Этот аргумент очень длинный и сложный, вот почему следует ограничиться некоторыми основными положениями.
Аналитику никогда не следует привносить в отношения с пациентом ничего из своих собственных аффективных переживаний, связанных с ситуациями, внешними по отношению к аналитическим отношениям.
Что касается переживаний, рождающихся внутри аналитических отношений, аналитик должен стараться осознавать их, никогда не отреагировать их, модулировать их через адекватное использование эмоционального удаления-приближения, уточнять их с умеренностью и только тогда, когда это может быть полезным для пациента и для аналитического процесса.
Если аналитик холоден и равнодушен, пациент может, отчаявшись, искать знаки и указания на то, чтобы сообща восстановить контакт. Слишком холодный терапевт может вызвать разрыв между пустыми вербально - рациональными отношениями с одной стороны, и невозможностью выработать молчаливый симбиозом - с другой. Таким образом, аналитик будет в действительности обращать на пациента свой собственный нарциссический перенос.
С другой стороны, если аналитик слишком теплый и слишком интенсивно удовлетворяет аффективные запросы пациента, могут либо открыться слишком большие области слияния, либо, как случается наиболее часто, пациент может поспешно отступить. Тогда может произойти разрушение аналитического лечения. Оба варианта определяют проблемы проработки на символическом уровне. На самом деле нужно помнить, что способность символического мышления никогда не приобретается окончательно, и что чрезмерная привязанность легко может разрушить ее, вызвав регрессию к конкретному мышлению и действованию. Это более часто случается с пациентами, но и аналитик не свободен от этого. Сеттинг защищает их обоих. На протяжении всего анализа существует постоянная опасность, что расстояние между уровнями переноса и уровнем реальных отношений может исчезнуть и в сознании аналитика. Это иногда происходит, но задача аналитика - понять это и восстановить нужную аналитическую позицию.
Пациенты часто спрашивают, каковы чувства аналитика по отношению к ним: действительно ли он любит их, или он просто делает вид, действуя на основе аналитической теории? Вопросы такого рода встречаются часто, особенно если пациент испытывает чувства в примитивном и всемогущем измерении все или ничего, где все, что не является неограниченной и тотальной любовью эквивалентно ничему. Аналитик может не суметь справиться с примитивными чувствами такого рода и ощущать в своем, контрпереносе несоответствие и вину. Это может вызвать у него мучительные сомнения в собственной способности любить, или в несоответствии аналитического инструмента и сеттинга потребностям пациента. В этот момент опасность состоит в том, что аналитик объединится с пациентом для того, чтобы разрушить сеттинг. Если сеттинг достаточно хорош и устоял против этого, пациент обнаружит - даже по прошествии некоторого количества времени - что после всего он не испытывает реальной потребности в тотальной любви аналитика и, с другой стороны, ой поймет каким замечательным было бережное присутствие аналитика.
Привязанность аналитика, следовательно, необходима, но не в большом количестве, необходимом для того, чтобы заполнить ту дефицитарность, которую пациент получил на протяжении своей жизни. Здесь нужны только небольшие количества для того, чтобы установить доверительный, эмпатичный и искренний канал коммуникации, чтобы создать общее психическое рабочее пространство.
Аналитик должен избегать или контролировать особенно прегенитальные компоненты любви, которые будут подталкивать его к привязанности, желанию исключительности, что помешает развитию пациента. Аналитику лучше испытывать более, родительские чувства (поскольку они включают присутствие других чувств, начало автономии пациента и конец отношений и исключают сексуальные контакты). Привязанность партнерского типа (жена - муж) не полезна (влюбленность не допускает присутствия других привязанностей, не предусматривает окончания отношений и требует сексуальных отношений).
Оптимальная фрустрация
Фрустрация не всегда помогает росту. Так бывает только тогда, когда она оптимальна. Если она чрезмерна, она становится травматичной, и это может мешать развитию или даже блокировать его, так же как и анализ.
Аналитическая ситуация несомненно, фрустрирует, особенно пациента, а часто и аналитика. Любая тенденция к действию априорно подавляется, так же как и большинство удовольствий. Все предназначено для того, чтобы стимулировать выражение в основном на символических уровнях.
Хотя правила сеттинга устанавливаются аналитиком, он и сам тоже должен учитывать их. Его принуждает делать это не только Психоаналитическая Ассоциация, к которой он принадлежит, но и сама реальность: если он нарушит их, он не достигает запланированных результатов и не вылечит пациента. Следовательно, сеттинг - это также что-то внешнее, "правило", "третья сторона", реальность, которая заставляет пару аналитик - пациент избавиться, по меньшей мере, частично - иллюзию всемогущественного единства. Это реальность, которая не дает аналитику полностью придерживаться запросов пациента, который, следовательно, часто вынужден жить с отсутствием отклика, с фрустрацией. Это дает ощущение изолированности, которое позволяет открыть потенциальное пространство, в котором пациент может формировать символы. Но это возможно, только если кроме этого есть и надежность. Парадоксально, что сеттинг, кроме того, что фрустрирует, еще и обеспечивает безопасность.
Возможно, что пример прояснит эту идею.
· Мать держит ребенка на руках, и, давая ему нагоняй, она в сотый раз убирает от него сладости, которые он хочет положить в рот. В этой ситуации ребенок чувствует, что мать фрустрирует его оральную потребность, что она чужая и не управляемая: она для него определенно сепарированный враждебный объект. Одновременно он чувствует крепко держащие его руки матери, не дающие ему упасть. Основное сообщение, содержащееся в этой поддержке: "Я предана тебе, я забочусь о тебе, и не покину тебя, мы - едины!"
Он может ощущать ее как нечто надежное, тесно связанное с ним, что оказалось в этот момент на другом более рефлексивном уровне плохим и фрустрирующим. Благодаря держащим его рукам эта фрустрация не становится невыносимой.
Этот образ, являющийся символической репрезентацией хорошего-материнского-объекта, даже если он временно закрывается образом плохого-материнского-обьекта, продолжает существовать во внутреннем мире ребенка благодаря поддержке, даваемой недифференцированной материнской средой, руками, которые держали его.
Перенося элементы этого примера в аналитическую ситуацию, видно, что атмосфера безопасности и надежности, устанавливаемая сеттингом, создает пациенту чувство фонового надежного присутствия, тесно с ним связываемого, частично не осмысливаемого, которое позволяет ему лучше выдерживать то, что происходит на более очевидном уровне, где он осознает фрустрацию своих желаний в отношении аналитика, производимую самим сеттингом.
Одна из базовых фантазии пациента, фантазия всемогущества и полностью удовлетворяющего единения, репродуцирует первичные Нарциссические отношения с матерью. Он пытается осуществить ее, и в этом смысле он подпитывает иллюзию, используя элементы сеттинга, помогающие ему в этом. Это было бы полное слияние, нарциссическая нирвана без всяких потребностей, потому что они бы удовлетворялись немедленно, но это и условия, которых недостает мышления. Множество менее явных фрагментов такого рода иллюзорной жизни присутствует в любых человеческих взаимоотношениях, но они особенно интенсифицируются в аналитической регрессии. Перенос в отношения с аналитиком ранних отношений с родителями на самом деле означает, и перенос вместе с ними и большей части этой изначальной иллюзии.
В анализе, как в поздних отношениях, реальность понемногу разбивает эту иллюзию, давая возможность аналитику появиться таким, какой он есть на самом деле, без иллюзорных одежд, в которые наряжает его пациент. Это реальность в своем наиболее фрустрирующем аспекте, которая из очевидной и заранее известной, а, следовательно, бездумной, материнской-аналитической-среды выявляет материнский-аналитический-объект.
Элементы сеттинга, подтверждающие эти так часто фрустрирующие реальные отношения с аналитиком, особенно важны, это:
· Ограниченное время сессий, условный язык с использованием формального "Вы", оплата, существование других пациентов, существование личной жизни аналитика, очевидное, в частности из-за выходных и каникул, и т.д.
Пациент часто пытается отрицать или устранить эти аспекты. Аналитик знает, что они фрустрируют пациента, вот почему он обращает его к ним с тактом и деликатностью, но никогда не отказывается от них и никогда не идет на поводу у потребностей пациента.
Одновременное наличие доверия и оптимальной фрустрации, включенных в структуру сеттинга, являются, следовательно, условиями, способствующими развитию возможности символически мыслить, жить одновременно в множестве уровней реальности.
Множественные уровни интерпретации
Стоит рассмотреть, как множественные уровни (которые могут быть в гармонии друг с другом, но одновременно и в конфликте) неизбежно существуют также и в интерпретации. Одна из многих фрустрации, вносимых сеттингом: это запрет физического контакта. Раннее семейное правило, которое позднее, расширяясь, становится общим правилом отношений между людьми, - это запрет на прикосновения.
Anzieu (1985) описывает основной и структурированный запрет на прикосновения, который появляется раньше и предвосхищает эдипов запрет. Некоторые запреты прогрессивно побуждают ребенка заменить прикосновения взглядом и слушанием - в принимающей функции отношений - и использовать слова, которые должны стать символическими эквивалентами прикосновений - в передающей функции - для того, чтобы заменить в символической форме первичную тактильную коммуникацию.
Функция кожного контакта и после установления этого запрета продолжает существовать во взрослой жизни, хотя и с ограничениями (рукопожатия, демонстрации аффектов, сексуальные контакты) для выражения более интимных отношений, имеющих более интенсивный компонент слияния. Эти разного рода касания в различных "сеттингах" человеческих отношений имеют совершенно точные и жесткие правила.
· Anzieu пишет:
"Первичный запрет на прикосновения противопоставлен драйву притрагивания и цепляния ... он вынуждает людей к сепарации". Он связывает с внешними объектами модальность отношений, которая в основном содержит компонент сепаратности (она, следовательно, благоприятствует символизации) и в незначительной степени компонент слияния.
Прикосновения, таким образом, замещаются зрением, слухом и речью. Думая о кабинете аналитика, мы обычно особенно интересуемся голосом как функцией коммуникации, эквивалентной касанию. Anzieu говорит, что "вербальный обмен, определяющий поле терапии, эффективен только потому, что он репродуцирует на новом символическом уровне то, что происходило раньше на тактильном и визуальном уровнях".
Речь, замещая прикосновения, является фактором сепарации. Но она одновременно остается и мощным средством сенсорного контакта. С начала жизни (а также и в эмбриональной жизни) новорожденный в действительности погружен в "море звуков, которое... обеспечивает двусторонний обмен ... и реальное звено в слиянии с матерью", Модуляция, тон и теплота голоса и все остальные внутри- и вневербальные аспекты всегда неизбежно присутствуют в речи аналитика. Они являются средствами сенсорных и аффективных сообщений, по большей части автоматических и бессознательных, и контролируемых только в небольшой степени. Эти элементы могут придавать речи, и, соответственно, интерпретации, кроме их манифестного содержания, конкретное значение, которое похоже, например, на ласку, шлепок, уход или приближение и т.д..
Для аналитика может стать трудной технической проблемой выбрать количество сигналов, которое он может передать пациенту (улыбку при входе, тон и ритм речи, частоту поощряющих реплик «Гм», количество шумов и других звуков и т.д.).
Эта "двусмысленность" речи - и интерпретации - следовательно, похожа на то, что описано ранее, касаясь сеттинга вообще. На самом деле, интерпретация активна на нескольких уровнях: уровень, о котором обычно говорят, на котором метафорически - и часто оптимально фрустрирующим способом - сообщается пациенту о том, что, (по мнению аналитика) происходит на его бессознательном уровне. Другой уровень - это тот, на котором звук и тон вашего голоса формируют сообщение надежности ("Я здесь, и ты интересен мне!") и близости ("Я чувствую то же, что и ты» и, следовательно, я - часть тебя") и т.д. Этот второй уровень, на котором интерпретация тоже активна, может быть особенно важен во время первых фаз анализа».
Выводы. Стоит подчеркнуть, как важно для терапевта быть сознательным, как сеттинг представляет и выражает разные уровни реальности.
Один из них более примитивен, недифференцирован, он не представляется ни рефлексивно, ни ментально, богат аспектами симбиотического слияния, базируется больше на конкретных аспектах (физический контакт с кушеткой, реальное молчаливое присутствие аналитика и т.д.), на неясно выраженных аспектах (например, аспект, связанный с безопасностью).
Другой уровень - более дифференцирован, он ясный, рефлексивный (сознательно, а также бессознательно), реальный; он базируется на конкретных аспектах аналитика как сепарированного от пациента и включающего те аспекты переноса, которые репродуцируют отношения с более дифференцированно-сепарированными объектами.
Сеттинг, с его безмолвной символической частью, менее репрезентативной и рефлексивной, является базой, без которой такой более рефлексивный, и дифференцированный уровень, как интерпретация, не эффективен*.
Значит, любые человеческие отношения обязательно проходят на нескольких параллельных уровнях, которые должны оставаться различными. Аналитический сеттинг является мощным инструментом для восстановления этой модальности отношений, независимо от того, была ли она утеряна, или ее никогда не было.
Заключение
После всех этих аргументов начинает создаваться впечатление, что в действительности стремиться к сохранению абсолютно правильного сеттинга - это утопия, а не реальность. Абсолютно правильный сеттинг обозначал бы отсутствие конкретных контактов (но давайте подумаем о тоне голоса) или отсутствие даже небольших, более или менее осознанных, действий аналитика (но давайте подумаем о количестве неясных значений, передаваемых каждой интерпретацией). Отсюда может возникнуть вопрос: надо ли делать как можно больше для того, чтобы сеттинг был полностью очищен от любого действия, или, считая само собой разумеющимся присутствие ряда небольших погрешностей, пытаться осознавать их? Во втором случае, нужно будет в основном, заботиться о психическом состоянии аналитика, о внутреннем сеттинге, веря, что таким образом получится лучше избежать беспокоящих действий и большинства неконтролируемых сообщений. Сеттинг, который характеризуется настойчивым н доскональным соблюдением чисто формальных поверхностных правил, может привести к проявлению псевдовзрослого «ложного Я» (Colinelii, 1995). Это иногда может произойти с некоторыми пациентами и аналитиками и опасно, если на этом объединяется настойчивость обоих.
· Можно сказать, что оптимальный сеттинг - это что-то, около чего аналитик постоянно колеблется, то, за что он должен бороться на каждой сессии, поскольку эта борьба никогда не завершается.
Для аналитика в определенном смысле важнее придерживаться сознательной и относительной позиции, чем сохранять прекрасный сеттинг, и, хотя аналитик и сознает неизбежность погрешностей, он глубоко убежден, что для того, чтобы помочь пациенту, необходим правильный сеттинг. Тогда в нем будет расти внутренняя потребность достигнуть оптимального сеттинга, где аналитическое пространство отношений будет совершенствоваться, и он будет чувствовать затруднения всякий раз, когда покидает его границы. Эта склонность, которая будет характеризовать его - сознательное и бессознательное - присутствие в отношениях, будет проявляться и будет ощущаться пациентом на всех уровнях. Затем он почувствует, что он внутри настоящего "живущего" сеттинга, который образует наиболее искренние аналитические отношения. Это внутреннее напряжение аналитика, ощущаемое пациентом, станет для него мощным побуждающим импульсом для роста, для выздоровления.
* имеется в виду переходный объект
* Эта способность является фундаментальной, поскольку жизнь в основном - это последовательность неизбежных сепараций, и когда теряются внешние объекты, эти две компоненты должны быть повторно различены; это происходит во время выполнения работы горя. Если субъект не я состоянии определить различие, потеря приносит совершенно невыносимое переживание "удаления" интроецированных частей (неразличимых и неотделимых от его собственных частей, соединенных с ними), и не менее невыносимую "ампутацию" его частей, проецированных в объект (и частично соединенных с репрезентацией объекта). В таком контексте потерянный объект оставляет "черную дыру", пустоту, которая не может быть заполнена и которая становится источником последующего страдания.
Если, наоборот, такое различие возможно, то когда исчезает внешний объект, некоторые из его символических репрезентаций, ранее интроецированных в субъект» могут быть сохранены как обычные идентификация, и они могут заполнить пустоту, оставленную реальным объектом. Субъект также в состоянии вернуть и сохранить свои части, которые были спроецированы в объект, в их символическое пространство, и они останутся в его распоряжении для того, чтобы спроецировать их в другой внешний объект, когда это будет возможно. (Части внутренних отношении с матерью, которые были спроецированы в отношения с женой, после ее потери могут быть возвращены к повторно спроецированы в нового партнера).
Каждые конкретные отношения изменяют нас некоторым образом, и каждая сепарация вызывает реструктурирование, которое обычно происходит при выполнении работы горя. Это фундаментальный процесс роста и структурирования Я в процессе идентификации
* Mollas (198T) описывает "нерефлексивное знание"
* Borcit 0995), ссылаясь иа Гилла и Моделла, указывает, что нейтральная позиция дает аналитику возможность изучить, как пациент организует свои переживания, как он строит их и использует для того, чтобы повлиять на аналитика.
** Касаясь этого Моделл (1990) говорит, что "вопрос не в том, являются ли эти привязанности ошибочными, а в том, что «ни происходит внутри контекста, отличного от повседневной жизни, а это значит, внутри другого уровня реальности". Это так, но я думаю, что это не разрешает проблему окончательно, потому что разные уровни реальности хотя и разделены, ко не полностью изолированы друг от друга. Если бы это было верно, нам пришлось бы иметь дело с патологической расщепленностью аналитика, когда пациент не мог бы перенести опыт анализа во внешнюю жизнь.
* В начале анализа переживание прерывистости сессий приводит к тому, что некоторые пациенты ощущают отсутствие отношений. После того, как пациент получил достаточный опыт регулярном последовательности сессий, ощущение непрерывности обычно стабилизируется, что заканчивается растворением в симбиотическом и вневременном пространстве отношений. Только я третьей фазе прерывистость ощущается вновь как последовательность событий но времени, которая допускает и конец, но это возможно только к» основе уже возникшего вневременного существования. Таким образом достигается возможность проживать две параллельные реальности: одну - в пространстве симбиотического слияния, и другую - в объектном пространстве сепаратности. Это возможно потому, что пациент в аналитическом процессе уже овладел способностью перемещаться между различными уровнями реальности, символизировать, играть.
Именно здесь интерпретации могут быть восприняты более полно на обоих уровнях одновременно; на одном, более репрезентативном и рефлексивном, и на другом - уровне более примитивном сенсорности (например, тон голоса).
Страницы: 1, 2
