «второго Мюнхена » для Польши .
12 августа, через полпредство СССР в Берлине немцы были извещены о
согласии советской стороны принять их предложение о «поэтапном
обсуждении экономических и других вопросов .
14 августа Шеленберг поручил директиву из Берлина , и передал ее
Молотову В.М. В ней были изложены основные направления и задачи
Германо – Советского сотрудничества , а также немецкое руководство
изложило свою готовность прибыть в Москву, чтобы лично изложить И.В.
Сталину соображения фюрера . Согласно немецкой записи по поводу визита
Риббентропа в Москву Молотов высказался за предварительную подготовку
, и поинтересовался в какой мере истины доведенные в конце июля до
Москвы через министра иностранных дел Италии Чиано сведения о
готовности немцев на Японию , в плане улучшения Русско – Японских
отношений , а также предложить СССР заключить пакт о ненападении и
предоставить совместные гарантии Прибалтийским государствам.
