С детства не знающий удержа, развращенный боярами, которых он потом
безжалостно казнил, Иоанн всю жизнь был жрецом разврата. История знает только
две недели, когда он вел сколько-нибудь человеческую жизнь. Это были две
недели его первого брака.
16 февраля 1546 года семнадцатилетний Иоанн Васильевич женился на Анастасии
Захарьиной. Род Захарьиных был не из знатных, но Анастасия пленила царя своей
красотой и, главное, своей мягкой женственностью. Иоанн узнал женщин с
тринадцатилетнего возраста. Бояре, стремясь отвлечь его от дел правления,
наперерыв устраивали ему любовные связи. Благодаря этому царь менял своих
любовниц чуть ли не каждый день. За четыре года бояре сосватали ему несколько
сот девушек. Конечно, это, по большой части, были девицы, искушенные в
любовных чарах, старавшиеся завлечь царя кокетством и поддельной
страстностью. Среди бояр об Иоанне сложилось мнение, что он любит бойких,
страстных женщин.
Несмотря на всю уродливость условий, среди которых протекало детство царя, у
него, где-то в укромном уголке души, слабо тлела искра тихого счастья. «На
смотру», устроенном, по обычаю, для венчания жениха, Иоанн поразил всех своим
выбором. Боярышни, собранные со всего царства, кокетливо улыбаясь, так или
иначе старались обратить на себя внимание царя, а он выбрал Захарьину,
скромность которой вызывала насмешливые улыбки.
С обычной пышностью была отпразднована свадьба. Все с любопытством ждали, как
поведет себя царь. Как раз в это время Иоанн, под давлением Сильвестра,
торжественно утвердил перемену правления. Он созвал со всего царства выборных
людей и святителей и с благословения митрополита велел собрать Раду, которая
должна была управлять страной. Таким образом, он почти устранил себя от
государственных дел и мог отдавать много времени семейной жизни.
Прошла неделя, и бояре не узнали царя. Прекратились жестокие забавы с
медведями и шутами, не было слышно «срамных» песен, исчезли девушки,
наполнявшие терема дворца. Иоанн был со всеми приветлив, щедро помогал
нуждающимся. Он даже выпустил из казематов и застенков многих заключенных.
Эту перемену всецело приписывали влиянию его молодой жены. Действительно,
Анастасия всеми силами старалась оказывать на царя благотворное влияние, но,
если ей это и удавалось, то, как показало будущее, лишь потому, что Иоанну
нравился резкий контраст между прежней бурной жизнью и тихим семейным
счастьем. Это была первая и последняя вспышка той искорки, которая таилась в
нем.
Как уже сказано, Иоанн вел семейную жизнь всего две недели. В первых числах
марта в нем произошла резкая перемена, и притом без всякой видимой причины.
Однажды утром он позвал к себе в опочивальню одного из дежурных бояр.
Анастасия кротко заметила ему, что негоже звать мужчину в опочивальню, когда
она, царица, лежит в постели.
Иоанн цинично расхохотался и крикнул:
— Какая ты царица?! Как была ты Настька Захарьина, так и осталась. Захочу —
сегодня же тебя в монастырь заточу и опять женюсь.
Анастасия, не ожидавшая ничего подобного, тихо вскрикнула и расплакалась. В
это время вошел боярин. Он был очень смущен. Не только в царскую, но и в
боярскую опочивальню вход посторонним мужчинам был всюду закрыт. Боярин
остановился у двери, отвесил низкий поклон и стал ждать приказаний.
— Слушай, Семен Федорович!—сказал Иоанн, приподнимаясь на постели.— Скажи
там, чтобы медведей приготовили. Поиграть охота пришла.
Анастасия вздрогнула. Она знала, какие ужасы творились во время таких «игр»,
и надеялась, что царь от них отказался навсегда. Боярин еще раз поклонился и
вышел. Это был Оболенский, которому предстояло скоро самому пасть жертвою
«игр» царя.
После ухода боярина Анастасия стала умолять Иоанна отказаться от его затеи.
— Вспомни, государь,— говорила она,— как мы с тобой до сей поры жили. Как у
нас все было тихо, да ясно.
— Надоела мне тишина эта,— ответил Иоанн, вставая с постели.— Все одно и то
же. Буду жить, как раньше жил.
Молча одевшись, он вышел из опочивальни, не обращая внимания на ласковые
уговоры Анастасии.
В то же утро на «царской площади», перед Грановитой палатой состоялись
«игры». Царь любил, чтобы в них принимали участие люди, не знавшие, что их
ожидает. Для этого обыкновенно призывали каких-нибудь посадских людей,
предпочтительно — из дальних посадов. Так было и теперь. Как раз в Москву
прибыли несколько дальних посадских, у которых были какие-то тяжебные дела.
Они остановились в слободе, которая потом получила название Лефортовской. За
ними послали сани. Дьяк объявил им, что их хочет выслушать сам государь.
Посадские засуетились, надели лучшие кафтаны и помчались в Кремль. Их привели
прямо на царскую площадку, где уже собрались бояре, дьяки, служилые и ратные
люди. Красное крыльцо было загорожено высокой решеткой. На нем стояли
приближенные царя. Посадских поставили перед крыльцом. Вокруг них замкнулся
круг ратных людей, державших в руках копья. Через несколько минут на Красном
крыльце произошло движение. Несколько молодых рынд вынесли кресло с высокой
спинкой и поставили его на верхней площадке. Вслед за ними вышел Иоанн.
Площадь огласилась приветственными кликами, на которые царь ответил легким
кивком головы. Он уселся в кресло, подозвал к себе младшего Басманова и тихо
сказал ему:
— Начинай.
Басманов выступил вперед и обратился к посадским:
— Великий Государь, царь всей Руси, Иоанн Васильевич, жалует вас, посадские
люди, своею милостию.
Посадские бросились на колени.
— А милость та в том, что изволил государь допустить вас к игре пред его
царскими очами.
Басманов подал знак. Круг расступился. Показались три огромных бурых медведя.
Каждого из них, на длинных цепях, прикрепленных к кольцам, продетым через
носы животных, вели несколько конюхов. Звери, привыкшие к таким забавам,
нетерпеливо рвались вперед. Увидя медведей, посадские ахнули и окаменели. Еще
один знак Басманова, конюхи отпустили цепи, и звери бросились на свои жертвы.
Круг опять сомкнулся.
Посадские в ужасе бросились бежать, но бежать было некуда:
они находились в кругу, и всюду их встречали острые копья ратных людей.
Медведи догоняли их. Безоружные посадские, в порыве смертельного отчаяния,
пытались защищаться голыми руками, метались, падали, кричали. Царь, глядя на
эту жуткую травлю, громко хохотал. Ему вторили бояре. Дьяки и прочие люди
низшего ранга почтительно хихикали, но в душе трепетали: участь посадских
каждый день могла постигнуть и их самих.
«Потеха» скоро кончилась. Посадских, одного за другим, медведи подминали под
себя. Трещали кости. Привычным движением могучих лап звери брали свои жертвы
за затылок и сдирали кожу с волосами. Камни площадки покрывались кровью и
корчившимися телами. Иоанн хохотал до слез.
Наконец, сами медведи прекратили забаву. Облизываясь, они уселись в ожидании,
когда их поведут назад в клетки. Царь встал и ушел. За ним последовали бояре.
Конюхи взялись за цепи, площадка начала пустеть.
Прямо с «игр» царь отправился обедать. Вопреки обычаям дворца, после свадьбы
он требовал, чтобы за столом появлялась царица. Обыкновенно ее предупреждали
заранее, и она приходила раньше царя, чтобы встретить его у стола поклонами.
Иоанн вошел в стольную палату и остановился. Кроме слуг и дежурных стольников
там никого не было. Он нахмурился и спросил, ни к кому не обращаясь:
— Где царица?
Два стольника опрометью бросились в терем. Через несколько секунд они
вернулись и доложили, что царице неможется.
— Вздор!—крикнул царь.—Позвать ее. А той привести!—послал он вдогонку
стольникам.
Анастасия, действительно, была совсем больна. Не зная, что «игры» царя
происходят на площади перед дворцом, она подошла к окну своего терема и
увидела страшную картину травли. Это ее так потрясло, что с ней сделалась
истерика. Тем не менее, нужно было повиноваться. Анастасия освежила лицо
холодной водой и, едва держась на ногах, направилась в стольную палату. Царь
встретил ее мрачным подозрительным взглядом, но ничего не сказал. Только в
его шутках за обедом чувствовалось желание сделать ей что-нибудь неприятное.
С веселым хохотом он вспоминал отдельные эпизоды травли и обещал Анастасии
следующий раз взять ее с собою на Красное крыльцо. Этот обед был поминальной
трапезой для семейной жизни Иоанна.
IV
Женатый царь снова повел холостой образ жизни. Он предоставил все дела
правления боярам, а сам всецело отдался охоте, жестоким играм, поездкам по
монастырям и, главным образом, оргиям. К концу третьей недели после свадьбы
Иоанна, московский дворец снова наполнился женщинами, число которых доходило
до пятидесяти. Царь уже не требовал, чтобы к столу выходила Анастасия. В
стольной палате за трапезой присутствовали десятки женщин.
Среди них были жены и дочери дьяков, нередко даже бояр.
Этим путем многие успешно снискивали царскую милость. Например, исключительно
благодаря своей красивой дочери, возвысился мелкий дьяк Шемурин, который был
возведен в боярский сан. Анастасия совершенно отошла на задний план. Правда,
иногда у Иоанна пробуждалось к ней какое-то чувство, он ласкал ее, терпеливо
выслушивал ее упреки, иногда даже приказывал, чтобы за трапезой в стольной
палате не было ни одной женщины, и приглашал туда царицу, но эти вспышки
делались все реже. Анастасия утратила всякое влияние на своего державного
супруга.
Прошел год. Поведение Иоанна делалось все страннее. Было достаточно малейшего
повода, чтобы привести его в ярость. Во всех своих действиях он руководился
только капризами, впечатлениями минуты. Однажды Анастасия, воспользовавшись
хорошим настроением державного супруга, попросила его определить на
придворную службу одного из своих родственников. Почему-то эта просьба
показалась царю подозрительной. Он бросился на Анастасию с кулаками,
несколько раз ударил ее и потом ушел, многозначительно сказав:
— Хорошо, сделаю по-твоему.
На другой день родственника царицы привезли во дворец и одели в наряд шута.
Ничего не подозревавшая царица, по приглашению Иоанна, вышла в стольную
палату. Ей в глаза бросился шут, стоявший в углу. Шут стоял понурившись, так
что лица его нельзя было разглядеть.
— Вот,— весело обратился Иоанн к царице.— Вчера ты просила меня определить во
дворец Василия Захарьина. Сегодня он уже здесь. Василий Захарьин! — возвысил
голос царь.— Иди сюда!
Анастасия изумленно оглянулась. В это время от стены отделилась фигура
печального шута, и в нем царица узнала своего родственника.
— Василий!— обратился к нему царь.— Благодари царицу за милости. Она меня
упросила.
Захарьин поднял глаза, в которых светилась ненависть, смешанная с укором. Он
сделал несколько шагов, остановился н заговорил:
— Спасибо тебе, матушка-царица! Пожаловала ты меня! Весь род Захарьин
превысила! На том бью тебе челом. Только напрасно меня шутом поставила. Сама
шутить горазда. Уместнее пристало бы тебе шутихой быть.
Царь захохотал. Анастасия была близка к обмороку.
— Да и государь-батюшка,— продолжал Захарьин,— шутить дюже любит. И на него
шутовский кафтан пристал бы.
И на него...
Иоанн вскочил. Лицо его судорожно подергивалось. Вскочили и все другие
участники трапезы.
— Басманов! — прохрипел царь.— Сейчас же после трапезы... медведей.
Басманов ушел. За ним увели Захарьина.
— А тебе...— обратился Иоанн к Анастасии,— я давно обещал показать игру.
Сегодня увидишь.
— Нет, не увижу,— твердо сказала Анастасия,— Не увижу.
Убить меня ты можешь, но заставить глядеть не в твоих силах.
С этими словами Анастасия поднялась и, гордо взглянув на царя, удалилась.
Иоанн был ошеломлен. Ему казалось, что кто-то подменил его кроткую,
терпеливую Анастасию. Несколько минут в стольной палате царило молчание. Все
ждали, что царь сурово накажет царицу. Но у неуравновешенного Иоанна бывали
минуты, когда им овладевало великодушие. Совершенно неожиданно он рассмеялся
и воскликнул:
— Ну, и без нее обойдемся.
Гроза для царицы миновала. Веселая трапеза пошла своим чередом. А через два
часа на царской площадке лежал Василий Захарьин, весь изломанный самым
злобным медведем. Царь, но обыкновению, сидел на Красном крыльце. Он
заливался хохотом и кричал:
— Славно! Хорош у меня новый шут! Распотешил!
Анастасия лежала в глубоком обмороке.
Это было II апреля 1547 года. На следующий день в Москве вспыхнул пожар,
продолжавшийся около трех месяцев. Несмотря на все старание обывателей, пожар
не утихал. Москва обволоклась густой пеленой удушливого дыма, от которого
днем было почти так же темно, как ночью. Через неделю огонь стал угрожать
Кремлю. По совету ближних бояр, Иоанн удалился во временный дворец села
Воробьева. Прошла еще неделя, и загорелись строения в Кремле. Огонь не
пощадил и царского дворца. Горели арсеналы, в которых хранились большие
запасы пороха. Изредка всю Москву сотрясали глухие взрывы. Дым был настолько
удушлив, что во время церковной службы едва не погиб митрополит, служивший в
Успенском соборе.
Наконец, в июне пожар прекратился. От двух третей Москвы остались обгорелые
развалины. В главных очагах пожара температура была настолько высока, что
расплавлялись железные скрепы каменных домов. Население было разорено.
Началась полоса общего недовольства. Народная молва обвиняла в пожаре ближних
бояр. Иоанн затих. Страшное бедствие поразило его. Он прекратил оргии и
кровавые потехи. Целыми днями молился или беседовал с духовными лицами. Эта
перемена очень радовала Анастасию, которая к тому же всецело погрузилась в
заботы о недавно родившемся сыне, Дмитрии. Иоанн щедро жертвовал на
восстановление Москвы. Чтобы добыть деньги, он даже продал иноземцам
некоторые свои драгоценности. Спешно ремонтировался и кремлевский дворец.
Царица, со своей стороны, помогала населению всем, чем могла. Она, с
разрешения Иоанна, отдала почти все свои украшения. За это народ прозвал ее
«Милостивой».
Прошло два года со времени пожара Москвы. Город отстроился и принял почти
прежний вид. Иоанн, к радости Анастасии и народа, оставался мягким, доступным
и отзывчивым. Как и в первое время после пожара, он проявлял крайнюю
религиозность, посещал московские монастыри и храмы, всюду служил молебны,
делал щедрые вклады. Очевидно, стихийное бедствие произвело на него огромное
впечатление.
Во время пожара Иоанн дал обет посетить некоторые дальние обители, между
прочим — монастырь св. Кирилла, на Шексне (теперь—Вологодской губернии). Он
выехал в это паломничество в начале 1551 года, в сопровождении царицы и сына.
По дороге заехали в обитель св. Сергия, где доживал свои дни знаменитый
Максим Грек. Старец убеждал царя отказаться от такого далекого путешествия,
но Иоанн был непреклонен. При прощании Грек сказал царю:
— Помни, Государь, что ты берешь на себя тяжелое бремя.
Царевич не вернется в Москву.
Пророчество сбылось. Царевич Дмитрий скончался в дороге.
Когда Иоанн вернулся в Москву, в Кремлевском дворце потекли унылые дни.
Анастасия тосковала о сыне, похороненном где-то на берегу реки Яхромы, а царь
с утра до ночи молился.
В 1557 году родился Федор Иоаннович, и это еще более усилило значение царицы
в глазах бояр. Но на Иоанна она уже не имела никакого влияния. В нем к этому
времени начал просыпаться будущий беспощадный мститель боярщине, искалечившей
его в детстве.
В 1560 году, 7 августа, царица Анастасия скончалась. Она хворала всего три
дня, и самые искусные медики не могли определить ее болезни. Упорно говорили,
что царицу отравили.
Иоанн был искренне, глубоко опечален смертью Анастасии. Во время похорон он
шел за гробом, плакал, рвал на себе волосы. При виде его горя плакали многие
бояре, а во время опускания гроба в могилу митрополит даже разрыдался.
Целую неделю после похорон Анастасии Иоанн провел в одиночестве, не
показываясь даже ближним боярам. Наконец, он вышел в приемную палату. Но это
был уже совсем другой человек. Тридцатилетний царь сгорбился, лицо было
желтое, прорезанное морщинами. Глубоко ввалившиеся глаза беспокойно бегали,
горели недобрыми огоньками. Для Иоанна началась новая жизненная полоса,
давшая ему печальную славу «Грозного». Новая полоса началась и для всей Руси.
V
Летописец говорит:
«Умерший убо царице Анастасии нача царь быти яр и прилюбодействием зело».
Все инстинкты, которые Иоанн сдерживал за последние годы, теперь развернулись
стихийно. Стены Кремлевского дворца, видавшие много, никогда не были
свидетельницами такого необузданного разврата, который воцарился в них после
кончины царицы Анастасии. Весь дворец был превращен в сплошной гарем, где
всякий приближенный боярин был обязан участвовать в оргиях. Не желавших
подчиняться этому обычаю ждала суровая расправа.
Через неделю после погребения царицы Иоанн устроил роскошный пир. и котором,
кроме его любимцев, приняли участие и женщины, наводнявшие дворец раньше. К
концу пира началась настоящая оргия. В угоду царю, бояре совершенно перестали
стесняться. Остался сдержанным только престарелый князь Оболенский. Иоанн
обратился к нему с вопросом, почему он не принимает участия в общем веселье.
— Государь,— дрожащим голосом ответил князь.— Больно видеть мне на старости
лет, как русский царь в скомороха обращается и не хочу я сам скоморохом быть.
Взгляни вокруг себя: за царским столом сидят пьяные девки. То ли украшение
для твоей стольной! Вспомни родителя твоего, Василия Иоанновича! При нем не
было здесь такой срамоты. Чинно совершалась здесь трапеза, велись речи
разумные, не слышно было смеха пьяного, да песен грамотных. Вели казнить
меня, не выносит душа моя этого скоморошества.
Иоанн побледнел. Его губы судорожно подергивались. Но он сдержал себя и
притворно-ласково сказал:
— Спасибо тебе, князь Иван, что заботишься о нашем царском величин. Верно ты
служил моему батюшке и ценю я твои заслуги. Отпускаю тебя на сегодня.
Приходи завтра к полднику, увидишь другую трапезу.
Оболенский низко поклонился и ушел.
На другой день, к полудню, князь явился во дворец. Его провели в стольную
палату. Там он нашел царя и нескольких его приближенных. Женщин не было. Царь
