было альтернативы. Об этом свидетельствует и история ряда буржуазных
государств, находившихся в экстремальных военных условиях. Наиболее
характерна в этом отношении Германия периода первой мировой войны, когда
неимоверно усилилась централизаторская директивная роль государства.
Вспомним, что в России в конце 1916 г. была введена своего poда разверстка и
запрещена свободная торговля зерном. В марте 1917 г. Временное
правительство установило хлебную монополию и ввело карточки на хлеб и другие
продовольственные продукты. Другое дело, что буржуазные государства в отличие
от Советского не вторгались в отношения капиталистической собственности,
сохраняли в неприкосновенности буржуазные производственные отношения.
В свете марксистских представлений о социализме (общество без товарно-
денежных отношений, без денег и т. д. ) советские законодательные акты о
национализации промышленности, отменявшие частную торговлю, суживавшие
товарно-денежные отношения, рассматривались сквозь призму их
«социалистичности», как идущие в направлении к социализму. Сказалась и
живучесть взглядов «левых» коммунистов. Их фракция в партии была распущена,
но носители этих взглядов остались. Более того, практика как бы подтверждала
их правоту. Чем дальше, тем больше усиливались процессы национализации
промышленности, натурализации заработной платы, свертывания частной торговли.
Получалось, что практически осуществлялось то, о чем в свое время говорили
«левые» коммунисты.
Воодушевленные иллюзией, будто переход к социализму, коммунизму — это дело
сегодняшнего дня, многие партийные и советские деятели соответствующим
образом трактовали ряд положений и Программы партии, принятой на VIII съезде
РКП (б). Так, положение Программы о проведении мер, «расширяющих область
безденежного расчета и подготавливающих уничтожение денег», рассматривалось
как указание на необходимость уже сейчас держать курс на отмену денег. Между
тем смысл этого положения программы был другой: отмена денег—это задача на
перспективу. Не случайно Ленин в мае 1919 г., спустя два месяца после
принятия Программы, со всей решительностью и категоричностью говорил о
невозможности уничтожить деньги, что они еще долго останутся.
И все же в условиях деформированной экономики идея социалистичности
«отмирания денег» оказывала определенное влияние на процессы в области
финансовой политики, да и на саму идеологию.
Как пример влияния войны на идеологию и практику можно рассматривать
милитаризацию труда. В Программе партии о милитаризации еще ничего нет. Здесь
по вопросу о мобилизации рабочей силы упор сделан на роль в этом
профессиональных союзов, на перевоспитание масс, на воспитание
социалистической дисциплины. В тезисах же ЦК РКП (б), принятых к IX съезду
партии (март 1920 г.), уже появляется следующее положение: «В переходной
стадии развития в обществе, отягощенном наследием самого тяжкого прошлого,
переход к планомерно организованному общественному труду немыслим без мер
принуждения как в отношении к паразитическим элементам, так и в отношении к
отсталым элементам крестьянства и самого рабочего класса. Орудием
государственного принуждения является его военная сила. Следовательно, элемент
милитаризации труда в тех или других пределах, в той или иной форме неизбежно
присущ переходному хозяйству, основанному на всеобщей трудовой повинности».
[4]
Как оценивался «военный коммунизм» вождями партии? Начну с Ленина. Его
подходы в осмыслении этого феномена были различны, одни—в годы гражданской
войны, т е. тогда, когда эта политика проводилась, другие— после гражданской
войны. В работах Ленина 1918—1920 гг.—статьях, докладах, выступлениях—мы не
«найдем ни одного высказывания, которое дало хотя бы малейший повод считать,
что он в это время разделял иллюзии, будто экономическая политика имеет
целью переход к коммунизму и что страна уже вступает в коммунизм. Приведу
лишь несколько его высказываний конца 1919 и 1920 гг. когда «военный
коммунизм» уже сложился в определенную систему.
Декабрь 1919 г.: «Мы думаем, что сейчас вводить социалистический порядок мы не
можем — дай бог, чтобы при наших детях, а может быть, и внуках он был
установлен у нас»[5] « Если название
«коммунистическая партия» истолковать так, как будто коммунистический строй
осуществляется сейчас, то получится величайшее извращение и практический вред,
сводящиеся к пустейшему бахвальству».[6]
Февраль 1920 г.: «Переход к социализму—это самая трудная задача, и он займет
много лет, а внутри перехода «наша политика распадается на ряд еще более
мелких переходов».
Октябрь 1920 г.: «Поколению, воспитанному в капиталистическом обществе, еще не
суждено создать общество коммунистическое».
[7]
Но кончилась гражданская война. Страна перешла к НЭПу и Ленин, осмысливая
предыдущую политику, рассматривает ее уже в двух аспектах. С одной стороны как
вынужденную, как следствие войны и разорения. С другой — как нацеленную в
известной мере в будущее. Эта политика, говорил он, «до известной степени
предполагала — можно сказать, безрасчетно предполагала, — что произойдет
непосредственный переход старой русской экономики к государственному
производству и распределению на коммунистических началах... Не могу сказать,
что именно так определенно и наглядно мы нарисовали себе такой план, но
приблизительно в этом духе мы действовали»[8]
. На этом пути партия потерпела тяжелое экономическое поражение.
[9]
Высказывания Ленина, относящиеся к двум периодам (1919—1920 гг. и 1921—l922 гг.
на первый взгляд противоречивы. Одни говорят только о вынужденности
экономических мер, другие — о расчетах на переход к коммунистическому
производству по распределению. Если рассматривать высказывания Ленина в сумме,
не противопоставляя одни другим, то суть проблемы, на наш взгляд, сводится к
следующему: чрезвычайные экономические меры, составившее систему «военного
коммунизма», определялись нуждами войны, но объективно они не только
закрепляли н защищали социалистические завоевания Октября, во и осуществляли
лобовую атаку капитализма, как бы форсировали переход к социализму. «...Мы с
налету, на гребне энтузиазма рабочих и крестьян, захватили необъятно много.. .»
[10], —отмечал Ленин.
Н. И. Бухарин, являвшийся весной 1918 г. одним из лидеров «левых» коммунистов, в
последующее время гражданской войны по существу оставался на «левых» позициях.
В изданной в 1920 г. книге «Экономика переходного периода» он теоретически
обосновывал политику тех лет как направленную к коммунизму. После перехода к
нэпу он уже более трезво оценивал ее: «Военно-коммунистическая политика,—
говорил он в 1925 г.,— имела своим содержанием раньше всего рациональную
организацию потребления... Эту историческую роль система военного коммунизма
выполнила».[11]
Так же оценивал «военный коммунизм» Л. Б. Каменев. На IX Всероссийском съезде
Советов в 1921 г. он говорил: «Мы вынуждены были превратить Россию в
укрепленный лагерь и разрешать все вопросы хозяйства с точки зрения фронта, а
не с точки зрения правильных хозяйственных расчетов. У нас был тогда
единственный расчет—победить врага».[12]
Л Д. Троцкий в ряде выступлений начала 20-х годов оценивал «военный коммунизм»
как «режим осажденной крепости», все его составные части определялись
необходимостью сломать сопротивление контрреволюции и отстоять Советскую
власть.[13] В изданной в 1923 г. брошюре
Л. Д. Троцкий ответил и на такой вопрос: «Не надеялись ли мы перейти от
военного коммунизма к социализму без больших хозяйственных поворотов,
потрясений и отступлений, т. е. по более или менее прямой восходящей линии?
Да,— писал он,— действительно, в тот период мы твердо рассчитывали, что
революционное развитие в Западной Европе пойдет более быстрым темпом. Это
бесспорно». Предполагалось, что если европейский пролетариат возьмет власть,
то он «поможет нам технически и организационно и, таким образом, даст нам
возможность путем исправления и изменения методов нашего военного коммунизма
прийти к действительно социалистическому хозяйству. Да, мы на это надеялись».
[14]
Нельзя согласиться с авторами, утверждающими, что будто бы сам Ленин признавал,
что «военный коммунизм» был ошибкой. Нет, не так однозначно Ленин оценивал эту
политику. По его словам, в тех условиях «в основе эта политика была правильна».
[15] « Меньшевики, эсеры, Каутский и К" ставили нам в вину этот «военный
коммунизм». Его надо поставить нам в заслугу»
[16], он был «условием победы в блокированной стране, в осажденной крепости»
[17]. «Не в том дело, что была экономическая система, экономический план
политики, что он был принят при возможности сделать выбор между той и другой
системой. Этого не было».[18]
Не об ошибочности «военного коммунизма» говорил Ленин, а о том, что в ходе
его осуществления были допущены серьезные ошибки. Это, конечно, не одно и то
же. В 1922 г., осмысливая предыдущий этап экономической политики, Ленин
подчеркивал мы «очень много погрешили, идя слишком далеко, мы слишком далеко
зашли по пути национализации торговли и промышленности, по пути закрытия
местного оборота мы меры не соблюли», «мы зашли дальше, чем это теоретически
и политически было необходимо», «был целый ряд преувеличений».
Итак, в «военном коммунизме» нужно различать то, что было неизбежно,
необходимо, диктовалось условиями войны и не имело альтернативы, и то, что
определялось иллюзиями теоретической мысли, субъективными взглядами
ПОЛИТИКА «ВОЕННОГО КОММУНИЗМА» И ТРАНСПОРТ
Как уже было отмечено выше, В. И. Ленин расценивал «военный коммунизм», во-
первых, как вынужденную меру, благодаря которой, несмотря на всю ее
жестокость, удалось отстоять независимость советской республики, во-вторых,
как ошибку, которую нужно было исправить.
Если прежде делался упор на первой ленинской оценке этой политики, то
теперь «военный коммунизм» нередко представляется чуть ли не исторической
моделью социализма, которая-де оказалась сплошной ошибкой, а потому и
несостоятельной. На мой взгляд, и та и другая точки зрения односторонни,
находятся в противоречии с диалектической, неоднозначной оценкой политики
«военного коммунизма», данной В. И. Лениным.
Представляется, что неправы те авторы, которые считают «военный коммунизм»
деятельностью большевиков, направленной на реализацию идей Маркса о
коммунистической формации, приведшей к катастрофическим результатам.
Во-первых, неправомерно винить «военный коммунизм», как это иногда делается,
в падении производства за 1913—1920 годы. Необходимо учитывать, что сначала
экономика России понесла весьма ощутимые удары в результате первой мировой
войны. Далее развал продолжался при Временном правительстве и только затем
последовала Октябрьская революция, приведшая к смене владельцев
собственности. И лишь после всех этих событий начинаются разрушения периода
гражданской войны. Кстати, гражданская война — вовсе не синоним политики
«военного коммунизма». Война — это всегда разрушения на территории, где
ведутся боевые действия, и винить ту или иную политику — неправомерно. А
если обратиться к состоянию транспорта, то стоит посчитать, сколько русских
судов было угнано за рубеж, продано другим странам, сожжено на речных путях.
Из одной только Одессы французские интервенты увели 120 судов. Только в
Чусовую Колчак согнал 200 судов, выпустил 200 тыс. пудов керосина, поджег
его и огненной стихией уничтожил флот до основания. Если посмотреть, сколько
паровозостроительных заводов оставалось на территории Советской России, то
сразу станет понятным, что увеличить выпуск паровозов Советское государство
не могло, материальных возможностей для этого просто не имелось.
Во-вторых, нельзя согласиться и с тем, что действия Советского правительства
в годы войны представляли собой попытку ввести в практику непосредственно
коммунистические начала. Так, в числе «коммунистических» декретов иногда
называют декреты о национализации торгового флота и железнодорожного
транспорта, принятые еще до начала гражданской войны. Необходимость такой
меры признавалась большевиками и, кстати, другими социалистами еще до
революции, а ныне признается и многими капиталистическими странами, которые
национализировали наиболее важные средства транспорта. Единство позиций
достаточно различных политических сил в этом вопросе вызывается тем, что на
транспорте границы собственности «технологически» ломаются раньше, чем в
любой другой отрасли экономики. Ведь именно Россия, которую заслуженно
называли военно-феодальной, была первой в мире страной, которая еще в 1869 г
установила бесперегрузочное товарное сообщение между отдельными группами
железных дорог, принадлежавшими разным собственникам. В 1889 г. такой
порядок был введен на всей территории страны, на всей сети железных дорог,
чем и была обеспечена их технологическая целостность. В дореволюционное время
функционировало МПС, осуществлявшее централизованное управление железными
дорогами. Оно утверждало тарифы на перевозку грузов и пассажиров, наблюдало
за организацией перевозок и технической политикой на железнодорожном
транспорте, устанавливало общие технические условия на постройку железных
дорог, утверждало их уставы. Так что национализация являлась естественным
завершением этой прогрессивной тенденции. И большевики, отстаивавшие
необходимость обобществления транспортных средств, защищали не столько
коммунистические идеалы, сколько руководствовались технико-экономической
целесообразностью
Вместе с тем нельзя забывать, что после Октябрьской революции против
национализации выступили прежние владельцы частных дорог и служащие правлений
казенных дорог. Кроме того, национализация была неправильно воспринята рабочими
транспортных предприятий. Речники, моряки, железнодорожники действовали по
принципу: «Урал — уральцам», «Волга—волгарям», создавали на дорогах и
пароходствах свои комитеты, отстаивали групповые интересы. На железных дорогах
были образованы свои самостоятельные Советы, как органы хозяйственного
управления железными дорогами, последовательно действовали Викжель
(Всероссийский исполнительный комитет железнодорожного профессионального
союза), Викжедор (Всероссийский исполнительный комитет железнодорожников).
Таким образом, на железных дорогах утверждался своеобразный
анархо-синдикализм. Более того, транспортники противопоставляли свои выборные
организации государственным органам управления. И правительство Ленина в
первые послереволюционные месяцы вынуждено было пойти на уступки транспортным,
рабочим, согласившись на самоуправление транспортных предприятий и выборность
коллегий, хотя Ленин неоднократно подчеркивал необходимость для железных дорог
жесткой централизации. Ленин критиковал попытки «социализации» флота,
предпринимавшиеся во многих пароходствах. Он говорил: «Задача
социализма—переход всех средств производства в собственность народа, а вовсе не
в том, чтобы суда перешли к судовым рабочим, банки к банковским служащим. Если
такие пустяки люди всерьез принимают, то надо национализацию отменить».
[19]
Как оценить эту политику? Как соответствующую «социалистическому идеалу» или,
напротив, как отход от идей Маркса? На деле установление самоуправления на
транспорте и выборность коллегий железнодорожников на местах, а не
назначение органами Советской власти были шагом назад по сравнению с
дореволюционным временем, когда действовало МПС. Однако эта мера была
единственно правильной, так как, благодаря ей, уже в непродолжительное время
можно было убедить рабочих в том, что такой метод управления транспортом
парализует его работу. Самоуправление и коллегиальность порождали
местнические тенденции и расхлябанность, нарушали хозяйственные связи,
дисциплину, график движения поездов. И только после этого «наглядного» урока
Советское правительство постепенно усиливает централизацию управления и
вводит на транспорте единоначалие. Коллегиальное управление водным
транспортом было отменено постановлением СНК от 25 мая 1920 г., т. е. уже на
завершающей стадии гражданской войны
Политику «военного коммунизма» иногда связывают с отменой денег и видят в
этом осуществление, идей Маркса о бестоварной природе социализма. Однако это
утверждение представляется излишне категоричным, что можно подтвердить
данными об организации работы транспорта в те годы. Конечно, в ходе войны
произошло сужение сферы действия товарно-денежных отношений Многие массовые
грузы перевозились бесплатно, но и то только с 1920 г., т. е. с тех пор,
когда хозяйство было окончательно подорвано Определенная часть грузов в
течение всей гражданской войны перевозилась за плату. При этом плата за
перевозки осуществлялась по системе дифференцированных тарифов,
применявшихся еще в дореволюционное время. В ходе войны, а именно с 1 июля
1920 г., эта тарифная система была упрощена, однако не отменена, хотя еще в
январе был принят декрет об упразднении Народного банка.
Спрашивается, если большевики совсем отказались от действия товарно-денежных
отношений, зачем было думать о тарифной системе? Ведь платность перевозок
отменялась совсем только через год после упразднения Народного банка—с января
1921 г. Как понять эти действия Советского правительства? Как стремление
воплотить идею Маркса о несовместимости товарного хозяйства с социализмом или
как отчаянную попытку в невыносимо трудных условиях найти выход из
трудностей? Как известно, с марта 1921 г. с переходом к нэпу платность была
восстановлена. Именно непоследовательность этого шага, так же, как и
допущение самоуправления на транспорте в первые послереволюционные месяцы,
