встретил князя очень милостиво, усадил его возле себя, сам накладывал ему
кушанья. В середине трапезы, когда слуги разливали рейнское вино, царь
приказал подать Оболенскому «большую чашу». Это считалось особым почетом для
гостей. Слуга с глубоким поклоном поднес князю наполненный вином золотой
кубок на серебряном подносе. Оболенский встал, взял кубок, поклонился царю и,
по обычаю, залпом выпил вино. Не успел опуститься на скамью, как на его губах
выступила пена. Он зашатался и тяжело рухнул на пол. Кубок, звеня, покатился
по столу.
— Князь опьянел от радости,— презрительно сказал царь.— Вынесите его.
Оболенского унесли. Сейчас же в стольной палате появились женщины и пир
продолжался.
Через несколько дней после расправы с Оболенским Иоанн расправился с князем
Репниным. После разнузданной оргии царь велел позвать музыкантов и принести
маски. Он сам надел шутовскую маску и пустился в пляс. Присутствовавший при
этом князь Репнин не выдержал и заплакал. Иоанн подбежал к нему и хотел
надеть на него маску. Князь вырвал ее из рук царя, растоптал ногами и
крикнул:
— Государю ли быть скоморохом? По крайности я, боярин и думский советник,
скоморохом быть не хочу.
Иоанн выхватил из-за пояса нож и вонзил в грудь старика.
Такие расправы происходили почти каждый день. Бояре начали трусить.
Отправляясь во дворец, никто из них не знал, вернется ли он домой живым.
Наиболее именитые из них стали совещаться между собой. В конце концов решили,
что царю необходимо жениться вторично. Все помнили, что при жизни царицы
Анастасии царь, хотя и развратный, не отличался особой кровожадностью.
Надеялись, что новая женитьба подействует на него благотворно.
18 августа 1560 года бояре во время приема били челом царю и просили его
выбрать себе вторую жену. Иоанн спокойно выслушал их и объявил, что он уже
сам думал об этом и даже выбрал себе невесту, Екатерину, родную сестру
польского короля Сигизмунда-Августа. Такой брак был бы очень выгоден в
политическом отношении, и бояре поспешили принять меры к его осуществлению.
В Варшаву отправилось особое посольство, которое должно было передать
польскому королю предложение московского царя.
Сигизмунд-Август очень дорожил дружбой с Москвой, но слухи о безобразиях,
творившихся в царском дворце, уже успели донестись до Варшавы. Польский
король не решался пожертвовать сестрой ради политических интересов. Кроме
того, и самые эти интересы делались довольно сомнительными. Иоанн вел войну с
Ливонией, русские войска побеждали, а польский король, в свою очередь, мечтал
захватить часть Ливонии и вел об этом переговоры с Ливонским орденом. После
перехода Ливонии во власть московского царя о возможности захвата нечего было
и мечтать. Сигизмунд-Август решительно отказал московским послам.
Отказ нисколько не огорчил Иоанна. Сомнительно даже, женился ли бы он на
Екатерине в случае согласия польского короля. Внимание Иоанна было обращено
на юную черкешенку Марию, дочь черкесского князя Темгрюка. Один из новых
любимцев царя, князь Вяземский сказал ему, что в Москву приехал черкесский
князь Темгрюк с дочерью «красоты неописанной». У Иоанна сладострастно
загорелись глаза.
— Добудь мне ее! — воскликнул царь.
— Ну нет, государь,—ответил Вяземский.—Это даже тебе не под силу. Коли
обидишь Темгрюка, не миновать нам войны, А сам знаешь, что вся наша рать в
Ливонии, на польской границе, да против татар стоит. Нельзя нам воевать с
черкесами.
— А коли так,— решительно сказал Иоанн,— покажи мне эту княжну. Придется по
нраву—женюсь на ней.
Темгрюку передали желание царя видеть его во дворце с дочерью. Князь приехал.
Дикая красота молодой черкешенки вскружила голову Иоанну. Мария стала
невестой московского царя. Однако свадьбу пришлось отложить на целый год.
Княжна совсем не говорила по-русски и даже не была крещена (имя Мария она
получила при крещении). Бракосочетание состоялось 21 августа 1561 года.
Новая царица оказалась прямой противоположностью доброй Анастасии. Выросшая
среди кавказских гор, привыкшая к охоте и опасностям, она жаждала бурной
жизни. Тихая теремная жизнь ее не удовлетворяла. Мария охотно появлялась в
стольной палате, с восторгом присутствовала на медвежьих травлях и даже, к
ужасу бояр, с высоты кремлевских стен наблюдала за публичными казнями. Она не
только не удерживала Иоанна от кровавых расправ, но сама толкала его на них.
Понятно, что бояре невзлюбили новую царицу. Старый любимец и советник Иоанна,
боярин Адашев, однажды осмелился заметить царю, что не пристало московской
царице присутствовать на забавах и лазить на крепостные стены. На другой день
Алексей Адашев был отправлен в ссылку. Иоанн не казнил его только потому,
что у Адашева было слишком много друзей и казнь могла вызвать волнение. Но
родственников Алексея Адашева царь не пощадил. Через несколько дней на
Красной площади были казнены: брат Алексея Адашева, Данила, с
двенадцатилетним сыном; его тесть Нуров, три брата его жены, Сартины, его
племянник Шишкин с двумя детьми и племянница Марская с пятью сыновьями. Все
они были обвинены в «злом умысле» против царицы. Нашлись услужливые
свидетели, показавшие, что все эти лица грозились извести царицу. При обыске
были найдены мешочки с какими-то травами.
Бояре ненавидели Марию, и она платила им тем же чувством.
Чтобы прочнее привязать к себе царя, она потакала его наклонностям к
разврату. Она окружила себя самыми красивыми девушками и сама указывала на
них Иоанну. Оргии стали происходить в теремах царицы, чего прежде никогда не
было. Таким образом, после второго брака Иоанн стал вести еще более
разнузданный образ жизни. Мария, поощрявшая разврат, и сама не стеснялась.
Почти на глазах у Иоанна она чуть ли не каждый день меняла любовников.
Отуманенный вином и всякими излишествами, царь не замечал этого. Если же
находились бояре, осмелившиеся намекать ему, что царица ведет образ жизни,
недостойный се высокого положения, Мария немедленно принимала меры, и
смельчак попадал в ссылку или на плаху.
Мария приобрела огромное влияние на Иоанна. Она изучила его слабости и умело
пользовалась ими. В значительной степени ей Русь обязана возникновением
опричнины. Царь и раньше относился к боярам подозрительно, но под влиянием
Марии он в каждом боярине стал видеть лютого врага. Его окружили новые
любимцы: Малюта Скуратов, Федор Басманов, князь Афанасий Вяземский, Бельский,
Василий Грязной и другие. После смерти митрополита Макария духовником царя
стал архимандрит Чудова монастыря Левкий, родной брат Грязного. Эти люди,
признававшие только свои личные интересы, не стеснялись в выборе средств. Они
приобрели расположение царицы, всячески потворствовали ей, льстили,
расхваливали ее царю и в то же время замкнули Иоанна и Марию в плотное
кольцо, через которое не мог проникнуть никто другой; Князь Вяземский первый
предложил Иоанну создать особую дружину борцов с крамолой. В эту дружину
должны были войти «лучшие люди» и, конечно, прежде всего ближайшие. Чтобы
успешнее склонить Иоанна к осуществлению этого проекта, Вяземский и Грязной
«открыли» грандиозный заговор, в котором будто бы были замешаны десятки бояр.
Этот несуществующий заговор изобразили в таких ярких красках, что Иоанн
испугался и бежал в Коломенское, а оттуда перебрался еще дальше, в село
Тайнинское. Мария ехала с ним, В Тайнинское явилась депутация от бояр и
духовенства. От имени населения Москвы царя умоляли вернуться в столицу.
Иоанн не хотел слышать об этом. Целый месяц (с 3 января по 2 февраля 1565
года) Иоанн упрямился. Наконец, он объявил, что возвратится в Москву, если
бояре согласятся на его условия. А условия он обещал объявить в Москве.
Бояре, конечно, должны были согласиться, и царь вернулся в Кремль.
Тридцатилетний Иоанн выглядел дряхлым стариком. Желтая, морщинистая кожа
обтягивала череп, на котором не осталось почти ни одного волоса. Из глубоких
впадин глядели совершенно тусклые, безжизненные глаза. Бояре не узнали своего
царя. Но в этом теле, дряхлом по виду, жил могучий злобный дух. Когда, через
неделю после возвращения в Москву, были объявлены «условия» царя, все ахнули.
Иоанн назначал себе тысячу телохранителей и называл их опричниками. Он
объявлял своей личной собственностью около двадцати богатых городов и
большинство московских улиц. Эту часть Руси и Москвы он называл «опричниной»
и объявлял себя полным ее хозяином, В ведение бояр отдавалась остальная часть
государства — «земщина». До начала раздела «земщина» обязывалась уплатить
царю огромную для того времени сумму в 100000 рублей, в возмещение расходов
по пребыванию в селе Тайнинском. Боярам оставалось только покориться.
Наступила кровавая полоса опричнины.
В первое время опричники вели себя сравнительно скромно. Царь придумал для
них особую «форму», к их седлам были привязаны собачьи головы и метлы в знак
того, что они призваны грызть царских лиходеев и выметать крамолу с земли
русской. Опричники скоро стали находить «крамолу» среди зажиточного
населения. Они попросту занялись грабежами. Ватагами они нападали на купцов,
нагружались ценным добром, а при малейшем сопротивлении убивали ограбленных.
Когда возникали жалобы, виновные заявляли, что пострадавший уличен в злых
умыслах, и дело немедленно прекращалось. Убедившись в своей безнаказанности,
опричники осмелели. Они стали совершать набеги даже на боярские вотчины. При
этом предусмотрительно избирались бояре, впавшие в немилость у царя. Их
жалобы, конечно, оставались без последствий.
Чтобы вполне обеспечить себе безнаказанность, главари опричнины каждый день
доносили царю об открытых ими боярских заговорах. Это особенно любопытно
потому, что в начале XIX века французский министр полиции Фуше последовал
примеру русских опричников XVI века, сказав свою знаменитую фразу:
«Чтобы держать императора в руках, нужно всегда иметь наготове пару хороших
заговоров».
Опричники своими непрерывными открытиями «заговоров» так напугали Иоанна, что
он решил покинуть Москву и переселиться в Александровскую слободу, Мария,
отлично знавшая, что царя лишь пугают, не последовала за ним и осталась в
Кремле. Иоанн отнесся к этому равнодушно. Мария как жена перестала для него
существовать. Он снова завел обширный гарем, в котором чувствовал себя
прекрасно. Царица, не стеснявшаяся и раньше, в отсутствие царя дала полную
волю своим порочным инстинктам. В Кремлевском дворце, на его женской
теремной половине, начались оргии, нисколько не уступавшие оргиям, которые
видела стольная палата. Своим главным фаворитом царица избрала пылкого
Афанасия Вяземского. Но, так как князь приезжал в Москву не каждый день, она
дарила своим вниманием многих других. Она совершенно перестала стесняться. На
пирах, которые устраивались во дворце чуть ли не каждый день, она появлялась
простоволосая, что в то время для замужней женщины считалось совершенно
непозволительным. Она вспомнила свою юность и нередко носила национальный
черкесский костюм, выгодно выставлявший ее фигуру, но резко отличавшийся от
целомудренных одежд русской женщины XVI века. Слухи о том, что делается в
царском дворце, распространялись среди населения Москвы, и как всегда в таких
случаях, принимали легендарные формы. Рассказывали, что царица показывается
мужчинам совершенно обнаженная, что у нее в теремах живут тридцать
любовников, которых она по очереди требует к себе, и т. д. Эти слухи дошли до
Александровской слободы. Малюта счел долгом передать их царю. Иоанн
усмехнулся и сказал:
— Узнаю царицу. Пусть веселится. А мы за нее Господу помолимся.
К этому времени царский дворец в Александровской слободе был обращен в нечто
среднее между крепостью и монастырем. Кругом возвышались прочные стены с
бойницами, из которых мрачно выглядывали жерла пушек. На вышках дежурили
дозорные, железные ворота всегда были заперты. Иоанн, начавший проявлять
несомненные признаки помешательства, решил, что для него и его приближенных
настало время покаяния. Он выбрал триста самых отчаянных опричников и объявил
их иноками. Себя он назначил игуменом, князя Вяземского—келарем. Малюту
Скуратова — параклесиархом. Всем были сшиты рясы, скуфьи и прочие
принадлежности иноческого облачения. Кроме того, для Иоанна были изготовлены
ризы.
Почти каждую ночь, около четырех часов, царь в сопровождении Малюты и
царевича Иоанна поднимался на колокольню и начинал звонить в колокол. Со всех
сторон в церковь спешили опричники. Случайный посетитель мог бы подумать, что
он находится в настоящем монастыре. Эти черные фигуры, одетые в подрясники,
со скуфьями на головах, ничем не отличались от простых монахов. Звон умолкал.
В обширном храме, тускло • освещенном лампадами, появлялся царь. Сгорбленный,
с лицом изрезанным глубокими морщинами, в длинной мантии, с посохом игумена в
правой руке, он производил впечатление инока-молитвенника. Начиналась служба,
которая длилась часа три-четыре. Служил священник, но царь все время
находился в алтаре и клал земные поклоны. Делал он это так усердно, что на
лбу у него постоянно была опухоль. Такого же усердия он требовал и от
«братии». Царь строго следил за тем, чтобы все опричники посещали эти ночные
службы. Ослушникам грозила суровая кара: заключение в сыром подвале, почти
без пищи, на десять-пятнадцать дней.
Служба кончалась в 7—8 утра. Затем все отправлялись в обширную стольную
палату, которую Иоанн велел называть «трапезной». Здесь начинался завтрак.
Царь не принимал в нем участия. Он становился за аналой и читал жития святых.
За этими завтраками вино лилось рекой и к девяти часам, когда нужно было
отправляться к обедне, «братия» была в сильно приподнятом настроении. После
обедни, во время которой царь опять бился лбом о каменный пол, все снова
собирались в трапезной. К этому времени иноческие одежды снимались. Блистали
парчовые кафтаны. золотое шитье и драгоценные камни. Во время обеда
настроение еще больше поднималось. Появлялись женщины и часам к трем дня
«монастырь» оглашался визгом, пьяным хохотом и непристойными песнями. Среди
такой обстановки, конечно, Мария совершенно не была нужна царю ч он
равнодушно относился ко всем доходившим до него слухам.
Мария, ободренная равнодушием Иоанна, постепенно дошла до крайности. Она,
вопреки древним традициям, стала показываться на улицах Москвы в открытых
экипажах рядом со своими любовниками.
Несмотря на равнодушие, с которым Иоанн относился ко всем слухам о разгульной
жизни Марии, он следил за каждым ее шагом. Ее похождения с любовниками его
мало интересовали, но когда ему сообщили, что царица организует партию,
которая намерена свергнуть его с престола, он решил принять меры,
У Марии, действительно, зародилась такая мысль. Момент для переворота был
очень удобен. Страна, истерзанная опричниками, управляемая случайными
временщиками, многие из которых кончили жизнь на эшафоте, совершенно отвыкла
от единодержавного управления. Иоанн, замкнувшийся в Александровской слободе,
казался своим подданным каким-то призраком. Свержение его не произвело бы
сколько-нибудь яркого впечатления. Впервые эту мысль высказал молодой боярин
Андрей Федоров, которого среди других приблизила к себе царица. Федоров
происходил из захудалого рода, но обладал честолюбием, доходившим до
болезненности. Сделавшись любовником царицы, он стал мечтать о царском венце.
К нему примкнули еще несколько молодых бояр. Создавалось нечто вроде
заговора. Втайне вырабатывался план убийства Иоанна и его приближенных.
Федоров, носивший звание конюшего, почти ежедневно бывал в Александровской
слободе, но не числился в опричниках. Однажды, после веселой трапезы, Иоанн
предложил рядиться.
— Да что! — воскликнул царь.— Нарядить кого-нибудь из нас царем. Погляжу,
какие окромя меня цари бывают. Принесли царский наряд, посох и венец.
— Федоров, облачайся! — приказал царь.
Среди общего смеха боярин надел царские одежды. Иоанн собственноручно надел
ему на голову венец, вручил посох, потом повел к возвышению, на котором
стояло кресло и усадил его. Сделав это, царь низко поклонился и сказал:
— Здрав буди, великий царь земли русской. Се приял ты от меня честь, тобою
желаемую. Но, имея власть сделать тебя царем, имею я власть и обратить тебя в
прах.
С этими словами Иоанн ударил Федорова ножом в грудь. Пьяные опричники
бросились на боярина и добили его. В тот же день были убиты остальные
заговорщики.
Узнав о смерти Федорова, Мария пришла в ярость и поклялась отомстить Иоанну.
Она собралась ехать в Александровскую слободу, но ее удержало одно важное
событие: пал митрополит Филипп, и в слободском дворце царило страшное
возбуждение. Митрополит Филипп не скрывал своего взгляда на правление Иоанна
и Марию.
Он открыто осуждал царя и царицу. По приглашению царя он из редка служил в
храме дворца Александровской слободы, В таких случаях Иоанн и опричники
приходили в церковь в своих обычных одеждах. Но однажды царю пришла фантазия
надеть мантию игумена, с высоким черным шлыком. Филипп стоял на горном месте.
Иоанн приблизился к нему и остановился, ожидая благословения. Митрополит
молча глядел на образ Спасителя, будто не замечая царя. Произошла томительная
пауза, наконец, Басманов сказал Филиппу:
— Святый владыко! Государь ждет благословения.
Филипп взглянул на Иоанна и твердо произнес:
— В сем виде, в сем одеянии странном не узнаю царя православного: не узнаю н
в делах царства... Благочестивый, кому поревновал, сицевым образом доброту
лица своего изменивши. Отколь солнце на небеси начало сияти, не было слыхано,
чтобы цари благочестивые свою державу возмущали. О царю! Мы приносим здесь
жертву Богу, а за алтарем неповинная кровь льется. В неверных языческих
царствах есть закон и правда, есть милосердие к людям, а на Руси нет их.
Достояние и жизнь граждан не имеют защиты. Везде грабежи, везде убийства, и
совершаются именем царя! Ты высок на троне, но есть Всевышний, Судия наш и
твой. Как предстанешь ты на суд его? Самые камни вопиют о мести под ногами
твоими! Государь! Вещаю яко пастырь душ. Боюсь Бога единого.
Это выступление митрополита взбесило царя. По его приказанию Филиппа
арестовали, заковали в колодки, заключили в монастырь св. Николая Старого и
морили голодом. Потом Филиппа отправили в Тверь, в Отрочь-монастырь.
