Реферат: Византия и Русь

негативное.

Еще более важно понять, что, вполне обоснованно восхищаясь героикой Запада,

ни в коем случае не следует разделять его восприятие и оценку остального

мира, иных цивилизаций и культур. В высшей степени прискорбно, что в русском

самосознании Запад слишком часто и прочно представал и предстает в качестве

непререкаемой, даже единственной "меры вещей".

Западное непризнание всемирно-исторической ценности всего "другого", "иного",

чем он сам, с особенной ясностью выступает в отношении Византийской империи.

Даже такой, казалось бы, широкий и терпимый (в сравнении, например, с

французскими просветителями, говорившими о Византии в жанре грубой брани)

западный идеолог, как Гердер, писал в своем фундаментальном трактате "Идеи к

философии истории человечества" (1782—1788), что Византия предстает-де в

качестве "двуглавого чудовища, которое именовалось духовной и светской властью,

дразнило и подавляло другие народы и... едва может отдать себе спокойный отчет

в том, для чего нужны людям религия и для чего правительство... Отсюда пошли

все пороки, все жестокости омерзительной (даже так! —В. К.)

византийской истории..."[5].

Мне могут возразить, что такое отрицание чуть ли не самого права на

существование Византии имело место два столетия назад, а ныне Запад понимает

дело иначе, ибо в его идеологии в XX веке начало утверждаться представление о

равноправности или даже равноценности различных цивилизаций и культур. Это

вроде бы действительно так: во-первых, в новейшее время на Западе было

создано немало более или менее объективных исследований истории Византии (и

других "незападных" государств), а во-вторых, западная историософия в лице

Шпенглера и Тойнби так или иначе провозгласила равенство цивилизаций (здесь

стоит напомнить, что в России это было осуществлено еще в XIX веке — в

историософии Н. Я. Данилевского и К. Н. Леонтьева).

Да, казалось бы, крупнейший представитель английской историософии Арнольд

Тойнби (1889—1975) уже в 1920—1930-х годах искупил грех западной идеологии,

утвердив представление о десятках вполне "суверенных" и равно достойных

внимания цивилизаций, существовавших и существующих на Земле, и в том числе

православных — византийской, а затем российской. Однако, при обращении к

конкретным рассуждениям Тойнби о Византии мы сталкиваемся с поистине

поразительными противоречиями. С одной стороны, британский мыслитель

утверждает, что "первоначально у православия были более многообещающие

перспективы, чем у Запада" и что Византия вообще "опередила западное

христианство на семь или восемь столетий, ибо ни одно государство на Западе

не могло сравниться с Восточной Римской империей вплоть до XV— XVI вв." (это,

в сущности, простая констатация фактов, изученных западными историками

Византии в течение XIX — начала XX вв.).

И тем не менее столь "лестные" для Византии суждения тут же по сути дела

полностью опровергаются. После первой из процити-рованных фраз Тойнби заявляет,

что "византийские императоры неустанно искажали и уродовали свое истинное

наследие", а в связи со второй фразой выражает решительное недовольство по тому

поводу, что уже в VIII веке византийский император Лев III "смог повернуть

православно-христианскую историю на совершенно незападный путь"

[6].

Здесь важно заметить, что, рассуждая о ряде других цивилизаций, Тойнби не

попрекает их за их явно "незападный" путь. Но о Византии он неожиданно (ведь

именно он последовательнее, чем какой-либо другой представитель западной

историософии, провозгласил равенство всех самостоятельных цивилизаций!)

начинает говорить точно так же, как те идеологи, для которых Запад — это, в

сущности, как бы единственная имеющая безусловное право на существование

цивилизация. И в заключение параграфа "Восточная Римская империя..." Тойнби

без обиняков клеймит, по его словам, "извращенную и греховную природу" этой

империи.

Объясняется все это достаточно просто. Византия была единственно прямой

соперницей Запада. Это совершенно наглядно отразилось в том, что в Х веке

(точно — в 962 году) на Западе была провозглашена "Священная Римская империя"

(то есть как бы другой "Новый Рим"), надолго ставшая основой всего западного

устройства. И впоследствии Запад (как мы еще увидим) стремился отнять у своей

восточной соперницы даже и само это имя "Римская"...

При этом соперничество складывалось сначала явно не в пользу Запада. Тойнби в

приведенном выше высказывании напомнил, что "вплоть до XV—XVI вв." Византия

"опережала" Запад... Немаловажно заметить, что Тойнби, который в

общетеоретическом плане так или иначе отказывается от прямолинейного понятия

"прогресс", не смог в данном случае преодолеть западный соблазн; ведь в

глубоком смысле Византия не "опережала" кого-либо, а развертывала свое

самостоятельное, своеобразное культурное творчество, мерить которое по шкале

"прогресса" — занятие, прямо скажем, примитивное (вот выразительный пример:

Франческо Петрарка и преподобный Сергий Радонежский были современниками, но

решать, кто кого из них "опережал" — дело не только неблагодарное, но и

просто нелепое,— хотя сопоставление этих двух личностей может многое

прояснить).

Впрочем, Тойнби говорит и о своеобразии Византии,— правда, тут же толкуя его

в сущности как "безобразие". Он сопоставляет Запад и Византию в следующем

рассуждении: "История отношений между церковью и государством указывает на

самое большое и самое серьезное расхождение между католическим Западом и

православным Востоком"; на Западе эти отношения сложились в виде "системы

подчинения множества местных государств единой вселенской церкви"

(пребывающей в Риме). Между тема Византии имело место слияние церкви и

государства,— слияние, которое Тойнби едва ли адекватно определил как

"подчинение церкви государству", ибо для истории Византии не менее характерно

и обратное — подчинение государства церкви.

Тойнби стремится представить империю, в которой было-де установлено

безоговорочное "подчинение церкви государству", как заведомо деспотическую,

всецело основанную на голом насилии. В его рассуждениях о Византии постоянно

говорится о "жестком контроле", "нещадном подавлении", "государственных

репрессиях", даже "свирепости" и т. п. Однако, поскольку ко времени создания

его историософии западные исследователи более или менее объективно осветили

фактическую, реальную историю Византии, Тойнби, явно противореча своим

собственным общим оценкам, говорит, например, что в Византии "использование

политической власти в религиозных целях было, следует отметить, весьма

тактичным по сравнению с кровопролитными религиозными войнами, которые вел

Карл Великий в аналогичной ситуации". В отличие от Византии, констатирует

также Тойнби, "западное христианство... прибрало к рукам... все европейские

земли... вплоть до Эльбы". К тому же, пишет он, "на Западе безоговорочно

считали, что латынь является единственным и всеобщим языком литургии...

Разительным контрастом этой латинской тирании выглядит удивительный

либерализм православных. Они не предприняли ни одной попытки придать

греческому языку статус монопольного" (в связи с этим стоит вспомнить, что в

IX веке св. Кирилл и Мефодий создали славянскую письменность, а в XIV веке —

как бы продолжая их дело — русский святой Стефан Пермский создал зырянскую,

т. е. коми).

Итак, существуют два совершенно различных "представления" о Византии, одно из

которых — всецело тенденциозная западная идеологема, мрачный и нередко даже

зловещий миф о Византии, а другое — так или иначе просвечивающая сквозь этот

миф реальность византийской истории.

Исходя из фактов, Тойнби пишет, например, что "восточно-римское правительство

традиционно отличалось умеренностью". Но он же, подвергая резкой критике

византийское монашество за недостаточную "активность", противопоставляет ему

в качестве своего рода идеала западноевропейское монашество: "Франциск и

Доминик вывели монахов из сельских монастырей в широкий мир... Напрасно мы

будем искать какую-либо параллель этому движению в православии".

Но ведь это "выведение" западного монашества в "широкий мир" выразилось

"ярче" всего в создании доминиканцами (и, отча-сти, францисканцами) "Святой

инквизиции", которая отправила на пытки и казни сотни тысяч "еретиков"! А в

истории Византии действительно не было "какой-либо параллели" этому явлению.

Не менее характерна и судьба иудеев на Западе и, с другой стороны, в

Византии. В западноевропейских странах в XII—XVI веках было уничтожено,

согласно сведениям "Еврейской энциклопедии", примерно 400 тысяч приверженцев

иудаизма — то есть 40 процентов тогдашнего мирового иудейства... А многие из

уцелевших нашли убежище в Византии, где — несмотря на все конфликты христиан

и иудеев,— ничего подобного западноевропейскому "геноциду" все же не

произошло.

Речь идет, разумеется, отнюдь не о том, что Византия являла собой

совершенство. Но безусловно необходимо преодолеть навязанное западной

идеологией представление о Византийской империи как о некоем "уродстве". Ведь

даже обладающий репутацией апологета равноценности цивилизаций Тойнби

постоянно употребляет по отношению к Византии такие "термины", как

"уродование", "искажение", "дисгармония", "извращение" и т. п. Ясно, что в

качестве якобы беспристрастного "критерия" берется здесь цивилизация и

культура Запада.

И в самом деле: Тойнби с какой-то даже наивной откровенностью утверждает, что

единственным "спасением" для Византии было бы превращение ее в прямое подобие

Запада. Он пишет, например, что в Византии "в VII в. появились некоторые

признаки... возвращения на путь, избранный для Запада папой Григорием Великим

(590—604)". Однако "развитие вселенского патриарха в духе папства" все же не

свершилось, и в результате, мол, "православное христианство выглядело

болезненно дисгармоничным, что было платой за выбор неверного пути". Вполне

понятно, что на "неверном пути" нельзя было достичь никаких действительно

ценных результатов.

В 1984—1991 годах в Москве вышел в свет фундаментальный (объемом около 180

авт. листов) трехтомный труд "Культура Византии", созданный первоклассными

современными специалистами России. Со всей доказательностью раскрывается

здесь богатейшее,— чрезвычайно многообразное и глубоко самобытное —

культурное творчество, совершавшееся в продолжение более чем тысячелетия в

Византии. Но проштудировали этот труд немногие, и в сознании большинства из

тех, кто так или иначе касается проблемы "византийского наследства", по-

прежнему господствует заведомо ложное и по самой своей сути негативное

"мнение" об этом наследстве,— мнение, в конечном счете восходящее к идеологам

Запада. Очень характерно, что в России — под воздействием западно-европейских

представлений -- принято относить Византию к "Востоку", хотя Константинополь

расположен западнее Киева и, тем более, Москвы...

Еще раз повторю, что нельзя, да и ни к чему "идеализировать" Византию (хотя

такая тенденция — правда, весьма узкая — имела место в русской мысли) и

усматривать в ее истории — в противовес идеологам Запада — "превосходство"

над западной цивилизацией и культурой. Речь может и должна идти только об

имеющем полное право на существование своеобразии.

Если на Западе с давних времен средоточие церкви существовало (о чем говорит, в

частности, Тойнби) само по себе, "отдельно",— как специфическое теократическое

государство (Stato Pontifico,— т. е. Государство Первосвященника, в Папской

области, возникшей еще в VIII веке), то в Византии так или иначе сложилось

единство церкви и государства. Византийскую империю вполне уместно поэтому

определить как идеократическое (имея в виду власть православных идей)

государство; между тем Западу присуще то, что следует определить термином

номократия — власть закона (от греч. nomos — закон); с этой точки зрения

азиатские общества уместно определить термином "этократия" — от греч.

etos — обычай.

И именно об этом неприязненно и саркастически писал Гердер. В Византии, согласно

его по-своему достаточно метким характеристикам, христианская идея "сбила с

толку ум человеческий ("ум", конечно, понимается в чисто западном смысле.—

В. К.)— вместо того, чтобы жить на земле, люди учились ходить по воздуху...

долг людей по отношению к государству путали с чистыми отношениями людей к Богу

и, сами не ведая того, положили в основу Византийской христианской империи...

религию монахов,— как же могли не утратиться верные соотношения... между

обязанностями и правами, наконец, даже и между сословиями государства?.. Здесь,

конечно, произносили речи боговдохновенные мужи патриархи, епископы,

священники, но к кому они обращали свои речи, о чем говорили?.. Перед безумной,

испорченной, несдержанной толпой должны были изъяснять они Царство Божие... О

как жалею я тебя, о Златоуст, о Хризостом!.."

[7] (великий деятель византийской церкви IV—V вв. Иоанн Златоуст).

Все это, повторю, по-своему метко и даже — не побоюсь сказать — верно. И

западные государства, цель которых в конечном счете сводилась к установлению

строго упорядоченных соотношений "между правами и обязанностями" и "между

сословиями", к четкому утверждению "долга людей по отношению к государству" и

т.п., предстают, в сравнении с Византией, действительно как нечто

принципиально более "рациональное", всецело направленное на устроение

реальной, земной человеческой жизни.

И нельзя не видеть, что большинство русских идеологов (да и вообще русских

людей). Х1Х—XX веков относилось к "благоустроенности" западной цивилизации с

глубоким уважением или даже преклонением и, более того, острой завистью.

Правда, в России не столь уж редко раздавались голоса, обличавшие

"бездуховность" этой цивилизации, но можно со всей основательностью

утверждать, что подобные нападки чаще всего порождало стремление

противостоять господствующему в России безоговорочному пиетету перед Западом.

Между тем в западной идеологии не только царило принципиально негативное

восприятие Византии (и — о чем еще пойдет речь — ее наследницы России), но и,

как мы видели, отрицалось по сути дела само ее право на существование. И

поглощение Византии в XV веке Османской империей Запад воспринимал как

совершенно естественный итог. Гердер говорил даже об "удивлении", вызываемом

у него тем фактом, что "империя, так устроенная, не пала еще гораздо раньше"

(ту же точку зрения отстаивал через полтораста лет и Тойнби, утверждая, что

Византия была "тяжелобольным обществом... задолго до того, как на

исторической сиене появились тюрки",— то есть задолго до XI века!).

Как уже сказано, фактическая, реальная история Византии подчас все же заставляла

Гердера и других западных идеологов впадать в прямое противоречие с

утверждаемым ими мифом о ней. Так, например, Гердер, для своего времени неплохо

знавший византийскую историю, признавал, что главную роль в падении

Константинополя сыграли чрезвычайно динамичные и мощные западные силы

Венецианская (она, кстати, нанесла Византии наибольший урон еще во время

крестовых походов) и Генуэзская республики; их атаки и грабеж (Гердер даже

назвал его "позорным") продолжались в течение нескольких веков, и (цитирую

Гердера) "империя была в итоге так ослаблена, что Константинополь без труда

достался турецким ордам" (вспомним, что еще Петрарка столетием ранее призывал

генуэзцев и вообще Запад поскорее "выкорчевать" Византию...).

Короче говоря, Византийская империя прекратила существование не в силу некой

своей внутренней, имманентной несостоятельности; она была раздавлена между

беспощадными жерновами Запада и Востока: такому двустороннему давлению едва

ли бы смогло противостоять какое-либо государство вообще...

Предпринятое мною своего рода оправдание Византийской империи продиктовано

стремлением "противустать" отнюдь не цивилизации и культуре Запада, имеющим

свою великую самобытную ценность, но навязываемой западными идеологами

тенденциозной дискредитации Византии,— дискредитации, объясняемой тем, что

эта сыгравшая громадную роль в истории,— в том числе и в истории самой

Западной Европы! — цивилизация шла по принципиально "незападному" пути.

Кстати сказать, тот факт, что Византия сыграла грандиозную и необходимую роль в

развитии самого Запада, не могут полностью игнорировать никакие ее

критики. Так, по словам того же Гердера, "благодеянием для всего образованного

мира было то, что греческий язык и литература так долго сохранялись в

Византийской империи, пока Западная Европа не созрела для того, чтобы принять

их из рук константинопольских беженцев", и даже "венецианцы и генуэзцы

научились в Константинополе вести более крупную торговлю... и оттуда перенесли

в Европу множество полезных вещей".

Впрочем, и признавая "заслуги" Византии в развитии Запада и мира в целом (эти

заслуги, конечно, не сводятся к указанным Гердером фактам) западные идеологи

тем не менее всегда были готовы объявить ее тысячелетнюю историю в целом

"уродливой" и бесперспективной.

И это западное неприятие Византии основывалось не только на том, что она была

идеократическим государством; Запад отталкивала и евразийская суть

Византийской империи. Ибо даже самые "гуманистические" идеологи не были

свободны от своего рода "западного расизма". Вот выразительный пример. В

1362—1368 годах Петрарка жил в Венеции, куда пираты-купцы свозили тогда из

Причерноморья множество рабов; это были, как нам известно, люди, принадлежавшие

к различным народам Кавказа, половцы и — в меньшей мере — русские. Многие из

этих людей (что также хорошо известно) были христианами. Но Петрарка, чей

гуманизм простирался только на народы Запада (он ведь и самих греков именовал

"малодушными гречишками"), писал об этих людях как о неких полуживотных:

"Диковинного вида толпа мужчин и женщин наводнила скифскими мордами прекрасный

город..." (Венецию). И выражал свое настоятельное пожелание, чтобы "не наполнял

бы мерзкий народ узкие улицы... а в своей Скифии... по сей день рвал бы ногтями

и зубами скудные травы"[8].

В Византии же никто не усматривал в людях, принадлежавших к народам Азии и

Восточной Европы, "недочеловеков", и, в частности, любой человек,

Страницы: 1, 2, 3



Реклама
В соцсетях
бесплатно скачать рефераты бесплатно скачать рефераты бесплатно скачать рефераты бесплатно скачать рефераты бесплатно скачать рефераты бесплатно скачать рефераты бесплатно скачать рефераты