Неравенство как стабилизатор структуры
Люди наделены сознанием, волей и активностью, поэтому в обществе неравенство проявляется как система преимуществ.
Система приоритетов очень сложна, но принцип ее действия прост: регулирование факторов социального выживания.
Социальные преимущества могут быть связаны с выгодным положением в социальной диспозиции, легкостью перемещения в привилегированные общественные слои, монополией на социально значимые факторы и аранжированы всеми теми характеристиками, которые демонстрируют повышение степени социальной свободы и защищенности. Классики «классики» (О. Конт, Г. Спенсер), «модерна» (М. Вебер, П. Сорокин, Т. Парсонс) и постмодернистской социологии (например, П. Бурдье) прямо говорят о фундаментальности и нерушимости принципа социального неравенства и его высокой функциональной значимости для организации общностей. Видоизменения претерпевают конкретные формы неравенства, сам принцип проявляется всегда. «И если на какой-то миг некоторые формы стратификации разрушаются, то они возникают вновь в старом или модифицированном виде и часто создаются руками самих уравнителей» , -- утверждает П. Сорокин. Он связывает неравенство с иерархическим строением общества и называет ряд причин утверждения устойчивых социальных форм неравенства, расслаивающих общество по вертикали, среди которых рост численности, разнообразие и разнородность объединившихся людей, необходимость поддержания стабильности группы, спонтанная самодифференциация, функциональное распределение деятельности в сообществе. Иной аспект каузальности просматривается в концептах теории социального действия Т. Парсонса.
Он концентрирует внимание на уникальных и потому фундаментальных функциях социальной системы, которые по этой причине приобретают характер социальной монополии. Незаменимость, обязательность и качественное различие этих функций предопределяют специализацию и профессионализацию (закрепление) за ними обособленных социальных групп, где энергетически насыщенные (экономические, производящие) общности подчиняются информационно насыщенным (политическим, правоподдерживающим и культуровоспроизводящим). Другая известная объяснительная модель объективной необходимости социального неравенства сформулирована марксизмом. В ней социальное неравенство выводится из экономических отношений, институционализации эксклюзивного права распоряжения полезным эффектом, который создается при использовании средств производства. Социальная монополизация дефицитных ресурсов в индустриальных обществах конституируется в системе субъектов собственности. Таким образом, социальное неравенство, классовое деление, эксплуатация как способ иерархического взаимодействия крупных социальных групп в экономическую эпоху рассматриваются как объективные следствия внутренних законов развития обществ западного типа.
В стратообразующей модели американского марксиста Э. Райта наряду с фактором владения собственностью выделяется второй не менее значимый фактор -- отношение к власти, которое конкретно трактуется как место в системе управления обществом. При этом большую роль играют сама идея многофакторности социального расслоения и признание дифференцирующей роли монополии на социальную функцию общественного управления. М. Вебер считал, что процесс социального слоения и занятия более выигрышных позиций в обществе организован достаточно сложно, выделяя три координаты, определяющие положение людей и групп в социальном пространстве: богатство, власть, социальный престиж.
Такая модель является не просто многофакторной, она знаменует переход от сфокусированного и линейного к пространственному исследовательскому видению проблемы, когда динамика социальных диспозиций фактически рассматривается как система векторных перемещений. Роль социального престижа, оценки членами сообщества реальной, иллюзорной или сознательно демонстрируемой социальной позиции, действительно чрезвычайно велика.
Она создает мифический, знаковый, символический мир разделяемых большинством ценностей и оценок, наделения социальной значимостью -- мир номинаций. Символика социальных «кажимостей», иллюзорно сконструированный имидж проявляются и в простых (демонстративных), и в достаточно экзотических формах. Так, в современном обществе аранжировка социальной истории присуща не только группам (как это было в советской России), но и индивидам. Таким образом, значение веберовского подхода состоит и в том, что он по-новому осветил так называемые объективные и субъективные критерии стратификации, что позже было сформулировано следующим образом: то, что люди считают критерием социального положения, становится реальным источником социального структурирования и регулирования отношений между ними. П. Бурдье развил концепт роли престижа, репутации, имени, официальной номинации в идее символического капитала, который наряду с экономическим, культурным и социальным капиталами определяет влияние (власть) и позицию своего носителя в общественном пространстве. Представления Бурдье о структурировании общества придают новый ракурс развитию теории неравенства, с одной стороны, генерализируя идею влияния социального субъекта на социум (в понятии «капитал»), а с другой -- формулируя идею многомерности (следовательно, и «иномерности») социального пространства. «Социальное поле можно описать как такое многомерное пространство позиций, в котором любая существующая позиция может быть определена, исходя из многомерной системы координат, значения которых коррелируют с соответствующими различными переменными», -- считает он . Многомерность и структурированность социального пространства, наличие множества находящихся в разных соотношениях позиций в свою очередь имеют различные теоретические объяснения и эмпирические описания.
Новелла о символах расслоения
Современное общество с его опосредованной ролевой коммуникацией делает людей субъектами разных, часто дезинтегрированных, социальных статусов. Идентификационная символика упорядочивает социальное пространство, закрепляя систему устойчивых обозначений общностей и их позиций. Она часто обманчива по существу, однако достаточно точно отражает тесную связь знаковых форм с важнейшими социальными характеристиками их носителей. Поскольку люди действуют, исходя из своего понимания знаков социального пространства (при этом опираясь на общепринятые и личные, стандартные и оригинальные, подтвержденные и гипотетические представления), мир общественной символики опосредует практически все формы коммуникации, собственно и являясь для людей миром их специфической действительности. Социокультурное производство, в котором каждая личность и сам социум предстают как специфический артефакт, в каждом своем акте содержит притязание на культурную легитимность. «Коллективно организованные образцы символических кодов» объективно структурируют социальное пространство, интегрируя страты, кристаллизуя классы, порождая то, что в привычном смысле слова называется «общество». Сложившаяся в современном обществе сложная ролевая и статусная диспозиция актуализирует проблему социального различения.
М. Вебер, определяющий социальный порядок как способ распределения символических почестей, рассматривал социальный статус как корпоративный символ, который формируется постольку, «поскольку он не является индивидуально и социально иррелевантной имитацией другого стиля жизни, но представляет собой основанное на достигнутом согласии совместное действие закрытого типа».
П. Бурдье специально изучал вопрос о том, как «посредством свойств и их распределения социальный мир приходит, в самой своей объективности, к статусу символической системы, которая организуется по типу системы феноменов в соответствии с логикой различий...» Прикладным аспектом этой проблемы является оценка статуса человека по определенным символическим индикаторам.
Внешнее символическое признание, престиж, является, по Веберу, индикатором страты, легитимизации ее социальной позиции и ее потенциальной или реально используемой монополии «особого рода». В достаточно точном смысле символическая стилизация жизни отдельных общностей и страт отражает устойчивость соответствующей структуры общества. Определенная символика, выработанный язык социальной коммуникации, внутренняя культура (субкультура), очень корректно отграничивающая «своих» от «чужих», конструирует не только внутреннее, но и внешнее общественное пространство (отношений, связей с другими субъектами) и тем самым способствует институционализации страты.
Российское общество в этом смысле имеет достаточно размытые и пересеченные контуры, хотя мы обоснованно говорим о дифференцированной структуре современных элит, включающих «старую» и «новую» подобщности. Маргинальность новых элит, как и новых слоев аутсайдеров, вынуждает их продолжать использовать сложившиеся прежде символические стереотипы и смысловые ценности, держаться традиционного для них знакового ряда; но процесс легитимизации статуса не столько связан с отграничением прежнего социального бытия, сколько с символической инициацией в новой общности. По мере закрепления в элите осваиваются новая культура и стиль, теряет социальный смысл гипериндикация (символическая демонстрация самопричисления). Как выявляется в результате сопоставления, символическая социальная «упаковка» субъекта оценивается в современной России довольно своеобразно: в первую очередь учитываются знаки принадлежности к власти, демонстрация уровня благосостояния (материальных «возможностей»), наличие «патронажа» и связанных с ним возможностей заимствования ресурсов.
В связи с этим меняются оценки социального престижа разных видов деятельности, когда физически или этически «грязная» работа все же считается более привлекательной с точки зрения денежного вознаграждения.
Профессиональная стратификация в значительной степени теряет свою первостепенность в определении социального статуса и престижа, поскольку вознаграждения очень иррационально соотносятся и с системными (общефункциональными) ценностями профессии, и с достигнутым уровнем профессионализма как таковым. По этим причинам соответствующие индикаторы социального положения оказываются содержательно запутанными и фактически неадекватными.
Динамика коэффициентов удовлетворенности, характеризующая изменения качества жизни россиян, показывает стабильный приоритет круга общения (0,8) и отношений в семье (0,77), которые определяют сегодня микромир человека. Н. Смелзер, обобщая современные социологические представления о классе, писал, в частности, о том, что многие исследователи отмечают значительно большую вовлеченность в семейные заботы людей из нижних, а не из средних слоев. В примерах, которые он приводит, просматривается социальное сходство с досуговым поведением россиян, характеристики которого подтверждают неразвитость среднего класса, выявленную по функциональным и формальным параметрам.
Изучение ценностных оснований идентификации в современном российском обществе (например, исследования С.Г. Климовой, В.А. Ядова и др.) показывает, что по сравнению с началом 80-х гг. значительно увеличивается эмоциональное переживание проблем витально-мотивационного и семейно-родственного комплексов. Эволюция индивидуального названия, включая характеристики номинации, легитимизирующей положение человека в социальной структуре, символически закрепляющей его общественный рейтинг, суть социография, описание происхождения, социализации жизненных свершений, статусной траектории конкретного человека. Даруя символический капитал, конвертируемый в эмоциональные формы поддержки, доверие, авторитет, политическое влияние, прямые материальные выигрыши, название приносит разного рода социальные прибыли. Номинация в современном обществе создает социальные страты, поскольку перераспределяет статусно подкрепленный престиж, задним числом формирует для поименованного социальную позицию, транслируя возможности «достичь особого рода монополии» (М. Вебер).
Речь идет, в сущности, о правилах социальной метаигры, договоре об условиях занятия тех или иных общественных позиций. Д. Белл именно в этом смысле определяет социальный класс как «институционализированную систему основных правил приобретения, удержания и изменения дифференциальной власти и связанных с нею привилегий». Такой договор, такого рода правила устанавливаются путем символической позитивной санкции -- легитимизации.
Номинация, признанная и затверженная норма отношений к субъекту (именно так она может быть рассмотрена в теоретической перспективе Р.К. Мертона), в случаях уклонения от правил установленной директивно или только рекомендуемой субординации создает более тонко проявленное социальное напряжение. Рассматривая общество как символический порядок, П. Бурдье описывает мобилизацию всех социальных ресурсов конкурирующих субъектов в целях завоевания официального имени.
«В символической борьбе... за монополию легитимной номинации... агенты используют символический капитал, приобретенный ими в предшествующей борьбе, и, собственно, любую власть, которой они располагают в установленной таксономии...»
Такая внешне бессмысленная борьба за символы: «значки», «марки», отвлеченные отметины социальной позиции на самом деле -- полная внутреннего напряжения содержательная работа по социальному продвижению, поскольку символический социальный капитал умножается, а «соотношение объективных сил стремится воспроизвести себя в соотношении символических сил».
Каждое поле, или сфера, социальных взаимодействий является пространством «более или менее декларированной» борьбы за установление официально закрепленных правил «разметки». Политика как особое пространство, где определяются и устанавливаются «правила правил» метасоциальной игры: законы, формальный регламент общественных взаимодействий, имеет ряд уникальных особенностей. Когда реальные капиталы для получения социальной номинации недостаточны и не действует логика взаимоучета власти монополий разного рода, в ход идет манифестация как символическая акция, становящаяся эффективной только в случае символического(информационного) резонанса , Ю.Л. Качанов формулирует вывод о том, что монополия производства системы легитимной социально-политической дифференциации имеет исключительное значение, так как воплощается в мобилизованных группах . Поскольку практика номинации устанавливает правила социальных отношений, поощрения, санкции и привилегии, закрепляя соответствующие стереотипы восприятия, возникает благодатная почва для имитации (и мобилизации новых) символических солидарностей, а также индивидуальной социальной принадлежности. Аскриптивная модель «культурного соответствия» предполагает развитие через вариативность, игру, инновационный поиск в социальном творчестве, способствует разложению «культурных консервов» общества. Достигательная модель требует аутентичного освоения норм и ценностей «приемной» культуры, ее ортодоксального поддержания, однако на начальных стадиях врастания в новую общность это происходит лишь формально и стандартная социальная символика получает эклектичные интерпретации и необычные акценты. Значительному большинству россиян сегодня приходится осваивать новые элементы социокультурной индикации, приобретать ранее не свойственные стереотипы, менять оценки и установки. Это неизбежно приводит к эклектизму, гипертрофированному следованию тем символическим социальным образцам, которые кажутся нормальными в новых общностях, достаточными не только для «включения», но и принятия в ней. Таким образом, социальная стратификация в конце концов предстает перед нами как сложившаяся культурная стилистика разных сосуществующих общностей. Этот результат не отрицает других оснований возникновения общественных структур и иерархий, однако позволяет констатировать, что возрастает роль социальной символики в поддержании регламента и упорядоченности социальной организации в современном обществе.
Стратификация современного российского общества
В процессе развития демократических и рыночных реформ социальная стратификация российского общества претерпела значительную трансформацию. Во-первых, коренным образом изменился сам характер стратификационной системы. Если в советском обществе преобладали черты этакратической системы, построенной на властных иерархиях и формальных рангах, то в современном российском обществе формулирование стратификационной системы происходит на экономической основе, когда главными критериями становятся уровень доходов, владение собственностью и возможность осуществлять самостоятельную хозяйственную деятельность. Во-вторых, сложился довольно многочисленный предпринимательский слой, высшие представители которого не только составляют существенную часть хозяйственно-экономической элиты, но и в ряде случаев входят в политическую элиту страны. Можно по-разному оценивать сущность, состав и структуру этого слоя, но нельзя не видеть, что переход к рыночной экономике породил качественно новые статусные группы, обладающие экономической свободой и претендующие на самые высокие места в системе общественной иерархии. В-третьих, в ходе реформ появились новые престижные виды деятельности, что заметно изменило социально-профессиональную стратификационную систему. Так, резко возрос престиж предпринимательской, коммерческой, финансово-банковской, управленческой, юридической и некоторых других видов деятельности (реклама, маркетинг, операции с недвижимостью и т.д.). В-четвертых, наметилось полярное расслоение общества, что находит выражение в растущей дифференциации доходов населения. Так, если незадолго до распада советского государства децильный коэффициент (соотношение средних доходов 10% наименее обеспеченных и 10% наиболее обеспеченных слоев населения) равнялся пяти, то в 1997 г. он повысился до двенадцати, а в настоящее время -- до двадцати пяти. В-пятых, несмотря на существенную социальную полярность общества, начинает формироваться средний класс, ядро которого образуют высокопродуктивные, инициативные и предприимчивые социальные категории (предприниматели, менеджеры, бизнесмены, фермеры, представители научно-технической интеллигенции, высококвалифицированные рабочие и др.).
Средний класс определяет стабильность социальной системы и одновременно обеспечивает ее динамичное развитие. Он заинтересован в осуществлении экономических реформ и выступает субъектом технологической модернизации и политической демократизации общества. Вопросы социально-стратификационной дифференциации находятся в центре внимания российских социологов. Предлагаются самые различные теоретические схемы, объясняющие расслоение современного российского общества.
Наибольшее признание получила стратификационная модель, разработанная академиком Т. И. Заславской на базе данных, полученных в ходе мониторинговых исследований, проводимых Всероссийским центром по изучению общественного мнения (ВЦИОМ) в середине 1990-х гг.
В стратификационной структуре современного российского общества Т. И. Заславская выделила четыре слоя: верхний, средний, базовый и нижний. Верхний слой (6% занятого населения) образуют элитные и субэлитные группы, занимающие важные позиции в системе государственного управления, в экономических и силовых структурах. Это политические лидеры, верхушка государственного аппарата, значительная часть генералитета, руководители промышленных корпораций и банков, преуспевающие предприниматели и бизнесмены, видные деятели науки и культуры. Верхний слой почти на 90% представлен мужчинами молодого и среднего возраста. Это самый образованный слой: две трети его представителей имеют высшее образование.
Уровень доходов этого слоя в 10 раз превышает доходы нижнего слоя и в 6--7 раз -- доходы базового слоя.
Таким образом, верхний слой обладает самым мощным экономическим и интеллектуальным потенциалом и имеет возможность оказывать прямое влияние на процессы реформ. Средний слой (18% занятого населения) состоит из мелких и средних предпринимателей, полупредпринимателей, менеджеров средних и небольших предприятий, представителей среднего звена государственного аппарата, администраторов непроизводственной сферы, старших офицеров, лиц интеллектуальных профессий, фермеров, наиболее квалифицированных рабочих и служащих. Почти 60% из них заняты в негосударственном секторе. Большую часть и здесь составляют мужчины, преимущественно среднего возраста. Уровень образования представителей этого слоя значительно выше, чем в среднем по стране, однако несколько ниже по сравнению с верхним слоем.
По уровню доходов средний слой существенно уступает верхнему слою и, соответственно, заметно хуже его социальное самочувствие. Несмотря на то, что большинство представителей среднего слоя не обладают ни достаточным капиталом, ни отвечающим в полной мере современным требованиям уровнем профессионализма, ни высоким социальным престижем, социологи рассматривают этот слой российского общества в качестве зародыша среднего класса в его западном понимании. Базовый слой (66% занятого населения) включает лиц, занятыми преимущественно в государственном секторе экономики. К нему относятся рабочие индустриального типа, значительная часть интеллигенции (специалисты), полуинтеллигенция (помощники специалистов), служащие из технического персонала, основная масса военнослужащих, работники массовых профессий торговли и сервиса, а также большая часть крестьянства.
Около 60% этого слоя составляют женщины, в основном среднего и старшего возраста. Только 25% его представителей имеют высшее образование. Уровень жизни этого слоя, и прежде невысокий, в последние годы постоянно снижается: 44% его представителей живут за чертой бедности. Хотя потребности, интересы и ценностные ориентации групп, составляющих базовый слой, весьма различны, их модель поведения в переходный период достаточно сходна:
это приспособление к изменяющимся условиям с целью выжить и по возможности сохранить достигнутый статус. Нижний слой (10% занятого населения) обладает наименьшим профессионально-квалификационным и трудовым потенциалом. К нему относятся работники, занятые простейшими видами труда, не требующими профессиональных знаний (уборщики, лифтеры, вахтеры, курьеры, подсобные рабочие, такелажники и т.д.). Из них более 40% заняты в индустриальных отраслях и 25% -- в сфере торговли, обслуживания. Две трети этого слоя составляют женщины, а доля 1 пожилых людей в три раза выше средней по стране. Для этих социальных категорий характерен чрезвычайно низкий уровень жизни: 2/3 живут за чертой бедности, из них четверть-- за гранью нищеты. Большинство представителей этого слоя выступают против реформ, а 1/3 считает, что стране нужна диктатура.
Наряду с этими основными слоями Т. И. Заславская отмечает также наличие «социального дна», которое образуют алкоголики, бомжи, бродяги, криминальные элементы и т.д. Однако эмпирически идентифицировать эти группы не удалось, что связано с их десоциализацией, изолированностью от общества, включенностью в различные криминальные и полукриминальные структуры.
Несколько иную модель стратификационной системы современного российского общества предлагает известный социолог М. Н. Римашевская, которая выделяет следующие социально-классовые группы:
ь «общероссийские элитные группы», обладающие крупной собственностью и средствами властного влияния на федеральном уровне; «региональные и корпоративные элиты», обладающие значительной собственностью и влиянием на уровне регионов и секторов экономики; «верхний средний класс», имеющий собственность и доходы, обеспечивающие западные стандарты поведения и притязания на повышение социального статуса;
ь «динамичный средний класс», проявляющий социальную активность и имеющий доходы, обеспечивающие среднероссийские и более высокие стандартные потребления;
ь «аутсайдеры», характеризующиеся низкой социальной активностью, невысоким уровнем доходов и ориентацией на легальные способы их получения;
ь «маргиналы», отличающиеся низкой степенью социальной адаптации, незначительными доходами и неустойчивостью социально-экономического положения;
ь «криминальные элементы», проявляющие высокую социальную активность, но противоречащую моральным и правовым нормам общества.
Приведенные концепции социальной стратификации современного российского общества не исчерпывают многообразия точек зрения по данной проблематике. Интересные результаты получены в ходе исследований, проведенных по вопросам социальной дифференциации в разных регионах страны. Дискуссия продолжается и по проблемам формирования среднего класса в России. И это вполне понятно, ибо стратификационный профиль нашего общества подвижен, меняется в зависимости от множества факторов -- подъема, или спада производства, структурной перестройки экономики, технологического обновления, появления новых престижных профессий и т.д. Потребность в социологическом объяснении этих бурно развивающихся процессов будет и в дальнейшем стимулировать изучение различных аспектов стратификации российского общества.
Особенности социальной стратификации в России:
«Размывание›› среднего слоя, возможное в периоды экономических кризисов, чревато для общества серьезными потрясениями. Обнищание в условиях либерализации цен и падения производства основной массы населения России резко нарушило социальное равновесие в обществе, привело к выдвижению на первый план требований люмпенской части населения, которая, как показывает опыт несет в себе большой разрушительный заряд, направленный в основном, на перераспределение, а не на созидание национального богатства.
Заключение
Десятилетие трансформационного периода в России, которые многие склонны рассматривать, как новую попытку создать условия для проведения в стране органической модернизации, принесли радикальные изменения в социальную структуру и социальную стратификацию общества. В качестве универсального пускового механизма модернизации реформаторами рассматривался рынок.
На произошедшие в обществе изменения никак не соответствовали тем ожиданиям, с которыми большинство населения связывало преодоление этакратического социализма. Последнее десятилетие 20 века было периодом спонтанных изменений социальных институтов, ускоренной замены государства как собственника общественных ресурсов частникам, формирования олигархической структуры собственности, оставившей опору власти, маргинализации большинства социальных групп обнищания наиболее слабых социальных слоев.
Место среднего класса заняла «средняя масса», имеющая пассивные стратегии адаптации к реформам.
Сложившаяся социологическая стратификация отличается крайней неуравновешенностью, нестабильностью, социальной дезинтеграцией и малым потенциалом развития. Акторы социального роста и инноваций сосредоточились преимущественно в верхнем элитном слое, который действовал исходя из собственных интересов, игнорируя интересы других социальных групп. Мотор органической модернизации реально не только не заработал, он не был даже и запущен, а минимизация роли государства привела к архаизации экономики, ее структурной деградации и криминализации. Не удалось сформировать массовый слой мелких и средних предпринимателей. Условия функционирования этого самого массового актора экономической активности из года в год ухудшалась, что препятствовало росту количества малых и средних предприятий и численности, занятых в них работников, остававшихся практически неизменными на протяжении 1994-2000 гг.
Тем не менее, за последнее десятилетие 20 века в России начали функционировать новые элементы институциональной матрицы, соответствующие рыночной экономике: частная собственность в разнообразных видах, конкуренция, прибыль. Формируется рынок труда, цена рабочей силы, отношения свободного обмена товарами и услугами на рыночных принципах. И хотя эти элементы рынка функционируют в локальных средах, не стали доминирующими, их влияние на жизнь общества уже очевидна, и они все больше завоевывают социальное и экономическое пространство.
Кроме того, широкое распространение в обществе, особенно в молодых возрастных когортах, получает новая система ценностей, ориентированная на частную собственность, индивидуальный успех, либеральные свободы. Соответственно, и профессиональная подготовка молодежи стала более приближена к потребностям современного этапа развития рыночной экономики в России, ее отраслевой структуры. Десятилетие реформ сформировало потенциал инновационного поведения в новых экономических условиях, которые еще далеки от стандартов западного рыночного общества и отражают ситуацию, сложившуюся в России. В то же время большая часть населения, особенно среднего и старшего возраста, заметно хуже, чем молодежь, приспособилась к общественным изменениям и существует в режиме выживания и неуверенности в своем будущем.
Направления дальнейшей трансформации социальной стратификации напрямую связаны с тем, несколько будет выдержан провозглашенный на рубеже веков новый курс на централизацию властных функций, усиление роли государства в проведении либеральных экономических реформ и в защите слабых социальных слоев.
Эти задачи изначально противоречивы по методам своего решения. При этом речь идет, прежде всего, о самых неотложных мерах, которые не были, а должны бы были быть реализованы уже на первом, так называемом либеральном этапе реформ.
В «основных направлениях социально-экономической политики правительства Российской Федерации на долгосрочную перспективу» предлагается решение комплекса проблем: инвестиционных, бюджетных, денежно-кредитных, региональных и развития рынка земли и иной недвижимости.
Выделим среди них те меры экономического характера, которые могут оказать существенное влияние на социальную стратификацию общества, изменить ее композицию. Во-первых, совершенствование налогообложения: рациональное, справедливое обложение природных ресурсов и недвижимости, последовательное снижение налогов, создание условий для легализации прибыли предприятий. Эти меры способны стимулировать развитие реального сектора экономики и соответствующим образом повысить занятость населения на эффективных предприятиях, сокращая число низкодоходных групп. Во-вторых, защита и реализация прав собственников. Здесь существенно не только предусмотренное совершенствование законов и работы правоохранительных органов, но и последовательное расширение права частной собственности на землю, уравнивание шансов государственных и частных предприятий в получении госзаказа на оборонные исследования и производство, а также в сфере социальных услуг. Таким образом, делаются шаги по реальному выравниванию условий функционирования государственного, смешанного и частного секторов экономики, их конкуренции в привлечении государственных и западных инвестиций. В-третьих, реформа заработной платы, которая постепенно должна возрасти в 2-2,5 раза. Известно, что рост доходов населения способен снизить социальные расходы государства и исправить антирыночную налоговую систему, при которой основную часть налогов платят предприятия, тогда как в странах с рыночной экономикой основной налогоплательщик - население. Рост заработной платы должен повысить трудовую мотивацию работников и, кроме того, расширить внутренний спрос в стране, что является одним из условий экономического роста. В-четвертых, социальная защита населения и инвестиции в «человеческий капитал». Их надежность и рост возможны только при поступательном развитии экономики. Но они являются жизненно необходимыми, поскольку вложения в эти сферы дают долгосрочный кумулятивный социальных эффект, сообщая обществу стабильность и социальный ресурс развития. К настоящему времени этот ресурс, накопленный за годы социалистической модернизации, в значительной мере израсходован. В-пятых, создание условий роста инвестиций (отечественных и иностранных) в высокотехнологичные и конкурентные сектора экономики. При этом имеется ввиду наконец-то начать осуществление структурной реформы экономики, чтобы преодолеть ее сырьевую направленность и попытаться включиться в общемировой процесс глобализации, создания постиндустриальной информационной экономики и становления открытого общества.
Эти меры экономического характера, комплексно реализованные, могут стать решающим для развития страны и определения ее места в ряду развитых стран. Они способны создать более благоприятное социальное поле и нормативно-правовой порядок для рационального поведения значительных групп людей. При этом социальная стратификация населения должна приобрести более устойчивый вид с увеличившейся долей среднего класса.
Административные рычаги укрепленной централизованной власти могут содействовать такому развитию, если они не трансформируются и если чиновничий аппарат не может защищать свои права на получение так называемой статусной ренты. При таком развитии событий трансформации общества к рынку и демократии и не препятствовать другим общественным группам, реализовывать свой модернизационный потенциал.
Страницы: 1, 2
