очевидный кризис власти: полуразогнанная Дума, господство придворной камарильи,
некомпетентный Верховный главнокомандующий в чине полковника. Достаточно было
искры, чтобы вспыхнул пожар революции. Поэтому власти с огромным беспокойством
ожидали очередной годовщины Кровавого воскресенья. Начальник полицейского
отделения по охране общественной безопасности и порядка в столице полковник
Глобачев доносил 8 ноября 1916 года: «.отношение различных течений
революционного подполья к вопросу о выступлениях 9 января в настоящее время
вполне определилось и представляется в следующем виде: социал-демократы
меньшевики и инициативная группа социал-демократов ликвидаторов
(сторонников исключительно легальных методов борьбы с режимом) решили
воздержаться от всяких выступлений, даже хотя бы в виде однодневной забастовки.
Социалисты-революционеры. призывают к забастовке и устройству митингов,
предоставляя во всем остальном полную свободу действий в зависимости от личной
инициативы каждого отдельного члена организации и того, как сложится
обстановка.
Что же касается социал-демократов большевиков, то последние стоят на крайней
точка зрения, агитируя не только за проведение однодневной забастовки, которую
они предполагают перевести в общеполитическую, но и за уличные демонстрации,
оказывая вооруженное сопротивление чинам полиции при разгоне ее демонстрантов.
Словом, социал-демократы большевики смотрят на наступающее 9 января сего года,
как на день начала второй революции.
В целях ослабления предполагающейся забастовки и вооруженного выступления 9
января сего года вверенным мне отделением был принят заблаговременно ряд мер
(репрессивного характера).
Перечисленные выше меры, по указаниям агентуры, подорвали в широких рабочих
массах веру в успех вооруженного выступления, по мнению социал-демократов
большевиков, могущего, при содействии сочувствующих воинских частей, перейти в
открытую революцию, и наступающее 9 января, по всей вероятности, ознаменуется
забастовкой лишь наиболее распропагандированных фабричных предприятий столицы,
главным образом, расположенных на Выборгской стороне..» (Рабочее движение в
годы войны. М., 1925, с. 233-235).
В январе 1916 года социально-политического взрыва в России не было. Однако к
осени ситуация в стране вновь стала критической.
Обострению социально-политической обстановки способствовали растущая
дороговизна и военная политика правительства, бездарность которой наиболее
ярко проявилась в неиспользовании Ставкой блестящего успеха Брусиловского
прорыва в июне 1916 года на юго-западном фронте.
Впрочем, не менее оскорбительной для общественного мнения стала открытая
торговля царского правительства жизнями, кровью своих солдат с западными
союзниками. Современный автор сообщает, что «эти несчастные русские парни,
одетые в солдатские шинели, составили впоследствии базу печально известного
«Русского региона», который французское военное командование бросало в самые
гиблые, горячие места, самые безнадежные операции, наравне с «туземцами»,
сенегальскими стрелками например.
.Уже весной 1916 года в Марсель и Бордо прибыли две особые пехотные бригады,
каждая численностью 10,5 тысячи человек. В августе-сентябре 1916 г. были
отправлены еще две пехотные бригады в обмен на поставленные союзниками в
Россию артиллерию и снаряды» (Алексеева И.В. Агония сердечного согласия,
Л., 1990, с. 205).
В результате такой правительственной политики, инспирируемой двором и придворной
камарильей, директор департамента полиции имел все основания для того, чтобы 30
октября 1916 года сообщить в МВД: «Сравнение настроения населения
Петрограда и Москвы и отношения его к центральному правительству в данное время
и в период 1905-1906 гг. устанавливает, что теперь оппозиционность настроений
достигла таких исключительных размеров, до которых она далеко не доходила в
широких массах в упомянутый смутный период. Вся тяжесть
ответственности за переживаемые родиной невзгоды возлагается ныне уже не только
на правительство, в лице совета министров, но даже и на верховную власть.
Таким же напряженным, но все же в несколько меньшей мере, нежели в столицах,
рисуется настроение во внутренней России. Здесь, однако, необходимо оговорить,
что в данном случае речь идет лишь о городах.
Общее же недовольство в городах, а также даже среди казаков земли войска
Донского, настолько разрослось вширь и вглубь, что. стихийные беспорядки могут
вспыхнуть повсеместно при ближайших к тому поводах или под влиянием слухов о
возникновении таких беспорядков в столицах. Характерным представляется
заключение начальника кронштадского жандармского управления о том, что
возрастающая дороговизна и недостаток продуктов первой необходимости создают
обстановку, при которой даже в крепости, находящейся на осадном положении,
возможно возникновение среди рабочих беспорядков, причем на подавление их
войсками гарнизона рассчитывать нельзя.
В связи с описанным находится и наблюдаемое повсеместно и во всех слоях
населения как бы утомление войной и жажда скорейшего мира, безразлично, на
каких бы условиях таковой ни был заключен.
Такому охлаждению высокопатриотического настроения начала и первого года
войны (даже среди крестьян), помимо некоторых неудач нашего оружия, содействуют
в значительной степени частные призывы ратников, особенно старших возрастов, а
также злоупотребления при призывах, благодаря чему люди вполне здоровые, но
состоятельные или имеющие протекцию, во множестве избавляются от несения службы
в действующих войсках, устраиваясь в тыловые учреждения и переполняя их. Как
результат охлаждения к войне, можно рассматривать растущее дезертирство из
армии и массовые сдачи в плен («уходы в плен»).
Обращаясь к оценке отношения к Государственной Думе, должно сказать, что,
судя по донесениям с мест, отношение народных масс к ней в последнее время
серьезно изменилось, ибо деятельность Думы в прошлую сессию сильно разочаровало
массы: в борьбе с наиболее насущными вопросами (дороговизной,
продовольственными затруднениями) Дума ничего не сделала, а то, что сделала
(закон о мясопустных днях), лишь еще ухудшило положение.
Такое ослабление веры в народное правительство в широкой народной массе
особенно озабочивает кадет, которые собираются в предстоящей сессии
продемонстрировать перед народом, что они являются столь же деятельными, как и
левые партии.
Совокупностью всех имеющихся в департаменте полиции данных об
общественно-оппозиционных и революционных движениях устанавливается, что хотя,
действительно, весьма энергичные и планомерные действия руководителей и главных
участников этих движений под предлогом обороны и спасения России от гибели
направлены к изменению существующего строя, но, во-первых, как оппозиционные,
так и революционные силы сами, вследствие распыленности их, не сорганизовались
и не объединились для решительных выступлений в данный момент или в ближайшем
будущем, а во-вторых, несмотря на все попытки представителей революционного и
оппозиционного движения им до сего времени не удалось революционизировать в
должной мере и сорганизовать крестьянские массы и, надо полагать, не удастся
этого сделать в близком будущем, благодаря. благоприятно сложившимся для
деревни экономическим условиям. Между тем, как показал революционерам опыт
возбуждения частичных вооруженных восстаний, подобного рода выступления без
участия в них крестьянских масс не могут достигнуть поставленных целей и
неизбежно повлекут за собой лишь новый и на этот раз окончательный, по их
мнению, разгром революции.
Такое положение вещей в революционном лагере, в связи с неимением в
распоряжении революционеров оружия для вооружения боевых дружин, и делает
близкие революционные выступления неосуществимыми.» (Буржуазия накануне
Февральской революции 1917 г. в документах и материалах. М.—Л., 1927, с.
136-139).
Процитированный документ чрезвычайно интересен тем, что, написанный в канун
февральских событий 1917 года, он, признавая внутриполитическую напряженность,
возможность рабочих беспорядков в крупных городах, вместе с тем напрочь
отрицает наличие в стране конкретных условий для осуществления революции.
Примерно о том же – о подготовленности почвы для политических эксцессов –
сообщал по инстанции и начальник Петроградского губернского жандармского
управления: «Исключительная серьезность переживаемого страною исторического
момента и те неисчислимые катастрофические бедствия, коими могут угрожать всему
жизненному укладу государства, возможные в близком будущем бунтарские
выступления озлобленных тяготами повседневного существования низов населения
империи. властным образом диктуют крайнюю необходимость спешных и
исчерпывающих мер к устранению создавшейся неурядицы и разрежению излишне
сгустившейся атмосферы общественного недовольства.
Почва для подобных эксцессов вполне готова: экономическое положение массы,
несмотря на огромное увеличение заработной платы, более чем ужасно.
В то время как заработная плата у массы поднялась всего на 50% и лишь у
некоторых категорий на 100 --200%, цены на все продукты возросли на 100 –500%.
По данным, собранным больничной кассой завода «Треугольник», заработок рабочего
до войны, считая посуточно,
был: теперь же:
Чернорабочего 1 руб.—1 руб. 25 коп. 2. 50
коп.—3 руб.
Слесаря 2—2.50
4—5 руб.
Монтера 2—3
5—6 руб.
В то же время и стоимость предметов потребления рабочего изменилась следующим
невероятным образом:
были: теперь же:
Угол 2—3 руб. в месяц
8—12 руб.
Обед (в чайной) 15—20 коп.
1—1.30 руб.
Чай 7 коп.
35 коп.
Сапоги 5—6 руб.
20—30 руб.
Рубаха 75—90 коп.
2.50—3 руб.
Но помимо тяжелого экономического положения, «политическое бесправие» рабочих
сделалось за последнее время совершенно «невыносимым и нетерпимым». Запрещение
рабочих собраний. закрытие профессиональных организаций, преследование активных
деятелей заводских больничных касс, приостановление рабочих органов и печати и
пр. – заставляют рабочие массы, руководимые в своих действиях и симпатиях
наиболее сознательными и уже революционизировавшимися элементами, резко
отрицательно относится к правительственной власти и протестовать всеми мерами и
средствами против дальнейшего продолжения войны» (там же, с. 127, 131-132).
Сведения полиции о намечаемом «кадетском наступлении» в Думе оказались верными.
Два дня спустя (1 ноября) лидер конституционно-демократической партии Народной
свободы П. Милюков произнес речь, всколыхнувшую не только обитателей
Таврического дворца, но и всю Россию (знаменательно, что оратора кадетов
поддержал ярый монархист В.В. Шульгин). «Речи ораторов этого дня были
запрещены для печати, и это устроило им самую широкую рекламу. Не было
министерства и штаба в тылу и на фронте, в котором не переписывались бы эти
речи, разлетевшиеся по страны в миллионах экземпляров. Этот громадный отзвук
сам по себе превращал парламентское слово в штурмовой сигнал и являлся
красноречивым показателем настроения, охватившего всю страну. Теперь у этого
настроения был лозунг, и общественное мнение единодушно признало 1 ноября 1916
г. началом русской революции» (Страна гибнет сегодня, с. 12).
Оставим на совести П. Милюкова определение им даты «начала русской
революции» (хотя, пожалуй, в данном утверждении есть некий резон
применительно к началу открытого выступления кадетов как против самого Николая
II, так и против самодержавной формы правления) и констатируем
несомненно революционизирующее значение произнесенных речей, которые, по
сообщению современного исследователя, «в десятках копий расходились по
стране. В Петрограде цена за один экземпляр речи доходила до 3 рублей, в
провинции – до полутора рублей. Многие переписчики вставляли в текст целые
абзацы «от себя», так что копия речи становилась зачастую раз в десять
радикальнее и острее самого выступления» (Алексеева И.В. Указ. соч., с.
230).
Что же такого было произнесено в Госдуме 1 ноября 1916 года? Приведем некоторые
выдержки из речи П. Милюкова: «Господа члены Государственной Думы. С
тяжелым чувством я вхожу сегодня на эту трибуну. Мы потеряли веру в то, что эта
власть может нас привести к победе. (Голоса: «Верно».), ибо по отношению к этой
власти и попытки исправления, и попытки улучшения, которые мы тут
предпринимали, не оказались удачными. .Мы говорим правительству, как сказала
декларация (Прогрессивного) блока: мы будем бороться с вами, будем
бороться всеми законными средствами до тех пор, пока вы не уйдете. Говорят, что
один член совета министров, услышав, что на этот раз Государственная Дума
собирается говорить об измене, взволнованно воскликнул: «Я, быть может, дурак,
но я не изменник». (Смех.) Господа, предшественник этого министра был
несомненно умным министром, так же как предшественник министра иностранных дел
был честным человеком. Но их теперь ведь нет в составе кабинета. Так разве же
не все равно для практического результата, имеем ли мы в данном случае дело с
глупостью или изменою?
Когда вы целый год ждете выступления Румынии. а в решительную минуту у вас не
оказывается ни войск, ни возможности быстро подвозить их. и, таким образом, вы
еще раз упускаете благоприятный момент нанести решительный удар на Балканах, --
как вы назовете это: глупостью или изменой? (Голоса слева: «Одно и то же».)
Когда, вопреки нашим неоднократным настаиваниям, начиная с февраля 1916 г. и
кончая июлем 1916 г., причем уже в феврале я говорил о попытках Германии
соблазнить поляков и о надежде Вильгельма получить полумиллионную армию, когда,
вопреки этому, намеренно тормозится дело. а враг наш, наконец, пользуется нашим
промедлением, -- то это: глупость или измена? (Голоса слева: «Измена».)
Выбирайте любое. Последствия те же.
Когда со все большею настойчивостью Дума напоминает, что надо организовать
тыл для успешной борьбы, а власть продолжает твердить, что организовать –
значит организовать революцию, и сознательно предпочитает хаос и дезорганизацию
– что это: глупость или измена? (Голос слева: «Измена». Аджемов: «Это
глупость». Смех.) Мало того. Когда на почве общего недовольства и раздражения
власть намеренно занимается вызыванием народных вспышек – потому что участие
департамента полиции в последних волнениях на заводах доказано, -- так вот,
когда намеренно вызываются волнения и без порядки путем провокации и при этом
знают, что это может служить мотивом для прекращения войны, -- что это делается
сознательно или бессознательно?
Когда в разгар войны «придворная партия» подкапывается под единственного
человека, создавшего себе репутацию честного у союзников (шум) и когда он
заменяется лицом, о котором можно сказать все, что я сказал раньше, то это
(Марков 2-й: «А ваша речь --глупость или измена?»). Моя речь – есть заслуга
перед родиной, которой вы не сделаете. Нет, господа, воля ваша, уж слишком
много глупости. (Замысловский: «Вот это верно».) Как будто трудно объяснить все
это только одной глупостью. .
Мы имеем много, очень много отдельных причин быть недовольными
правительством. Если у нас будет время, мы их скажем. И все частные причины
сводятся к одной этой: неспособность и злонамеренность данного состава
правительства. (Голоса слева: «Верно!») Поэтому, господа, во имя миллионов
жертв и потоков пролитой крови, во имя достижения наших национальных интересов,
во имя нашей ответственности перед всем народом, который нас сюда послал,
мы будем бороться, пока не добьемся той настоящей ответственности правительства,
которая определяется тремя признаками нашей общей декларации:
одинаковое понимание членами кабинета ближайших задач текущего момента, их
сознательная готовность выполнить программу большинства Государственной Думы и
их обязанность опираться не только при выполнении этой программы, но и во всей
их деятельности на большинство Государственной Думы. Кабинет, не
удовлетворяющий этим признакам, не заслуживает доверия Государственной Думы и
должен уйти (Шумные аплодисменты.)» (цит. по: Резанов А.С. Штурмовой
сигнал П.Н. Милюкова. Париж, 1924, с. 45-46, 58-61).
Все понимали, что пафос этой речи был обращен не к правительству, а к царю, к
самому режиму самодержавия (тем более что свои вопросы П. Милюков задавал,
повернувшись лицом к царской ложе). Любой вариант ответа на вопрос: «Что
это -- глупость или измена?» -- предполагал отречение Николая II. Не
случайно в то время, когда П. Милюков раз за разом повторял перед думцами свой
вопрос, за стенами Госдумы проходила рабочая демонстрация, организованная
Центральным военно-промышленным комитетом (контролировавшимся октябристами) под
лозунгом создания «правительства спасения страны».
Итак, наиболее активные члены Прогрессивного блока открыто бросили вызов
«придворной партии», осознанно провоцируя верховную власть на репрессии. Ведь
ЦК кадетов прекрасно знал, что аргументы в речи П. Милюкова буквально высосаны
из пальца, но, по словам другого кадетского лидера П. Струве, «.партии
нужна была инсинуация (политическая ложь); центральный комитет партии ее
одобрил; и лидер ее, не затрудняя себя ни присягой, ни верностью, ни
патриотизмом, ни стыдом, ни совестью, отравил ею сердца у миллионов людей»
(цит. по: Ильин И.А. Собр. Соч., т. 2, кн. 2. М., 1993, с. 37).
Попытка членов правящей династии (великого князя Дмитрия Павловича, князя
Феликса Юсупова-Сумарокова-Эльстон) совместно с крайне правыми силами в лице
лидера черносотенного Союза Михаила Архангела В.М. Пуришкевича, прославившегося
кличем «Бей жидов, спасай Россию», сохранить престиж царизма убийством (16
декабря) Г. Новых-Распутина цели не достигла. Напротив, она лишь спровоцировала
Николая II на новые столкновения с Думой, хотя, как писал современник событий,
