принимать отходников с семьями, и при предъявлении писем на семью надлежало
немедленно ее высылать на прежнее место жительства (ч. II, п. 14). Включая
это положение в Плакат, законодатели стремились предотвратить бегство
крестьян под видом выхода на заработки. Теми же соображениями было
продиктовано запрещение жениться крестьянам-отходникам в период работы на
заводах (ч. II, п. 15). Эту же цель преследовало положение об ограничении
времени отхода тремя годами (ч. II, п. 16). Власти понимали, что отзыв
квалифицированного работника, каким мог стать за это время отходник,
приводил порой к ущербу производства и нарушению «государственного интереса».
Поэтому Плакат предусматривал выплату компенсации за такого работного его
владельцу в размере 50 руб. После этого крестьянин-отходник становился
собственностью хозяина мануфактуры (ч. II, п. 15).
Предписание Плаката о паспортах имело огромное значение для народного хозяйства.
С помощью паспортной системы правительство могло контролировать продвижение
населения, ограничивать его во временных и пространственных рамках, оказывать
влияние на особенности формирования рабочей силы на предприятиях.
[14]
Введение паспортов в 1724—1725 гг. привело в отдельных случаях к перебоям в
снабжении строек рабочей силой.
Жесткий порядок, введенный Плакатом, разумеется, не устраивал многих как из
числа отходников, так и из числа работодателей. Одним из способов обойти
закон было предъявление фальшивых паспортов. К 1726 г. обнаружилось такое
количество подделок, что правительство решило перейти на паспорта,
изготовленные типографским способом. Однако вскоре дело застопорилось. После
вывода полков из уездов и передачи сбора налогов губернаторам и воеводам в их
же руки была передана и выдача паспортов. Это в свою очередь привело к новым
трудностям. Как писали авторы доношения в Сенат, «ежели обширной уезд,
например Московской, Новгородской и Нижегородской и иные многие тому
подобный, ис такова уезду несвободны в другой уезд в наймах ехать или для
работы итти, покамест не получат от воеводы пашпорта, а к воеводе в город
итти верст по сту и по двести, то он прежде, нежели работою своею на оплату
податей что достанет, последнее свое дорогою исхарчит». Кроме того, придя в
город «просители в городах за паш-портами волочатся». Правительство признало
доводы авторов до ношения вескими, и в 1728 г. было принято, решение
ограничиться «письменными» паспортами, заверенными приказчиком или
помещиком.
Лишь в 1731 г., когда армия возвратилась в уезды, была введена вновь система
«печатных» паспортов. Тех, кто появлялся с «письменными», было приказано, «не
пропуская, ловить и отсылать на прежние жилища».
Наконец, возвращаясь к Плакату как документу, регулирующему полицейские функции
армии, нужно затронуть вопрос о переводе крестьян. Система прикрепления
крестьян в местах приписки в оклад подати оказывалась в некотором противоречии
с, практикой, когда помещики свободно распоряжались своими крестьянами, могли
продать крепостного без земли в другой уезд перевести в свое поместье,
расположенное в другом районе. Разрабатывая Плакат и другие документы,
правительство стремилось учесть и это обстоятельство. 31 августа 1723 г. Сенат
приговорил, «чтоб душ по расположению полков из полку в полк бес челобитья и
указу не переводить»[15] В Плакате эта
идея была развита. Он устанавливает порядок, при котором помещик мог перевести
крестьянина, лишь подав об этом челобитную и представив обязательство о
платеже за него денег по-прежнему в местах «положения» в оклад на полк (ч. I,
п. 17).
Подводя итоги, мы можем констатировать, что реализация петровских планов
привела к созданию новой системы содержания и размещения армии. Эта система
имела три особенности. Во-первых, она была рассчитана на мирный период и
предусматривала содержание армии (при сохранении ее боеспособности)
длительное время. Во-вторых, новая система содержания армии составляла единое
целое с податной налоговой системой. Деньги, взимаемые с плательщиков при
участии армии, поступали непосредственно на нужды полков, что позволяло в
известной степени избежать издержек, связанных с передачей их в центральную
кассу и перераспределением вновь на полки. В-третьих, размещение полков среди
населения, с которого взимались деньги на их содержание, позволяло военным
контролировать положение на местах, эффективнее взыскивать недоимки, бороться
с бегством, подавлять проявления классовой борьбы. Создание паспортной
системы, ставшее возможным благодаря введению подушной переписи, позволяло
следить за перемещением населения и регулировать его в соответствии с
интересами феодалов и абсолютистского государства.
Произведена была перепись податного населения, вычислен расход по
содержанию армии, и разложен по душам. Переписи подлежали крестьяне всех
категорий (помещичьи, вотчинные, черносошные на государственных землях,
дворцовые, монастырские), холопы и так называемые «гулящие» люди, до
сих пор не платившие никаких податей и повинностей, жившие за чужим
«хребтом» («захребетники», «подсуседники») или просто бродившие с места на
место. Под страхом наказания (ссылка на галеры) «гулящие» обязаны были
записаться в ревизские сказки и превратиться в солдат и в крепостных
[16].
Ответственность за исправный взнос податей возложен был на помещика:
правительство требовало денег с него, а не с крестьян. Эта мера оказала
громадное влияние на дальнейшую судьбу крестьянства: она поставила
плательщика в полную зависимость от помещика и привела к тому, что
помещик сделался бесконтрольным хозяином и
настоящим владыкой над своими крестьянами.
Прикрепление крестьян при Петре, как сурово оно не проводилось в жизнь,
каким тяжёлым гнётом не легло на население, не имело ничего общего с
тем положением, какое сложилось для них со второй половины ХVШв
[17]. и продолжалось вплоть до уничтожения крепостного права (1861).
Прикрепляя крестьян, Пётр совсем не имел в виду превращать их в
помещичьих крепостных, в рабов: в податном классе он видел
такой служивый класс, каким были и другие сословия: дворянское,
городское; прикрепление совершалось во имя соображений государственных,
отнюдь не частных, не классовых: крепостное состояние было лишь формой
служения своему помещику с тем, чтобы дать ему самому возможность
отправлять свою службу, так что перестанет служить помещик, должны
быть освобождены от обязанностей к нему и крестьяне. Этот взгляд глубоко
вкоренился в народное сознание, и когда впоследствии помещики-дворяне
стали
действительно освобождаться от военной повинности, то крестьяне с
полным основанием требовали, чтобы освободили и их – не от рекрутчины,
а от крепостничества.
Подушная подать принесла государству в 1724г. более половины
государственного бюджета, но она же и отразилась на жизни населения
тяжелее всего.
По указу 1723г. холопы облагались государственными налогами наравне с
крепостными крестьянами сливаясь, таким образом, вместе с ними в
единое сословие, податный класс. Даже городская реформа 1718г.
вследствие которой появились относительно зависимые городские магистры,
городские гильдии с их выборными, независимыми от властей
представительствами имела целью создать надёжное тяглое сословие,
поставщиков казны.
В городской реформе красной нитью проходит та же мысль, которая
легла в основу реформ дворянства. Пётр понял, что необходимо
расширить и углубить сами источники государственного дохода, а не
просто изловчаться только в усилиях их исчерпать.
Конечно, и сама новая сословная структура податного населения,
и жёсткая регламентация прав и обязанностей каждого сословия, и
ограничения территориальных, а так же социальных перемещений
увеличивали шансы правительства при взимании платежей. При Петре
податные тяготы утроились, а население за время его царствования
сократилось на 20%.
И так для покрытия больших военных расходов Пётр повёл к податной
реформе, поощрению промышленности и торговли, а так же были приняты
такие меры как:
А) Выпуск низкопробной монеты (перечеканка из монеты
полноценной);
Б) Налоги разного рода, главным образом промысловые;
В) Монополии на табак, соль, сало, дёготь и др.
Г) Подушная подать.
3.Отношение к реформе Петра І современников.
Деятельность Петра І до сих пор не имеет в нашем общественном
сознании одной твёрдо установленной оценки. На Податную реформу Петра
смотрели по-разному, и его современники и мы. Одни старались
объяснить себе значение реформы для последующей русской жизни, другие
же занимались вопросом об отношении этой реформы к явлениям
предшествующей эпохи. Деятельность Петра обсуждали уже его
современники. Их взгляды сменялись взглядами ближайшего потомства,
судившего по преданию, понаслышке, а не по личным впечатлениям. Затем
место преданий заняли исторические документы.
Современники Петра считали его одного причиной и двигателем той
новизны, которую вносили в жизнь его реформы. Эта новизна для одних
была приятна, потому что они видели в ней осуществление своих
желаний и симпатий, для других она была ужасным делом, ибо как им
казалось, подрывались основы старого быта. Равнодушного отношения к
реформам не было ни у кого, так как реформы задевали всех. Но не
все одинаково резко выражали свои взгляды. Пылкая, смелая преданность
Петру и его делу отличает многих его помощников; старинная ненависть
слышится в отзывах о Петре у многих поборников старины. Первые доходят
до того, что зовут Петра «земным богом», вторые не страшатся
назвать
его антихристом. И те, и другие признают в Петре страшную силу и
мощь, и ни те, ни другие не могут спокойно отнестись к нему, потому,
что находятся под влиянием его деятельности. И преданный Петру
Наратов, двадцать лет ему служивший, и какой-нибудь изувер-раскольник,
ненавидевший Петра всем своим существом, одинаково поражены Петром и
одинаково не способны судить его беспристрастно. Многие люди, жившие
и после его смерти, продолжали ему удивляться не меньше
современников. Они жили в созданной им гражданской обстановке и
пользовались культурой, которую он так старательно насаждал. Всё, что
они видели вокруг себя в общественной сфере, вело начало от Петра.
О Петре осталось много воспоминаний, о том же, что было до него,
стали забывать.
Преобразования Петра І касались всех сторон общественной жизни и всех
классов московского общества. Поэтому люди всех направлений и
положений почувствовали реформу Петра и, задетые ею, так или иначе,
высказывали своё отношение и к преобразованию, и к преобразователю
[18]. Отношение это было разнообразно. Не все понимали, к чему
стремился Пётр, не все могли сознательно отнестись к преобразованиям.
Массе, реформы казались странными, ненужным и не понятным делом.
Народ не мог уловить в деятельности Петра, исторической традиции,
которую видим теперь мы, поэтому считал реформу не национальной и
приписывал её личному капризу своего царя. Однако много отдельных лиц,
не только из высших слоёв общества, но и из народных масс умели
сочувствовать Петру. Эти люди являлись деятельными сотрудниками государя.
Так, в эпоху Петра образовалось в его государстве две стороны
людей: противников и сторонников реформы.
В 1698г. стрелецкий розыск и резкие нововведения Петра по возвращению
из-за границы сразу возбудили внимание народа, который был удивлён и
жестокостью государя, и его немецкими еретическими замашками. В
обществе пошли оживлённые разговоры, о которых мы знаем довольно много
из дел Тайного приказа (Преображенского), занимавшегося следствиями
политического характера. В Москве и в областях роптали на Петра за
то, что «бороды бреет и с немцами водится и вера стала немецкая».
Соображая «чего ждать от басурмана», не удивлялись, что Пётр оказался
жестоким в стрелецком розыске. Однако проявление этой жестокости
поражало народное воображение; даже бабы говорили между собой, что
«которого дня государь и князь Ромодановский крови изопьют, того дня
и те часы они веселы, а которого дня не изопьют, и того дня им
хлеб не естся[19]». Позже, когда
с началом шведской войны очень усилились подати и повинности,
происходили частые рекрутские наборы, и служба дворян стала тяжёлой,
это напряжение государственных сил объяснили не политическими
потребностями, а личным капризом царя. Ему желали смерти, потому что
думали: «Как бы Петра убили, так бы и служба минула, и черни бы
легче было». Но Пётр жил и требовал от народа усиленного труда. Не
привыкшие к такому труду с отчаянием восклицали: «Мироед, весь мир
переел. На него, кутилку, переводу нет, только переводит добрые
головы. Пётр казался врагом; он дворян всех выволок на службу,
крестьян разорил с домами», побрал их в солдаты, а жён их «осиротил
и заставил плакать век». «Если он станет долго жить, он и всех нас
переведёт» - говорили в народе.
Таким образом, личность Петра и его культурные вкусы и политическая
деятельность были не поняты массой и возбуждали недовольства. Не
понимая происходящего, все недовольные с недоумением ставили себе
вопрос о Петре.
Уже в первые годы ХVШв. появилось несколько ответов. Заграничная
поездка предлог к одному ответу; «немецкие» привычки Петра создали
другой ответ. На почве религиозного консерватизма вырос третий, столь
же легендарный, как и первые два. Во-первых, стали рассказывать, что
Пётр во время поездки за границу был пленён в Швеции и там
«закладен в столб», а на Русь выпущен
вместо него царствовать немец. Поводами к этой легенде служили
рассказы о том, что Пётр в Швеции не «закладен в столб», а посажен
в бочку и пущен в море. Ходила в народе легенда о том, будто Пётр
родился от «немки беззаконной». И как царица Наталья Кириловна
стала отходить с сего света и в то число говорила: « Ты, де, не сын
мой, замененный». Не чём основывалось такое объяснение происхождения
Петра, высказывали наивно сами рассказчики легенды: «Велит носить
немецкое платье – знатно, что родился от немки».
В-третьих, наконец, в среде, кажется, раскольничьей, выросло
убеждение, что Пётр антихрист, потому что гонит православие, и
разрушает веру христианскую. «Получив широкое распространение в тёмной
массе народа, все эти легенды спутывались, варьировались без конца и
соединялись в одно определение Петра: «Он не государь–латыш; поста
никакого не имеет; он льстец, антихрист, рождён от нечистой девицы».
Но недовольство народа не переходило в общее открытое сопротивление
Петру. Народ, правда, уходил от тяжести государственной жизни целыми
массами в казаки, в Сибирь, даже в Польшу. Однако обаяние грозной
личности Петра, отсутствие самостоятельных, общественных союзов,
наконец, отсутствие единодушного отношения к Петру и реформе, привели
к тому, что
против реформы Петра были лишь отдельные местные вспышки.
Сторонники и сотрудники Петра являлись, без сомненья, меньшинством в
русском обществе; но воспитанные в школе Петра и поставленные им у
власти, они прониклись взглядами своего воспитателя и после его
смерти, не дали государству уклониться на путь реакции.
И знатный, и не знатный, и русский, и не русский, и обруселый
иноплеменник одинаково могли подняться до непосредственной близости к
царю – реформатору. Поднимались до такой близости и иностранцы,
случайно появившиеся в России и ей чуждые; но Пётр лаская из и
доверяя им, не ставил из не первые места; везде над ними
возвышался русский человек, хотя бы и меньше иностранца знавший
дело.
Однако авторитет могучего государя, привычка к долгому совместному
служебному и житейскому общению, привычка к новым формам
государственной жизни и деятельности соединили всю эту разноплеменную
и разнохарактерную дружину Петра в плотный, однородный круг
практических государственных дельцов. Не во всём понимая и разделяя
планы Петра, его дружина вела, однако, государство по привычному пути
и после смерти реформатора –
государя. Необычайное распространение в обществе ХVШв. преувеличенной
похвалы личности и делам Петра, составленных современниками реформы,
свидетельствует о том, что сочувствие Петру было очень сильно, среди
более или менее образованных людей.
Такие личности, как Татищев и Посошков, действуя в совершенно
различных сферах общества, выполняли одно и то же назначение:
являлись хранителями новых начал общественной жизни, получивших силу
с царствованием Петра. Они своими трудами, речами и жизнью
распространяли эти начала среди косной и недоверчивой массы и, увлекая
многих за собой, были действительными сотрудниками Петра.
Хотя и достаточно было у Петра таких сотрудников, однако они
оставались в меньшинстве. Уже в конце царствования Петра Посошков
