Наступила потеря речи".
Последовательность этих событии нереальна: констатировать явление
паралича и утраты речи можно лишь до потери сознания. Оставив умирающего без
врачебной помощи, авторы правительственного сообщения отказались от помощи
специалистов и при составлении текста.
Не много ли лжи для небольшой публикации "Правды"?
Врачи были вызваны к потерявшему сознание Сталину лишь 2 марта с
большим, может быть, роковым опозданием.
Предоставим слово майору в отставке А. Т. Рыбину, служившему в охране
Вождя. "Звонит Берия: "О болезни Сталина никому не говорите и не звоните".
В три часа ночи 2 марта подошла к даче машина. Все думали: наконец-то
прибыли медики. Ничего подобного. Оказалось, что приехали Берия и Маленков.
Берия, задрав голову, прогромыхал в зал. У Маленкова скрипели ботинки. Он их
снял и, держа под мышкой, вошел в носках. Встали соратники поодаль от
больного, некоторое время постояли молча. Сталин в этот момент сильно
захрапел. Обращаясь к помощнику коменданта Лозгачеву, Берия сказал: "Ты что
наводишь панику? Видишь, товарищ Сталин крепко спит. Не поднимай шумиху, нас
не беспокой и товарища Сталина не тревожь". Лозгачев стал доказывать, что
Сталин тяжело болен и ему нужна срочная медицинская помощь. Но соратники не
стали слушать и поспешно удалились из зала.
Ночью 2 марта медицинскую помощь Сталину никто так и не оказал".
По свидетельству подполковника В. Тукова, сотрудника Сталина по особым
поручениям, на даче все чаще стали раздаваться звонки врачей-доброхотов,
просивших допустить их к Сталину и уверявших, что они его вылечат. Звонили
даже из других стран. Один доброжелатель оказался особенно настойчивым. В
конце концов к аппарату подошел Берия. Без особых предисловий он спросил
настойчивого эскулапа:
"Ты кто такой? Ты провокатор или бандит?"
Врачи появились лишь утром. Вождь оставался без медицинской помощи
более тринадцати часов...
Таким способом устранения неугодных пользовался не раз и сам Сталин.
Однако пора было убедить детей тирана в том, что к его спасению
принимаются самые энергичные меры. "Все суетились, спасая жизнь, которую уже
нельзя было спасти". Светлане Аллилуевой запомнилась картина медицинского
аврала, она не заметила здесь никого из знакомых врачей, кроме одной молодой
женщины.
Веская улика.
И еще одна. 7 марта, через день после смерти Вождя, "Известия"
публикуют текст заключения авторитетной медицинской комиссии в обновленном
составе: "Результаты патологоанатомического исследования полностью
подтвердили диагноз, поставленный профессорами-врачами, лечившими И. В.
Сталина. Данные патологоанатомического исследования установили необратимый
характер болезни И. В. Сталина с момента возникновения кровоизлияния в мозг.
Поэтому принятые энергичные меры лечения не могли дать положительный
результат и предотвратить роковой исход".
Итак, для спасения жизни генсека с самого начала приняты все
необходимые меры, неусыпный контроль ЦК обеспечил правильное лечение,
исключил всякие случайности. Малейшие намеки на насильственную смерть
неуместны, даже преступны.
Вот что угадывалось в подтексте.
В последнем медицинском заключении, обнародованном
7 марта, сделан акцент на "необратимый характер болезни".
8 этой связи хотелось бы знать, каково было состояние здоровья Сталина
накануне гибели. В последнее время он не жаловался на недомогание, лишь сон
у него был тяжелым, но об этом мало кто знал. Доктор, пользовавший Сталина
несколько лет, рассказывал бывшему редактору "Известий" И. Гронскому, когда
тот в 1955 году вернулся из лагеря: "Во время сна Сталин вскакивал с
постели, кричал дико, кошмары буквально душили его. Не дай бог никому видеть
то, что мне довелось наблюдать..."
Аллилуева упоминает о совершенных отцом жестокостях:
"... память об этом не давала ему спать спокойно". Но, вспоминает дочь,
Сталин отличался крепким здоровьем, "сердце, легкие, печень были в отличном
состоянии".
Посол Индии К. Менон, посетивший Сталина 17 февраля, то есть незадолго
до внезапного удара, нашел диктатора в полном здравии.
Ему вторит Никита Хрущев, видевшийся с Хозяином за несколько часов до
"несчастья": "Не было никаких признаков какого-нибудь физического
недомогания".
Некоторые историки склонны видеть сына Сталина в роли свидетеля,
изобличившего заговорщиков. Даже этот записной алкоголик почувствовал
неладное. Вызванный 2 марта на кунцевскую дачу, он, как вспоминает его
сестра, "разносил врачей, кричал, что отца убили... убивают".
Хрущев утверждает, что в смерти Сталина был заинтересован только один
человек -- Лаврентий Берия. Это вполне согласуется с воспоминаниями
Аллилуевой о последних часах жизни отца.
Берия "был возбужден до крайности... Лицо его то и дело искажалось от
распиравших его страстей... Он подходил к постели больного и подолгу
всматривался в его лицо -- отец иногда открывал глаза... Берия глядел на
него, впиваясь в эти затуманенные глаза".
Но нет, не он один ждал смерти тирана. Маленкову, Хрущеву, Булганину,
всем остальным невмоготу стало существование под жесткой сталинской дланью.
А Берия... Чем этот палач лучше того? '
По-человечески их колебания понять можно. Только были ли они, были ли
эти соратники -- фавориты новые и старые -- людьми?
Мы упомянули о мужестве, столь необходимом в таком рискованном деле,
как устранение тирана. Можно подумать, что проявил его в полной мере только
один Берия. Но ведь то было мужество отчаяния. Крыса, загнанная в угол,
способна вдруг броситься на кошку... Пожалуй, все они, подручные Сталина,
были убежденными трусами. Мужчин в своем хозяйстве генсек не терпел.
И все же о Маленкове, Хрущеве и Булганине нельзя сказать, что они
стояли в стороне. Они не остановили злоумышленника, вместе с ним обманывали
народ -- относительно болезни и смерти Вождя. Но других вариантов не
существовало. Предстоял дележ власти, а за спиной чудилось горячее дыхание
старших соратников устраненного. Аллилуева дает нам в руки еще одну
несомненную улику:
"А когда все было кончено, он первым выскочил в коридор, и в тишине
зала, где все стояли молча вокруг, был слышен его громкий голос, не
скрывающий торжества: -- Хрусталев! Машину!"
... Некогда скорбеть о кончине диктатора. Да и к чему? Некогда делить
власть, ее надо брать. Берия поспешил на Лубянку и без помех овладел
центральным аппаратом на правах -- впервые! -- полновластного хозяина.
В Тбилиси экстренно отправлен специальный поезд с отборными
оперативниками. Задание-- вызволить из тюрем брошенных туда по приказу
Сталина руководителей ("Мингрельское дело"). И арестовать всех последних
фаворитов генсека. Возглавить эту освободительно-карательную экспедицию
Берия поручил своему испытанному помощнику Владимиру Деканозову, палачу без
страха и упрека.
Новая жизнь -- новые заботы. Прежде всего надо убрать лишних
свидетелей. Лишними оказались, помимо некоторых врачей, все охранники
кунцевской дачи. Двое, во избежание худшего, успели застрелиться. Офицеров
Берия отправил в отдаленные районы страны. Обслуживающему персоналу -- а там
водились даже генералы -- Берия приказал убираться вон. Это происходило,
как. с прискорбием отмечает дочь, на второй день после похорон.
"Совершенно растерянные, ничего не понимающие люди собрали вещи, книги,
посуду, мебель, грузили все со слезами на грузовики,-- все куда-то
увозилось, на какие-то склады... Людей, прослуживших здесь по десять --
пятнадцать лет не за страх, а за совесть, вышвыривали на улицу".
Да, а мебель-то, мебель зачем было вывозить? И книги. Здесь ведь можно,
нет, должно музей открыть. И ходили бы к Святому Месту паломники, как ныне
посещают Гори, родину Отца Народов, и то позорное место, под Кремлевской
стеной, где он схоронен.
Что ж, и ходили бы. Если бы не Берия. Единственное, пусть невольно
сотворенное злодеем благо. Зачтется ли оно ему?
В ходе судебного расследования, если бы оно состоялось при жизни
заговорщиков, можно было бы легко обойтись без личных признаний Лаврентия
Берия и соучастников. Вполне хватило бы косвенных улик. Иосифа Сталина
устранил его верный соратник. А прямые улики сгорели вместе с товарищем
Лаврентием в печи Московского крематория 23 декабря 1953 года.
Конец Папы Малого
Странная ситуация сложилась на верхних ступенях власти после смерти
Сталина. Хрущев к этому времени еще не был в Политбюро первым. Здесь все
решали Берия с Маленковым. Прежние фавориты Сталина -- Молотов, Каганович,
Ворошилов, Микоян -- не могли противостоять могущественному тандему и
подкрепить позиции Никиты Хрущева. Да и не хотели. Кабинетные интриганы,
многоопытные карьеристы, они никогда не доверяли друг другу, ревниво следили
за каждым шагом соперника, их ничто не объединяло. Впрочем, нечто общее в
них было -- жажда власти и страх ее утраты.
Опираясь на партийный аппарат, на многолетнюю традицию, Хрущев мог
добиться от функционеров-- в центре и на местах -- беспрекословного
подчинения своей воле. Но он не смел. А Берия выжидал.
Весной пятьдесят третьего в Политбюро установилось некое зыбкое
равновесие сил. Кто нарушит его первым?
Берия начал готовить почву для генеральной перетряски верховного органа
партии. У него был верный, как он думал, помощник -- Маленков, с его богатым
опытом и прочными связями в центральном аппарате. Берия опирался на
всесильные органы кары и сыска и мог уповать на разрозненность членов
Президиума. Кто сможет ему противостоять?
В мае из Киева прибыл один из старых сослуживцев Хрущева. Он принес
тревожную весть: органы госбезопасности и внутренних дел Украины получили
секретный циркуляр о мобилизации всех сил и переходе на режим боевой
готовности. Циркуляр был направлен из МГБ, но ведь органы курировал
Лаврентий Берия, директива исходила от него.
Природа наградила Никиту Сергеевича могучим инстинктом самосохранения.
Вызвав под благовидным предлогом кое-кого из провинции, он установил, что
секретный циркуляр послан не только на Украину. Сколько лет жил он,
партийный секретарь Никита Хрущев, под Сталиным, дрожа и пресмыкаясь, на
положении не то шута, не то лакея. Теперь вот-- Берия... Но как проникнуть в
его планы? И, будто сжалившись, судьба послала ему двух перебежчиков из
лагеря противника. Заместитель министра госбезопасности Иван Серов и министр
внутренних дел Сергей Круглов, взвесив шансы своего шефа -- а весами они
располагали точными,-- решили выдать его с головой. Они доложили Никите
Сергеевичу все, что знали о намерениях Берия, обрисовали оперативный план
вооруженного путча, диспозицию частей, назвали имена заговорщиков. В
уголовном мире это называется "заложить со всем бутером".
Где было знать Хрущеву, что сложись обстоятельства иначе, эти подручные
Берия вместе с ним вырезали бы весь курятник. И если два генерала положили
за благо изменить сегодня дорогому Лаврентию Павловичу, то они имели в виду
лишь свое личное благо. Захватив абсолютную власть, что сделает с ними
Берия? Верные ему выходцы с Кавказа, все эти кобуловы -- деканозовы давно
уже точат кинжалы...
В этих рассуждениях Серова и Круглова был свой резон. Перед Хрущевым
встала альтернатива: ударить немедленно, опередив заговорщиков, или уйти в
тень, отказаться от борьбы, от всего. Отдадим должное отваге Никиты Хрущева.
Он выбрал действие.
Первым делом надо было собрать в кулак членов Президиума ЦК -- решить
самую трудную задачу. Как он сам впоследствии рассказывал, ни один из бывших
подручных Сталина не был надежным, твердым человеком. Сказывалась
многолетняя школа. Молотов -- "тот еще тип" (подлинное выражение Хрущева).
Маленков -- близкий друг Лаврентия Берия. Ворошилов -- трус и подхалим.
Каганович -- никогда не знаешь, куда он повернет, к кому примкнет в
последний момент, Лазарь -- лицедей. Можно положиться на Булганина, но как
он поведет себя в случае отказа остальных?
Хрущев знал, конечно, что служба постоянного подслушивания охватывает
не только кабинеты членов ЦК и Президиума, ее щупальца проникли в квартиры,
на дачи, в личные авто. Телефонные разговоры, переписка давно уже попали под
неусыпный контроль.
Он начал с Николая Булганина, министра обороны. Армия -- единственная
сила, способная сломить дивизии охранников. С Булганиным Хрущев сошелся еще
в начале тридцатых годов. Вместе терпели унижения от Берия, вместе решили
держаться теперь. Разговаривали на даче, в саду. С Анастасом Микояном Хрущев
выехал за город в одной машине, оставил авто на шоссе и совершил с ним
ответственную прогулку вдоль лесной опушки. Микоян юлил: "Я знаю Лаврентия
Павловича с 1919 года, на моих глазах он вырос в крупного партийного
работника, нельзя же вот так вдруг убирать заслуженного деятеля... Пусть ему
укажут на ошибки... Он учтет товарищескую критику..." Пришлось Хрущеву
говорить с Микояном еще раз, когда почти все уже примкнули к нему.
Переговоры с Молотовым прошли, против ожидания, гладко. За несколько
дней до поездки с Хрущевым за город служба безопасности, не уведомив
Вячеслава Михайловича, сменила его личную охрану. Молотов давно с тревогой и
подозрением присматривался к этой нечистой паре, Маленкову -- Берия. Они
оттеснили его на второй, нет, на самый задний план и теперь готовят нечто
худшее. Он был непоколебимо туп, многолетний сподвижник Сталина, но
инстинктом самосохранения природа его тоже не обделила. Обещав свою
безусловную поддержку Хрущеву, Молотов предполагал, что тот одним ударом
покончит и с Берия, и с Маленковым. Но Никита Сергеевич надеялся разорвать
прочный тандем. Да и так ли уж прочен он был? Разве Маленкову наравне со
всеми не грозила скорая расправа?
Хрущев опасался решительного разговора с Маленковым:
вдруг выдаст с головой? Но лишь только он приступил к этому щекотливому
делу, как Маленков сразу согласился встать на сторону большинства. В тот же
день Хрущев предложил ему прощупать Ворошилова. Сам он не мог надеяться на
успех.
Маленков отправился на Воздвиженку. Председатель Президиума Верховного
Совета не ожидал такого поворота событий:
-- Что вы мне предлагаете? Лаврентий Павлович замечательный ленинец! Я
всегда уважал Лаврентия Павловича, и никто меня не переубедит!
-- Да не вопи ты ради бога,-- остановил его Маленков.-- Здесь никого
нет, кроме нас с тобой. Ты же ничего не знаешь, с нами все члены Президиума.
Если мы не примем экстренных мер, он передушит нас поодиночке, неужели не
понятно?..
Ворошилов сразу сник.
-- Да, я давно опасаюсь этого человека. Он способен на все. Надо
действовать. Считайте, что я с вами -- так и скажи Никите Сергеевичу.
И вот единство достигнуто. Булганин с Жуковым приступили к мобилизации
сил. Но как создать мощную боевую группу войск на подступах к Москве и в
самой столице скрытно от агентов Берия? Бывший начальник Генерального штаба
генерал армии Штеменко и генерал Артемьев, командующий войсками МВО,-- его
ставленники. Артемьев ранее командовал дивизией внутренних войск МВД.
Министр обороны Булганин удалил его из Москвы под благовидным предлогом
на летние маневры -- они уже начались в районе Смоленска. День ареста Берия
назначен на 26 июня. Как только Лаврентий Берия явится на заседание в
Кремль, будут подняты по боевой тревоге все военные академии и в столицу
войдут особо надежные дивизии.
Под Москвой дислоцировалась дивизия корпуса внутренних войск имени
маршала Лаврентия Берия. Их окружат по приказу министра обороны. Один полк
бериевских войск размещался в Лефортовских казармах. Казармы поручено
заблокировать.
Все члены Президиума ЦК знали о предстоящем заседании в Кремле, но
только трое -- Маленков, Булганин и сам Хрущев -- знали о том, что
произойдет на этом заседании, каков общий план операции. И еще один человек
был посвящен во все детали дела -- маршал Жуков. Но он был лишь кандидатом в
члены ЦК.
И вот он настал, этот день. Комендант Кремля генерал Веденин вызвал
из-под Москвы полк, которым командовал его сын. Школа курсантов имени ВЦИК
была поднята в ружье, Кремль буквально наводнен войсками.
26 июня 1953 года. В этот день, в час дня, Никита Хрущев позвонил
командующему войсками МВО генералу Кириллу Сергеевичу Москаленко по
кремлевской вертушке:
-- У тебя есть верные люди? Такие люди, которым ты доверяешь, как себе?
Москаленко: -- Найдутся, Никита Сергеевич. Хрущев: -- Возьми с собой
четырех человек. И пусть прихватят сигары.
Москаленко: -- Какие сигары?
Хрущев: --Ты что, забыл, как это называлось на фронте? Генерал
вспомнил. Хрущев имел в виду револьверы. Хрущев: -- Во дворе Генерального
штаба тебя с людьми будет ждать Булганин. Поторопись.
Москаленко тотчас вызвал офицера для поручений Виктора Ивановича
Юферева и сообщил о задании Хрущева. Он спросил подполковника:
-- Как ты думаешь, можно положиться на Батицкого? Павла Федоровича
Батицкого, первого заместителя командующего войсками ПВО, Юферев знал как
надежного человека, боевого генерала. Он добавил, что можно также вполне
положиться на Алексея Ивановича Баксова, начальника штаба.
-- Кого бы нам еще прихватить? -- спросил Москаленко.
Юферев назвал Ивана Григорьевича Зуба, начальника Политуправления войск
МВО. Москаленко вызвал Батицкого и Баксова. Зуб оказался дома, он обедал.
Решили заехать за полковником Зубом по дороге.
В машине Москаленко предложил предупредить Зуба по телефону.
Остановились около магазина "Динамо", и Юферев с папкой в руках вышел из
авто. Он позвонил на квартиру Зуба из кабинета директора магазина. Позднее,
когда все было кончено, Москаленко признался, что, пока Юферев находился в
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8
