На социологию, как впрочем, и на весь комплекс социогуманитарных наук, большое влияние оказал бихевиоризм - теоретико-методологическое направление психологии XX века. Основной акцент оно делает на наблюдаемом поведении людей, которое объявляется единственным подлинно научным предметом психологии. Хотя далеко не все бихевиористы столь радикальны, они всё же придерживаются того принципа, что вовсе не нужно проникать в «чёрный ящик» человеческого мышления и познания, достаточно изучать явное поведение людей.
Само поведение трактуется бихевиоризмом как реакция на наблюдаемые стимулы. В любом конкретном действии человека, а такие в более или менее четко очерченной линии поведения можно обнаружить их изначальную, базовую структуру «стимул - реакция». Поведение, таким образом, не что иное, как наблюдаемая совокупность реакций на набор фиксируемых стимулов.
Тем самым человеческое поведение принципиально ничем не отличается от поведения животных, которое также укладывается в эту схему. Характерно, что основополагающие принципы бихевиоризма сформулированы в результате лабораторных опытов над голубями и мышами.
С точки зрения бихевиористов, в основе «отзывчивости» на стимулы лежит изначальное стремление живых существ получить удовольствие (награды, вознаграждения) и избегнуть наказания. Вознаграждение - любое поведение, которое поддерживает или удовлетворяет потребности организма, а наказание - то, что препятствует этому. Данная схема практически полностью перенесена в теории обмена.
На этой основе благодаря процессам научения формируется сложная структура человеческого поведения. Верная реакция на стимулы отыскивается людьми методом проб и ошибок. Далее она воспроизводится при аналогичных ситуациях и стимулах. Согласно «закону упражнения», многократное повторение одних и тех же реакций в ответ на одни и те же стимулы автоматизирует эти реакции, делает их привычными и естественными для людей. В конечном счете, люди вырабатывают довольно сложный и разнообразный «репертуар поведения».
Теории социального обмена имеют давние корни. Историки социологии считают, что их предпосылками является не только бихевиоризм, но и наследие английской классической политэкономии и утилитаризм. В частности, речь идёт о концепции «экономического человека», стремящегося увеличить до предела свои материальные блага в процессе различного рода обменных операций на конкурентном рынке.
Для сторонников теории обмена характерно представление о том, что в основе человеческих действий и поступков лежат личные мотивы, связанные с удовлетворением потребностей индивидов. Схема поведения описывается их стремлением к вознаграждениям, на пути к которым людям приходится идти на издержки (затраты), а следовательно, предпринимать рациональные расчёты по определению выгодности обмена. Поскольку вознаграждения, получаемые индивидом, зависят от других людей, то сами взаимодействия трактуются как отношения обмена вознаграждениями. Задача социолога заключается в определении всевозможных зависимостей между стремлением к вознаграждениям, условиям ситуации, в которых поведение вознаграждалось, между размерами наград и удовлетворяемой потребностью и т.п.
Если первые концепции обмена (Дж. Фрейзер) сводили личные мотивы к экономическим и, соответственно, к материальным вознаграждениям, то последующие исследования расширили и видоизменили эту трактовку. Уже антрополог Б. Малиновский ввёл понятие символического обмена. Описывая культуру жителей острова Тробриан в Тихом океане, он показал, что обмен браслетами и ожерельями между островитянами не приносил им прямой материальной выгоды, не делал их богатыми или бедными. С точки зрения Малиновского, «функция» этого обмена заключалась в интеграции людей в социальную систему; обмен удовлетворял общественную (а не личную) потребность в социальной интеграции и солидарности. Поэтому выгоды вознаграждения, получаемые людьми в ходе обмена, не могут быть поняты только в сопоставлении с их личными интересами, но должны быть оценены в более широком социальном контексте.
Эта тенденция на включение отношений обмена в макросоциологические процессы, превращение их в «функции» обширных социальных структур, нарушается одним из виднейших современных представителей этого направления - Джорджем Хомансом. Он утверждал, что исходным пунктом теории обмена должно быть межличностное непосредственное взаимодействие, а, следовательно, личный интерес индивида.
Собственно, в намерения Хоманса входило сформулировать ряд «базисных аксиом», предназначенных для использования в социологическом исследовании. Они таковы.
Чем больше вознаграждается данный тип поведения, тем чаще он повторяется; человек стремится к его воспроизведению. Хоманс, как и многие сторонники данного направления, предельно широко трактует понятие наград. Но в своих конкретных работах он делает акцент на таких вознаграждениях, как уважение, членство в группе, самоуважение. Данные вознаграждения теснейшим образом связаны с конформистским типом поведения, который - в самом широком смысле слова - означает повиновение группе, согласие с её нормами, подчинение её решениям.
2. Если вознаграждение за определенный тип поведения зависит от определённой ситуации, человек стремится к данной ситуации, этим условиям.
3. Чем более ценится вознаграждение, тем на большие издержки готов пойти человек. Эта «аксиома» кажется очевидной, однако на самом деле она легко критикуется. Во-первых, утверждение выглядит тавтологией: в точном смысле слова установить меру ценности вознаграждения мы можем по той «цене», которую за него готов заплатить индивид. Во-вторых, давно известно и убедительно доказано, что люди отнюдь не стремятся к максимальной прибыли; сам Хоманс признаёт, что они хотят извлечь лишь некоторую прибыль из отношений обмена.
4. Чем ближе удовлетворение потребности индивида, тем в меньшей степени человек готов прилагать усилия для их удовлетворения. Это принцип насыщения.
Хомансовские аксиомы часто критикуются за их тривиальность, банальность и самоочевидность. Отвечая на эту критику, Хоманс говорит, что базисные законы социальной организации не могут быть запутанными и скрытыми. Представление о том, что подлинные основы социальной жизни лежат где-то в глубине и они могут быть «открыты» только в результате изощренного научного поиска, - это представление ошибочно. Задача социолога заключается в другом - в объяснении действительно сложной и запутанной социальной реальности на базе этих простейших принципов, в «выведении» из них всего многообразия социальной жизни.
Другую версию истолкования социальных взаимодействий даёт символический интеракционизм. Это главным образом американское направление в социологии, представленное классиком социологии и социальной психологии Джорджем Г. Мидом, современными исследователями Г. Блумером, Т. Шибутани, М. Куном и другими.
С точки зрения интеракционистов, социальное взаимодействие представляет собой непрерывный процесс коммуникации, общения, диалога между людьми. В ходе коммуникации люди используют и интерпретируют символы. Полученная с помощью символов информация даёт возможность индивидам «проигрывать в воображении» различные варианты действий, а затем принять такую линию поведения, которая обеспечит согласованную и организованную деятельность.
Это внимание к символической основе взаимодействий вытекает из убеждения, согласно которому люди реагируют на окружающий мир, других людей не непосредственно, а в зависимости от тех значений, смыслов, которыми они наделяют этот мир, поступки и действия других людей.
Сама способность человека использовать символы оценивается Дж. Мидом отчасти как врождённая, отчасти как следствие своеобразного процесса формирования личности.
Личность формируется сначала в процессе отбора ребёнком жестов, облегчающих его приспособление к окружающей среде. Либо методом проб и ошибок, либо под влиянием взрослых, он узнаёт «общие значения» жестов, обеспечивающих взаимодействие между ним и другими людьми. Воспринимая эти жесты, ребёнок учится «принимать роль другого», т.е. ставить себя на место других людей, предвидеть их возможную реакцию и действия. Одновременно ребёнок усваивает мнения, взгляды, оценки других людей относительно себя; его самосознание формируется как «зеркальное Я». В итоге у человека складывается образ «обобщённого другого», т.е. фактически общества. Индивиды способны воспринимать и усваивать общие убеждения, нормы, ценности, а так же действовать, исходя из широкой перспективы общества.
Итак, личность формируется под воздействием общества, с другой стороны, она сама формирует общество интеракциями. Взаимодействие возможно, ибо человеку присуща важнейшая способность - способность оперировать символами. Но сами символы имеют весьма сложную природу.
Символ - это знак, подразумевающий стоящее за ним значение. Дж. Мид в качестве символов обычно анализировал жесты, современные интеракционисты основное внимание уделяют языку, но в принципе символом в социальной жизни может быть всё, чему люди приписывают некое значение.
Поскольку знак и значение не совпадают (например, графическое написание слова и его смысл), то перед участниками взаимодействия встаёт проблема интерпретации символов. Казалось бы, она решается просто, так как существуют общепринятые значения слов, жестов и других символов. Надо лишь знать эти значения и умело употреблять символы. Разве не этому учатся дети в ходе социализации?
Однако на деле проблема сложнее. Необходимо помнить, что, согласно логике микросоциологов, общество и социальные структуры возникают вследствие интеракций, а не наоборот. Это означает, что общие значения складываются в ходе взаимодействий, а не они формируют эти взаимодействия. Сами же взаимодействия и формируются, и осуществляются в процессе взаимной адаптации, «притирки» его непосредственных участников, в ходе интерпретации тех символов, которые используются именно этими индивидами. В этом, пожалуй, суть интеракционизма.
Значение символа, как и его интерпретация, следовательно, зависит в первую очередь от данных конкретных индивидов. Во-первых, то конкретное значение, которое они вкладывают в символ связано не только с «общими значениями» (например, смыслом норм, правил, идеалов), но и с их личным опытом, который всегда ограничен и своеобразен. Символ как бы «просеивается» сквозь личный опыт индивидов и соотносится с «общими значениями», которые также интерпретируются. Во-вторых, значение символа включает в себя именно указание на то, как человек должен действовать, т.е. на ожидаемое поведение. Человек должен «разгадать» то, чего от него хотят. Иногда говорят, что символ содержит в себе «свернутую» модель ожидаемого взаимодействия. В-третьих, значение воспринимается и интерпретируется в соотнесении с образом «Я» индивидов. Оно, следовательно, адресовано участнику взаимодействия персонально и имеет не общий, а конкретный смысл.
Все эти обстоятельства крайне осложняют интерпретацию символов и выбор действий индивидами, ибо каждому из них необходимо сразу же дать ответы на целый блок вопросов. Поэтому реально взаимодействие выглядит не как осуществление некой типовой или стандартной схемы заведомо согласованного (или кем-то/чем-то предписанного) поведения, а как процесс постоянного конструирования заново этих взаимодействий. Эта изменчивость и «текучесть» интеракций проявляется в непрекращающемся уточнении значений, расширении или сужении их набора, возникновении и введении в оборот новых смыслов, в переоценке ценностей и норм, в видоизменении и расширении репертуара действий и поступков.
Этот акцент на изменчивости взаимодействий по сути дела не позволяет в духе макросоциологов отделить, хотя бы только аналитически, личность от взаимодействия, ибо оно в каждом своём моменте и аспекте непосредственно зависит от индивидов, их способностей интерпретировать значения, а, следовательно, корректировать своё поведение и приспосабливаться друг к другу, играя под влиянием взаимных ожиданий социальные роли.
Из такого понимания взаимодействий вытекает и образ общества, рисуемый интеракционистами.
Общество и социальный мир есть не что иное, как совокупность взаимодействий, или интеракций. Другими словами, это не над- или внеиндивидуальные структуры, а то, что постоянно возникает и воспроизводится в процессах взаимного приспособления индивидов друг к другу, интерпретации символов и выбора действий.
Это, однако, не означает, что общество аналитически и практически неотличимо от взаимодействий. Оно не только существует существованием взаимодействий, но и «вырабатывается» как их результат -- специфическим образом кристаллизуется. Речь идет, прежде всего, об обобщённых символах, в которых и фиксируется социальная структура. Общество, таким образом, есть не что иное, как смысловым образом организованный мир культуры. Его существование доказывается каждый раз, когда личность в результате взаимодействий формирует образ «обобщённого другого», когда она научается «принимать роль обобщённого другого», т.е. как бы смотреть на себя глазами общества и действовать, ориентируясь на него.
Близкой к символическому интеракционизму, хотя и вполне самостоятельной, является концепция американского социолога Гарольда Гарфинкеля, выдвинутая в начале 1960-ых годов и получившая название этнометодологии. Некоторые социологи связывают это название со стремлением превратить методы этнографии и социальной антропологии в общую методологию социальных наук. Однако на самом деле Гарфинкель пытается порвать практически со всей традиционной социологической методологией, как неспособной объяснить социальный мир в его реальном существовании.
Хотя критика методологии, казалось бы, исключительно «внутреннее дело» науки, на неё надо обратить пристальное внимание, так как позиция Гарфинкеля по этому вопросу придаёт смысл всей его концепции.
С точки зрения Г. Гарфинкеля, «традиционный» социолог руководствуется «научной рациональностью». «Накладывая» и проецируя её на социальную жизнь, он оценивает действия и поступки людей, «приписывает» её наличие или отсутствие мотивам индивидов. Социолог «верит», что его рациональность «правильна» и потому жизнь людей должна быть организована на её основе. На самом же деле люди отнюдь не осмысливают и не создают свою повседневную жизнь в терминах и логике научной рациональности. Поступки, кажущиеся социологу бессмысленными, неразумными, иррациональными, всё же, вероятно, рациональны, но по-иному. И это доказывается самим фактом их наличия, тем, что люди вступают в социальные взаимодействия, налаживают и поддерживают их, следовательно, понимают друг друга. Но вот эту-то рациональность социологи не замечают.
Поэтому, с точки зрения Гарфинкеля, задача социолога - проникнуть в суть «повседневной рациональности», характерной для людей. Только так можно объяснить существование общества и социального порядка. (Этнометодология создавалась в полемике с парсоновским вариантом решения этой проблемы).
Такая постановка вопроса предполагает отношение к индивидам как к самостоятельным и активным акторам, более или менее сознательно создающим социальную реальность. Т. Парсонс же, например, оценивал активность субъекта мерой усвоения индивидом социальных норм и ценностей, т.е. фактически его несвободой и зависимостью от общества.
Во-вторых, рациональность должна быть объяснена «изнутри», т.е. из самих непосредственных межличностных взаимодействий как они представляются действующему индивиду (актору).
Основываясь на таком видении социальной жизни, Гарфинкель конкретизирует свою задачу как поиск способов и методов, с помощью которых индивиды в повседневной жизни конструируют социальные взаимодействия и социальный мир.
Решение этой задачи Гарфинкель ищет в анализе речевой коммуникации. Подчеркивая ее значение, он отмечает, что люди в своих «разговорах» только и делают, что описывают свои действия в прошлом, настоящем и будущем, поведение других людей и т.п. Люди постоянно заняты описанием и самоописанием и эта особенность взаимодействий, вероятно, конституирует сами взаимодействия, делает их возможными. Искать, следовательно, надо методы описания деятельности, используемые представителями различных социальных групп и общностей.
С одной стороны, эти правила являются результатом поиска, проб и ошибок, они складываются в ходе самого взаимодействия, тогда, когда индивиды пытаются его наладить. Сам процесс взаимодействия может быть истолкован как «открытие» правил связи явлений социального мира, т.е. как процесс их интерпретации. Но, интерпретируя, индивиды в тот же самый момент и творят взаимодействия как определенного рода объективную социальную структуру.
С другой стороны, эти правила применяются под влиянием так называемого «фонового знания» (или «фоновых ожиданий»), почерпнутого из обыденного знания и закрепленного в языке.
Фоновое знание - одно из ключевых понятий Гарфинкеля. По своей сути, это знание моделей ситуаций, их схем. Вступая во взаимодействия, люди пытаются «применять» эти знания, т.е. выстраивать взаимодействия по определенной схеме.
Фоновое знание присутствует в описаниях и самоописаниях участников взаимодействий. Однако, оно не формулируется и не выражается в виде рациональных суждений, - оно молчаливо подразумевается в качестве естественного, «всем известного» условия данного взаимодействия. Оно, по словам Гарфинкеля, принимается людьми на веру, а также воспринимается в качестве общей для партнеров предпосылки их общения. Зависимость взаимодействий от фоновых знаний проявляется в том, что они фактически организуют и структурируют взаимодействия. Так возникает «повседневная рациональность». С этой точки зрения вполне понятна суть ошибки, совершаемой «традиционными» социологами. Они «берут на веру» то, что принимают на веру люди, т.е. фоновые знания. А их надо превратить в предмет анализа, следовательно, сделать человеческое поведение «антропологически чуждым», взглянуть на него глазами «марсианина».
Подчеркивая значение фонового знания, Гарфинкель выделяет ряд его функций.
Оно стандартизирует всякое обыденное взаимодействие. Другими словами, мы обнаруживаем, “открываем” определенную ситуацию и действуем в соответствии с ее «правилами», ожидая, что точно также определяют ситуацию наши партнеры и, соответственно, они готовы действовать по ее «правилам». В этом смысле фоновое знание - описание структур взаимодействия.
Оно позволяет обнаружить отклонения от нормального хода событий и корректировать ход взаимодействий.
Фоновое знание задает способы и методы интерпретации наших действий, т.е. реплик, суждений, жестов, - описаний. Причем это относится не к содержанию, а к способам выражения данного содержания. Мы понимаем фоновое знание, ибо понимаем не только то, что говорят, но и как говорят: иронически, шутя, втолковывая, комментируя, конфликтуя, сочувствуя и т.п. Общее согласие, или общее понимание ситуации и есть фоновое знание. Но согласие не относительно содержания взаимодействия, а относительно методов и правил его интерпретации и построения, т.е. контекста.
Другими словами, фоновое знание придает смысл и значение действиям индивидов и определяет направленность и характер их восприятия, оценки и интерпретации действий друг друга. Поэтому его можно понять как некоторые моральные правила, санкционированные группой. Совокупность фонового знания (ожиданий) образует «под-лежащую модель» (underlying pattern) ситуации.
Существование фоновых знаний и их значение Гарфинкель доказывает рядом оригинальных экспериментов. Обнаружение фонового знания затруднено способом его существования. Оно «дано» нам в языке, жестах, самой коммуникации, оно, очевидно, видимо, однако же, не формулируется, а лишь подразумевается, «видится, но не замечается», как пишет Гарфинкель. Коротко говоря, фоновое знание присутствует в наших описаниях, но не описывается. Поэтому фоновые ожидания выглядят как естественные, сами собой разумеющиеся свойства и предпосылки взаимодействий. Это то, что известно «всем и каждому», оттого их «морально принудительная сила» просто не замечается и не обсуждается. Учитывая все эти обстоятельства, Гарфинкель пытается обнаружить фоновые знания методом их разрушения. Вот один такой «разговор» - эксперимент.
Субъект: Привет, Рэй! Как поживает твоя девушка?
Экспериментатор: Что значит: как поживает? Что ты имеешь в виду? Здоровье физическое или состояние духа?
Субъект: Ничего не имею… Спрашиваю, как поживает…Что с тобой происходит? (смотрит удивленно).
Экспериментатор: Ничего. Так объясни же, что ты имеешь в виду?
Субъект: Ладно, брось… Как дела на факультете?
Экспериментатор: Что значит: как дела?
Субъект: Ты сам понимаешь, что это значит.
Экспериментатор: Но я действительно не понимаю.
Субъект: Что с тобой? Ты нездоров?
Совершенно очевидно, что когда экспериментатор отказывается следовать фоновым ожиданиям, предложенным субъектом, «нормальное» взаимодействие становится невозможным. Субъект не знает, как интерпретировать реплики экспериментатора, по каким правилам действовать, ему не понятна ситуация. Более того, он отказывается формулировать те фоновые знания, в соответствии с которыми хочет построить общение. Они ведь настолько естественны и очевидны, что в этом не нуждаются, - «Ты сам понимаешь, что это значит».
В то же время субъект явно желает понять, по какой же модели хочет выстроить разговор собеседник. Сначала он стремится ее «нащупать» («Что с тобой происходит?»); затем пытается модифицировать взаимодействия по модели разговора с больным («Что с тобой? Ты нездоров?»). Таким образом, эксперимент Гарфинкеля ясно демонстрирует способность индивидов (именно их, а не каких либо социальных структур) находить новые смысловые контексты и связанные с ними организационные принципы. С их помощью реорганизуются разрушенные ситуации взаимодействия или же создаются принципиально новые.
Итак, с одной стороны, фоновые знания действуют как принудительная сила, относительно которой существует «всеобщее согласие», с другой стороны, они «во власти» индивидов, которые способны их модифицировать, менять их конфигурацию в ходе своих взаимодействий. Оттого фоновые ожидания - не стоящая над индивидами сила, а «интерсубъективные» правила, зависящие от самих индивидов. Сама социальная реальность, начиная с каждой конкретной ситуации, ее объективность и рациональность формируется и воплощается взаимодействиями. Объективно и рационально то, что люди рассматривают в качестве объективного и рационального. Выражая свои представления, мнения, переживания в терминах языка, люди типизируют их, лишают их уникальности и придают им форму всеобщности. Поэтому вербальное выражение придает опыту рациональный и систематический характер, который воплощается во взаимодействиях. Это возникновение социальных структур в ходе и результате взаимодействий (интерпретаций) Гарфинкель называет рефлексивностью. Организуя свои действия в соответствии с фоновыми знаниями, представляющими собой средства социальной стандартизации, как пишет Гарфинкель, «этими же самыми действиями индивиды открывают, творят и поддерживают эту стандартизацию».
Страницы: 1, 2
