Петербург едут люди безденежные и разъезжаются во все стороны света с
изрядным капиталом».
10. «В Москву тащится Русь в зимних кибитках по зимним ухабам сбывать и
закупать – в Петербург идет русский народ пешком летнею порою строить и
работать».
11. «Москва – кладовая, она наваливает тюки, но мелкого продавца и смотреть
не хочет; Петербург весь расточился по кусочкам, разделился, разложился на
лавочки, магазины и ловит мелких покупщиков».
12. «Москва не глядит на своих жителей, а шлет товары во всю Русь; Петербург
продает галстуки и перчатки своим чиновникам».
13. «Москва – большой гостиный двор; Петербург – светлый магазин».
14. «Москва нужна для России; для Петербурга нужна Россия».
15. «В Москве редко встретишь гербовую пуговицу на фраке; в Петербурге нет
фрака без гербовых пуговиц».
16. «Петербург любит подтрунить над Москвою, над ее слеповатостию и
неловкостию, и безвкусием; Москва кольнет Петербург тем, что он человек
продажный и не умеет говорить по-русски» и т.д./34/.
Основной фразой этой части является важное сопоставление: «Москва нужна для
России; для Петербурга нужна Россия». И уже во второй части «записок» речь
идет о ущербности Петербурга, в чем она заключается, по мнению автора?
В этом вненациональном городе («немец», «не умеет говорить по-русски», «есть
что-то похожее на европейско –американскую колонию») люди, по мысли Гоголя
страшно разобщены, живут раздробленно, группами. «Эти общества, - совершенно
отдельны: аристократы, служащие чиновники, ремесленники, англичане, немцы,
купцы . Каждый из этих классов составлен из множества других маленьких
кружков, тоже не слитых между собой». Каждый человек, так, получается, по
Гоголю, сам по себе, для себя.
И еще один упрек Петербургу: увлеченные погоней за чинами, занятые
бюрократической деятельностью, люди забыли об истинном, высоком искусстве.
Здесь любят театр-развлечение, «игрушку»,здесь забыли, что театр- "«это такая
кафедра, с которой читается разом целой томя живой урок». Забыли, что
«существует величавая трагедия»,что «есть комедия. производящая глубокостью
своей иронии. живительный смех». На петербургской сцене лишь водевиль и
мелодрама. Но, пишет Гоголь, «лжет самым бессовестным образом наша мелодрама;
ибо нет в ней правды о сегодняшней жизни. Но в «Петербургских записках 1836
года» есть и мотив «весны», надежды. Надежду рождает мысль о «внутренней
стихии русского человека», которая видна даже здесь, в казенном, чиновном
Петербурге.
В творчестве Н.В.Гоголя преобладают сразу несколько явных оппозиций: во-
первых, - официальный (чиновничьний)-неофициальный (народный) город,
Петербург у него – это город чиновников, город строгой социальной иерархии;
во- вторых, - русский(Москва) – европейский(Петербург) город.
Другой русский писатель этого периода А.И. Герцен в своем очерке «Москва и
Петербург» можно сказать, довольно трезво и резко судит об обеих столицах.
Для него одним из важнейших был вопрос об «европейских началах», которых, по
его мнению, Москва не видит «оттого, что касается их затылком», Москва
«почивает», и в этом ее историческая вина, а Петербург для Герцена это
настоящее России, он живет и действует в уровень современным и своеземным
потребностям на огромной части планеты, называемой Россией». Но в то же
время, по мысли Герцена Петербург ведет «загадочное существование, основанное
на «всяческих противопоставлениях и противоречиях, физических и
нравственных».
Перед нами выстраивается довольно сложный и противоречивый образ Петербурга:
это и олицетворение деспотизма, город бессмысленной деятельности, у которого
нет сердечной связи со страной, и в то же время Петербург – это залог нашего
сближения с Европой, город, в судьбе которого есть «что-то трагическое,
мрачное и величественное».
Также в тексте встречаются довольно часто противопоставления:
«В Петербурге любят роскошь, но не любят ничего лишнего; - в Москве именно
одно лишнее считается роскошью; оттого у каждого московского дома колонны, а
в Петербурге нет; у каждого московского жителя несколько лакеев, скверно
одетых и ничего не делающих, а у петербургского один, чистый и ловкий. В
Петербурге по его мнению можно предаваться скорбным мыслям, а «Москва даже
мучить, терзать не умеет»/12/.
Как мы видим, Герцен отмечает прежде всего отрицательные стороны в жизни двух
столиц: барской Москвы и бюрократического Петербурга. Герцен не отдал
преимущества ни Москве ни Петербургу.
«Есть стороны московской жизни, которые можно любить, есть они и в
Петербурге, но гораздо более таких, которые заставляют Москву не любить, а
Петербург ненавидеть».
У Герцина являются преобладающими две явные оппозиции – «
органический»(Москва) – «неорганический»(Петербург), и русский – европейский
город.
В отличие от Герцена, В. Белинский в своем очерке «Петербург и Москва»
поставил на первое место Петербург, тем самым, изменив точку отсчета.
«. Если у нас две столицы, - пишет В. Белинский, - и значит, каждая из них
необходима. Белинский не принимает вывода Герцена о неоригинальности и
неисторичности Петербурга.
«О Петербурге привыкли думать как о городе, построенном даже не на болоте, а
чуть ли не на воздухе. Многие, не шутя, уверяют, что этот город без
исторической святыни, город, построенный на сваях и на расчете. Все эти
мнения немного уж устарели, и их пора оставить. Правда, коли, хотите, в них
есть своя сторона истины, но зато много и лжи. Петербург построен Петром
Великим как столица новой Российской империи, и Петербург – город
неисторический, без предания!. Эта нелепость, не стоящая опровержения! Вся
беда вышла из того, что Петербург слишком молод для самого себя и совершенное
дитя в сравнении со старушкою Москвою»/34/.
По его мнению, Московское царство было обречено, оно уже не могло больше
двигаться, как пишет Белинский, «на ржавых колесах своего азиатского
устройства», а народу надо было жить и именно Петербург, должен был сблизить
народ с Европой. И это и является высокой миссией города – распространение и
утверждение европеизма в русском обществе.
Мы можем увидеть, что до Белинского сопоставления двух русских столиц
делалось так: или Москва, или Петербург. Белинский предложил свой вариант: и
то, и другое. Он впервые сумел посмотреть на соперничество Москвы и
Петербурга, как на движущееся противоречие, органический, естественный
процесс.
В начале своего очерка автор рассуждает о Москве, о ее противоречивости после
основания Петербурга.
«Она вышла каким-то причудливым городом, в котором пестрят и мечутся в глаза
перемешанные черты европеизма и азиатизма».
Далее он говорит о московской обширности как о создаваемой иллюзии. По его
мнению здесь нет огромных зданий т.к. этот город «патриархальной
семейственности: «дома стоят особняком». Здесь во всем и на всем печать
семейственности: «и удобный дом, обширный, но тем не менее для одного
семейства, широкий двор, а у ворот, в летние вечера, многочисленная
дворня»/34/.
Таким образом, получается, что везде царит разъединенность, особность.
Далее автор обращается к Петербургу, параллельно сопоставляя его с Москвой.
Первое сравнение – это жизнь того и другого города. По его мнению, московские
улицы только бывают, тесны и то по причине их узкости, нежели многолюдства.
Но с десяти часов вечера Москва уже пустеет. « Широкие улицы Петербурга почти
всегда оживлены народом, который куда-то спешит, куда-то торопится. На них до
двенадцати почти довольно людно, и до утра везде попадаются то там, то сям
запоздалые».
Еще одно сравнение касается размеров города – «Петербург несравненно больше
город, чем Москва, и здесь нет домашнего или семейственного затворничества».
«В противоположность Москве, огромные дома в Петербурге не затворяются».
Далее в тексте сравнение уже идет на уровне народонаселения.
«В Петербурге очень много кругов «большого света». «Петербург во всем себе
верен: он стремится к высшей форме общественного быта. Не такова в этом
отношении Москва». Ядро коренного московского народонаселения составляет
купечество, но также автор выделяет и еще одно среднее сословие -
образованные люди. «Образованный класс в Москве довольно многочислен и
чрезвычайно разнообразен – все москвичи очень похожи друг на друга». Главным
петербургским сословием Белинский все же считает бездомных, и в этом
отношении Петербург – антипод Москвы.
И в заключение очерка Белинский рассуждает над гоголевской фразой: «Москва
нужна России; для Петербурга нужна Россия». По его мнению, Петербург так же
нужен России, как и Москва, а Россия также нужна для Москвы, как и для
Петербурга. В Москве есть свое собственное консервативное начало, которое
только уступает, и то понемногу новизне, но не покоряется ей. И представитель
этой новизны есть Петербург, и в этом его великое значение для России.
Для Белинского также наиболее важной является явная оппозиция – русский-
европейский город, но если Петербург – это европейский город, то Москва- это
даже нерусский город, а смесь азиатизма и европеизма. Также мы можем выделить
еще и скрытую оппозицию – это обширный – замкнутый. Москва, считает
Белинский, в отличие от Петербурга, город «домашнего и семейного
затворничества».
В творчестве еще одного яркого представителя художественной литературы 19
века Ф.М. Достоевского проследить диалог двух столиц довольно сложно. Но мы
попытаемся обратиться к образу Петербурга, ведь именно ему автор посвятил все
свое творчество.
Как считает исследователь В.М. Орлов, Достоевский проникся ощущением города
как живого существа, со своим характером, со своими повадками/33/.
Уже в «Петербургской летописи» (1847г.) город возникает в образе желчного, «с
ног до головы сердитого» субъекта, изливающего свое раздражение решительно на
все, что его окружает. «Весь горизонт петербургский смотрел так кисло, так
кисло. Петербург дулся. Видно было, что ему страх, как это водится в таких
случаях у иных гневливых господ, всю тоскливую досаду свою на каком-нибудь
подвернувшемся постороннем третьем лице. а потом уже и самому куда-нибудь
убежать с места и ни за что, не стоять более в ингерманландском суровом
болоте».
В его произведениях «прослеживается нота» безотчетного страха перед
неразгаданными тайнами города. В «Петербургских сновидениях в стихах и прозе»
(1861) он говорит: «Еще с детства, затерянный, заброшенный в Петербурге, я
как-то все боялся его. Петербург, не знаю почему, для меня всегда казался
какою-то тайною». Герой «сновидений» рассказывает, как однажды, зимним
вечером, в сильный мороз, когда он стоял, задумавшись над необъятной Невой,
город обернулся в его глазах «фантастической, волшебной грезой» – и эта
метаморфоза с удивительной силой отозвалась в его душе: «Какая-то страшная
мысль вдруг зашевелилась во мне. как будто прозрел во что-то новое,
совершенно в новый мир, мне незнакомый и известный только по каким-то темным
слухам, по каким-то таинственным знакам»./44/.
А тут же рядом влачит жалкое существование какой-то по-своему тоже
фантастический чиновник с красноречивой фамилией Млекопитаев, с женой,
сгорающей в чахотке, с некормлеными детьми и прохудившимися сапогами. Самое
удивительное, что в представлении Достоевского, на эту убогую жизнь тоже
падает свет волшебства и фантастики.
Практически во всех его произведениях, таких как «Бедные люди», «Белые ночи»
и других, Петербург выступает как враждебная, беспощадная сила, губительная
для многих людей. Губительна петербургская среда и для Р. Раскольникова,
главного героя романа «Преступление и наказание».
Действие романа погружено в эпоху, прозванную «железным веком». И не
случайно Петербург у Достоевского становится ее олицетворением.
Ведь было два Петербурга. Один – город, созданный руками гениальных
архитекторов, Петербург Дворцовой набережной и Дворцовой площади, Петербург
дворцовых переворотов и пышных балов, Петербург-символ величия и расцвета
послепетровской России, поражающий нас своим великолепием и по сей день. Но
был и другой, далекий и неизвестный нам, теперешним людям, Петербург – город,
в котором люди живут в « клетушках», в желтых грязных домах с грязными
тесными лестницами, проводят время в маленьких душных мастерских или в
смердящих кабаках и трактирах, город полусумашедший, как и большинство,
знакомых нам героев Достоевского. Город болен, и чудовищно больны его
обитатели. Сама окружающая обстановка создает у человека чувство
безвыходности и озлобления. Она стимулирует возникновение самых невероятных
и фантастических теорий: «Я тогда, как паук, к себе в угол забился. Я любил
лежать и думать». Город, – материал для раздумий, подталкивает мысль в
определенном направлении, и в конце концов заражает человека идеями, больше
похожими на бред. Чертой, по которой мы узнаем зараженного «болезнь большого
города», является навязчивый желтый цвет. Желтые обои и мебель в комнате у
старухи, желтое от постоянного пьянства лицо Мармеладова, желтая, «похожая на
шкаф или на сундук», каморка Раскольникова, желтоватые обои в комнате у Сони,
«мебель из желтого отполированного дерева» в кабинете Порфирия Петровича.
Эти детали подчеркивают безысходную атмосферу существования главных
действующих лиц романа, являются предвестниками недобрых событий. Город, как
зловещий демон, ищущий грешные души, опутал все вокруг своими черными сетями,
в которые попадают его обитатели. Он как бы отыгрывается на своих жертвах,
высасывая из них недостающую ему энергию. И в эти мастерски расставленные
ловушки попадают герои романа. Мармеладов испивается в грязной распивочной,
Раскольников привязан нуждой к старухе-процентщице, Сонечка попала в «когти»
Дарьи Францевны, «женщины злонамеренной и полиции многократно известной».
Раскольников, совершив свое преступление, пошел не только против человеческой
морали и своей совести, но невольно нанес рану и городу, обрубив одно из его
щупалец. И город отомстил ему. Задавив своей громадой, заставив страдать во
много раз сильнее. Но события помогают Раскольникову, выхватив его из этого
озлобленного мира. Он, дитя огромного мрачного города, попав в Сибирь,
оказывается в новом для себя мире, вырванным из той искусственной почвы, на
которой взросла его страшная идея. Это – иной, доселе неведомый Раскольникову
мир, мир вечно обновляющейся Природы. И здесь, вместе с весною, охватывает
его «необъятное ощущение полной и могучей жизни». Начинается его новый путь,
свободный от своеволия и бунта.
Таким образом, Достоевский проводит параллель с «Медным всадником». Главным
героем у него является также «маленький человек», однако это уже студент, а
не чиновник, что свидетельствует о некотором изменении дискурса. Но в любом
случае человек организационно связанный с государством (университет тоже
казенное учреждение) становящийся жертвой иррациональных, стихийных сил и
яростно этим силам сопротивляющийся. При этом сопротивление его постепенно
становится все агрессивнее и бессмысленнее: от грозящего кулака Евгения – до
окровавленного топора.
У Достоевского является преобладающей явная антитеза – «органический» –
«неорганический». Петербург Достоевского – это самый вымышленный,
искусственный, призрачный город. Но в текстах преобладает еще и скрытая
оппозиция – природа – цивилизация. В частности, для Р.Раскольникова, каторга
– место предназначенное по своей сути для ограничения человеческой свободы,
оказывается местом более пригодным для свободного проживания человеческой
личности, нежели реальная «воля» большого города.
Публицистические статьи Гоголя, Белинского и Герцена наглядно показали, что
тема Петербурга в литературе уже выходит за рамки одного города и перерастает
в масштаб всей страны. Москва и Петербург, таким образом, становятся особыми
полюсами бинарной русской культуры.
2.3. Москва-Петербург в русской художественной литературе рубежа XIX- начала
XX веков.
На рубеже XIX – начала XX веков тема города и городской среды становится
центральной в русской художественной литературе. К ней обращаются на
страницах своих произведений такие писатели и поэты как А. Блок, А. Белый, О.
Мандельштам и многие другие
А. Блока называют поэтом Петербурга. Петербург всегда был главным местом
действия блоковской лирики. Каким же был реальный, исторический Петербург в
конце девяностых – начале девятисотых годов, когда А.Блок входил в жизнь и в
литературу?
Это был большой, многолюдный город. Уходили в прошлое времена патриархальные,
неторопливые. Жизнь с каждым годом все больше набирала скорость. С каждым
годом росли блеск и нищета Санкт-Петербурга. По-прежнему сохранял город облик
военной столицы – с частой барабанной дробью, медью оркестров, тяжким шагом
пехоты, слитным топотом конницы.
Город занимал в личной жизни поэта одно из главных мест. Именно в Петербурге
у поэта развился роман. Город со всеми своими историческими преданиями и
литературными мифами стал словно бы третьим лицом, соучаствующим в том, что
происходило между молодыми людьми. «И зима, и город, и внезапные встречи –все
вспыхивает и все безотчетно» – пишет Блок возлюбленный. Ко времени встречи с
Любовью Менделеевой Блок уже пережил первую пылкую влюбленность, которая
оставила очень заметный след в его стихах. В строчках, вызванных этими
встречами, упоминается и город. По большей части это город «вообще», в
сущности названия отличают в нем Петербург.
«Луна проснулась. Город шумный
Гремит вдали и льет огни.
Город спит, окутан мглою,
Чуть мерцают фонари.
Там далеко, за Невою,
Вижу отблески зари.»/7/.
И лишь изредка Петербург проступает в своей особой, единственной в своем роде
сущности, воздействующей на душевное состояние и судьбу человека.
«Наша любовь обманулась,
Или стеря увлекла –
Только во мне шевельнулась
Синяя города мгла.».
А когда вскоре на юного Блока нахлынула новая любовь – огромная
всепоглощающая – и когда все, что было связано с предыдущей влюбленностью,
отступило на задний план – в стихах появляется некая загадочная женская тень.
«Не ты ль в моих мечтах, певучая, прошла
Над берегом Невы и за чертой столицы?.»/33/.
Пришла петербургская осень с огненными закатами, за нею – снежная зима.
