жизненные пространства СССР и Германии соприкасаются, но в своих естественных
потребностях они не пересекаются. Тем самым заранее отсутствует причина
агрессивной тенденции одной страны против другой. Никаких агрессивных
намерений против СССР Германия не имеет. Имперское правительство
придерживается того мнения, что между Балтийским морем и Черным морем нет
такого вопроса, который не мог бы быть урегулирован к полному удовлетворению
обеих стран.
Сюда относятся такие вопросы, как: Балтийское море, Прибалтика, Польша,
вопросы Юго-Востока и т.д. Сверх того, политическое сотрудничество обеих
стран могло бы быть только полезным. Это касается также германской и
советской экономик, которые могли бы дополнять друг друга в любом
направлении.
3. Нет никакого сомнения в том, что германо-советская политика подошла ныне к
историческому поворотному пункту. Политические решения, которые предстоит в
ближайшие дни принять в Берлине и Москве, будут иметь решающее значение для
формирования отношений между германским народом и народами СССР на многие
поколения. От них будет зависеть, скрестят ли однажды вновь и без всякой
причины оба народа свое оружие или вернутся к дружественным отношениям. Обеим
странам в прошлом всегда было хорошо, когда они были друзьями, и плохо -
когда врагами.
4. Правдой является то, что Германия и СССР в результате многолетней
идеологической вражды сегодня не доверяют друг другу. Еще предстоит устранить
много скопившегося мусора. Но следует констатировать, что в течении этого
времени естественная симпатия немцев ко всему русскому никогда не исчезала.
На этом можно заново строить политику обоих государств.
5. Имперское правительство и Советское правительство в соответствии с
имеющимся опытом должны учитывать, что капиталистические западные демократии
являются непримиримыми врагами как национал социалистической Германии, так и
СССР. Ныне они заключением военного союза снова пытаются втравить СССР в
войну против Германии. В 1914 году эта политика имела для России плохие
последствия. Настоятельный интерес обеих стран- на все будущие времена
избежать растерзания СССР и Германии в интересах западных демократий.
6. Вызванное английской политикой обострение германо-польских отношений, а
также английское подстрекательство к войне и связанные с этим стремления к
союзу требуют быстрого выяснения германо-русских отношений. Иначе без
германского содействия события могли бы принять такой оборот, который лишит
оба правительства возможности возродить германо-советскую дружбу и в данном
случае совместно разрешить территориальные вопросы в Восточной Европе.
Поэтому руководство в обеих странах не должно допустить такого хода событий и
вовремя активно вмешаться. Было бы роковым, если бы из-за взаимного незнания
взглядов и намерений пути обоих народов окончательно разошлись. У Советского
правительства, как нам известно, тоже имеется желание внести ясность в
германо-советские отношения. Но поскольку, как свидетельствует предшествующий
опыт, это может быть осуществлено по обычным дипломатическим каналам лишь
медленно, господин имперский министр иностранных дел Риббентроп готов прибыть
в Москву с краткосрочным визитом, чтобы от имени фюрера изложить господину
Сталину взгляды фюрера. Только в ходе личной беседы может быть, по мнению
господина фон Риббентропа, достигнуто изменение и возможность заложить при
этом фундамент окончательного улаживания германо-русских отношений.
Дополнение: Прошу не передавать господину Молотову эту инструкцию в
письменном виде, а дословно зачитать ее. Я придаю значение тому, чтобы она
как можно точнее дошла до господина Сталина, и уполномочиваю Вас в данном
случае по моему поручению просить господина Молотова об аудиенции у господина
Сталина, чтобы Вы смогли сделать ему это важное заявление также
непосредственно. Наряду с разговором с Молотовым предварительным условием
моего визита была бы обстоятельная беседа со Сталиным.
Риббентроп
Молотов внимательно выслушал сообщение, назвал его крайне важным и заявил,
что немедленно передаст его правительству. Что же касается приезда
Риббентропа, то Молотов сказал, что "подобная поездка требует соответствующих
приготовлений для того, чтобы обмен мнениями дал какие-либо результаты".
Особенно заинтересовало наркома сообщение советского поверенного в делах в
Риме о некоем германском плане урегулирования отношений с СССР, одним пунктом
которого было заключение пакта о ненападении. Посол ответил, что с
Риббентропом этот вопрос еще не обсуждался. В своем послании Вайцзеккеру
Шуленбург отметил, что предложение о визите Риббентропа очень польстило
Молотову. Следует также заметить, что в то же время советское правительство
просило Англию и Францию прислать в Москву для переговоров министров, но
прибыл представитель, не имеющий подобных полномочий.
Уже 16 августа Риббентроп потребовал у Шуленбурга, чтобы он снова встретился
с Молотовым и сообщил ему, что Германия готова заключить пакт о ненападении
сроком на 25 лет. Встреча состоялась 17 августа, и в ходе ее послу был вручен
ответ советского правительства на заявление германской стороны, сделанное
двумя днями раньше. В этом документе после напоминания о враждебных действиях
Германии по отношению к СССР в прошлом выражалось согласие урегулировать
отношения; первым шагом к этому может быть заключение торгового и кредитного
соглашения; вторым - заключение пакта о ненападении или подтверждение
Договора о нейтралитете 1926 года. Особо оговаривалась необходимость
одновременно подписать специальный протокол, который определит интересы
сторон в том или ином вопросе внешней политики и явится неотъемлемой частью
пакта. От сюда видно, кто являлся инициатором секретного протокола.
Во время беседы 17 августа Молотов говорил о будущем пакте значительно
конкретнее, чем в ходе предыдущей беседы с послом. Для этого пакта, по мнению
Молотова, примером могут послужить аналогичные пакты о ненападении,
заключенные Советским Союзом с рядом других стран. Что же касается вопроса о
протоколе, то он сказал: "Инициатива при заключении протокола должна исходить
не только от советской, но и от германской стороны" и добавил, что вопросы,
затронутые в германском заявлении от 15 августа (т.е. о Польше и Прибалтике)
не могут войти в договор (он будет опубликован), они должны войти в протокол
(он будет секретным). Молотов дал понять, что Сталин находится в курсе
переговоров, и что вопрос с ним согласован. Советская сторона поддержала
желание Риббентропа приехать в Москву, но было оговорено пожелание Москвы
проделать всю работу без лишнего шума. Это диктовалось необходимостью
подготовить общественное мнение в стране и за рубежом к столь резкой смене
внешнеполитического курса.
И вновь Риббентроп потребовал встречи с Молотовым.
ДИРЕКТИВА ИМПЕРСКОГО МИНИСТРА ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ ГЕРМАНСКОМУ ПОСЛУ В СОВЕТСКОМ
СОЮЗЕ 18 АВГУСТА 1939г.
Прошу Вас еще раз добиться немедленной беседы с господином Молотовым и
использовать все имеющиеся средства для того, чтобы беседа эта состоялась без
всякого промедления. Во время этой беседы прошу говорить с господином
Молотовым, имея в виду следующее:
Имперское правительство с большим удовлетворением восприняло из его
последнего заявления позитивное отношение Советского правительства к
формированию новых германо-русских отношений. Разумеется, и мы тоже при
нормальных условиях были бы согласны подготовить и обычным путем осуществить
новое урегулирование германо-русских отношений. Но нынешнее положение делает
необходимым, на взгляд фюрера, использовать другой метод, который быстрее
приведет к цели. По его словам, мы должны считаться с тем, что в любой день
могут произойти инциденты, которые сделают неизбежный конфликт [с Польшей ].
Судя по поведению польского правительства, развитие событий в этом
направлении находится не в наших руках. Фюрер считает во время выяснения
германо-русских отношений не дать застигнуть себя врасплох началом германо-
польского конфликта. Он считает их предварительное выяснение необходимым для
того, чтобы в случае конфликта учесть русские интересы, а без такого
выяснения сделать это было бы, разумеется, тяжело.
Сделанное господином Молотовым заявление ссылается на Ваше первое сообщение
от 15 августа. В моей дополнительной инструкции об этом сообщении ясно
сказано, что мы полностью согласны с идеей пакта о ненападении,
гарантирования Прибалтийских государств и оказания влияния на Японию. Таким
образом, все конструктивные элементы для немедленного начала прямых устных
переговоров и окончательной договоренности имеются.
В остальном Вы можете упомянуть, что названный господином Молотовым первый
этап, а именно, завершение переговоров о новом германо-русском экономическом
соглашении, на сегодня осуществлен, так что следовало бы приступить ко
второму.
Поэтому мы просили бы [Советское правительство] немедленно сообщить о
позиции, занятой им по отношению к предложенной в дополнительной инструкции
моей немедленной поездке в Москву. Прошу при этом добавить, что я прибыл бы с
генеральными полномочиями от фюрера, которые уполномочивают меня
исчерпывающим и завершающим образом урегулировать весь комплекс вопросов.
Что же касается прежде всего пакта о ненападении, то для нас этот вопрос
настолько прост, что не требует никаких долгих переговоров. Мы думаем здесь о
следующих трех пунктах, которые я прошу господину Молотову зачитать, но в
письменном виде не передавать:
Статья первая. Германский рейх и СССР ни в коем случае не прибегнут к войне
или к другому виду применения силы друг против друга.
Статья вторая. Этот договор вступает в силу немедленно после подписания и
действует без дополнительного продления на срок 25 лет.
Прошу при этом заметить, что я в состоянии ( что касается данного предложения
) при устных переговорах в Москве урегулировать все детали и в случае
необходимости учесть русские интересы. Точно также я в состоянии подписать
специальный протокол, который урегулирует интересы обеих стран в тех или иных
вопросах внешней политики, например, разграничение сфер интересов в районе
Балтийского моря, Вопрос о Прибалтийских государствах и т.п. Такое
урегулирование, которое, как нам кажется, имеет большое значение, тоже
возможно только в ходе устной беседы.
В связи с этим прошу подчеркнуть, что германская внешняя политика подошла
сегодня к историческому повороту. Я прошу вести на сей раз беседу (не говоря
уже о вышеизложенных статьях договора ) не зачитывая данную инструкцию, а в
духе предстоящих высказываний добиваться быстрого осуществления моей поездки
и соответственно реагировать на все обновленные русские возражения. При этом
Вы должны иметь в виду тот решающий факт, что быстрое возникновения открытого
германо-польского конфликта является делом вероятным, и поэтому мы в
огромнейшей степени заинтересованы в том, чтобы моя поездка в Москву
состоялась немедленно.
Сказано достаточно откровенно, что Германии позарез нужен нейтралитет СССР по
отношению к агрессии против Польши (в то момент речь шла еще только о
нейтралитете), и она готова уплатить за это. Данный документ показывает, что
выбор в пользу Германии был сделан уже давно; соглашение с ней обеспечивало
солидные территориальные приращения, к тому же СССР оставался в стороне от
“большой” войны. В случае союза с Западом грозило очень скорое участие в
такой войне, неподготовленность к которой была очевидна. Поэтому Сталин
резонно выбрал Германию.
19 августа Молотов и Шуленбург встречались дважды (второй раз Молотов
пригласил германского дипломата всего через полчаса после его возвращения из
Кремля). Во время второго визита (который понадобился, по-видимому, после
доклада Молотова Сталину о содержании только что закончившейся беседы)
Молотов вручил Шуленбургу советский проект пакта о ненападении. Вопреки
недавней рекомендации, данной Молотовым немцам, этот проект в одном, но очень
существенном пункте не совпадал с прежними пактами, заключенными СССР: в нем
отсутствовала статья о денонсации в случае нападения одной из
договаривающихся сторон на третью державу. Проект заканчивался постскриптумом
следующего содержания: “Настоящий пакт действителен лишь при одновременном
подписании особого протокола по пунктам заинтересованности договаривающихся
сторон в области внешней политики. Протокол составляет органическую часть
пакта”. Комментируя советский проект, Молотов сказал: “Вопрос о протоколе,
который должен являться неотъемлемой частью пакта, является серьезным
вопросом. Какие вопросы должны войти в протокол, об этом должно думать
германское правительство. Об этом мы также думаем”.
Немцев в этот момент интересовало прежде всего другое- как бы максимально
ускорить приезд Риббентропа в Москву. Возник спор из-за даты визита. Сначала
было решено принять германского министра спустя неделю после заключения
договора по экономическим вопросам (он был подписан 19 августа), а затем была
назначена более близкая дата.
Последним аккордом стало личное послание Гитлера Сталину.
ГОСПОДИНУ СТАЛИНУ. МОСКВА 20 АВГУСТА 1939 г.
1. Я искренне приветствую подписание нового германо-советского торгового
соглашения в качестве первого шага к перестройке германо-советских отношений
2. Заключение с Советским Союзом пакта о ненападении означает для меня
закрепление германской политики на долгую перспективу
3. Я принимаю переданный Вашим министром иностранных дел Молотовым проект
пакта о ненападении, но считаю настоятельно необходимым самым скорейшим
образом выяснить связанные с ним еще вопросы
4. Напряженность между Германией и Польшей стала невыносимой. Поведение
Польши по отношению к великой державе таково, что кризис может разразится в
любой день.
Я считаю, что в случае намерения обоих государств вступить друг с другом в
новые отношения, целесообразно не терять времени. Поэтому я еще раз предлагаю
Вам принять моего министра иностранных дел во вторник, 22 августа, а самое
позднее - в среду, 23 августа.
Адольф Гитлер.
Посол Германии в СССР Шуленбург вручил телеграмму в 15 часов 21 августа.
Ультимативный тон телеграммы был очевиден. Сталин с Молотовым долго сидели
над посланием, еще раз послушали Ворошилова о ходе переговоров с англичанами
и французами, получили подтверждение о контактах Берлина с Парижем и
Лондоном, угрожавших широким антисоветским альянсом. После взвешивания всех
“за” и “против”, решение, наконец, было принято. Сталин продиктовал следующее
сообщение:
РЕЙХСКАНЦЛЕРУ ГЕРМАНИИ А. ГИТЛЕРУ. 21 АВГУСТА 1939 Г.
Благодарю за письмо. Надеюсь, что германо-советское соглашение о ненападении
создает поворот к серьезному улучшению политических отношений между нашими
странами.
Народы наших стран нуждаются в мирных отношениях между собой. Согласие
германского правительства на заключение пакта ненападения создает базу для
ликвидации политической напряженности и установления мира и сотрудничества
между нашими странами.
Советское правительство поручило мне сообщить Вам, что оно согласно на приезд
в Москву г. Риббентропа 23 августа.
И. Сталин.
Гитлер, находясь с Риббентропом в Оберзальцберге, нервничал. Ему нужен был
пакт. А русские всё искали шансы с англичанами и французами. Даже в тот час,
когда Сталин подписывал телеграмму Гитлеру, состоялось еще одно, последнее,
трехстороннее заседание делегаций. Генерал Думенк,- глава французской миссии,
сообщал в Париж Э.Деладье: ”Назначенное на сегодня заседание состоялось
утром. Во второй половине дня последовало второе заседание. Входе этих двух
заседаний мы обменялись вежливыми замечаниями по поводу задержки из-за
прохода советских войск через польскую территорию. Новое заседание, дата
которого не установлена, состоится только тогда, когда мы будем в состоянии
ответить положительно”. Но нового заседания не состоялось.
23 августа два больших транспортных “Кондора” с делегацией Риббентроппа на
борту приземлились в Москве. Надо сказать, что в результате несогласованных
действий средств советской ПВО, в коридоре пролета в районе Великих Лук
самолеты были обстреляны зенитной артиллерией и лишь по счастливой
случайности не были сбиты.
Надо думать, советские руководители не обрадовались, узнав, что Риббентроппа
сопровождают не 4-5 помощников, а свита в 37 человек. Но дело было сделано,
сенсации не избежать, и вскоре начались переговоры. Их вел Сталин. Они
затянулись далеко за полночь.
ИЗ ЗАПИСИ ЗАМЕСТИТЕЛЯ СТАТС-СЕКРЕТАРЯ ХЕНКЕ БЕСЕДЫ ИМПЕРСКОГО МИНИСТРА
ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ СО СТАЛИНЫМ И ПРЕДСЕДАТЕЛЕМ СОВЕТА НАРОДНЫХ КОМИССАРОВ СССР
МОЛОТОВЫМ, СОСТОЯВШЕЙСЯ В НОЧЬ С 23 НА 24 АВГУСТА 1939г.
Обсуждались следующие вопросы:
1. Япония:
Господин имперский министр сказал, что германо-японская дружба никоим образом
не направлена против Советского Союза. Более того, благодаря нашим хорошим
отношениям с Японией мы в состоянии содействовать компромиссу в противоречиях
между СССР и Японией. В случае, если господин Сталин и Советское
правительство того желают, господин имперский министр иностранных дел готов
действовать в этом духе. Он соответствующим образом воздействовал бы на
японское правительство и поддерживал бы контакт по данному вопросу с
советско-русским представителем в Берлине.
Господин Сталин ответил, что хотя Советский Союз и желал бы улучшения
отношений с Японией, но терпение в отношении японских провокаций имеет свои
границы. Если Япония хочет войны, она ее получит. Советский Союз ее не боится
и к этому подготовлен. Если же Япония хочет мира- тем лучше! Господин Сталин
считает содействие Германии в улучшении советско-японских отношений полезным,
но он не хотел бы , чтобы у Японии возникло впечатление, будто инициатива в
этом вопросе исходит от Советского Союза.
Господин имперский министр иностранных дел согласился с тем, что его
содействие могло бы означать продолжение тех переговоров, которые он вот уже
ряд месяцев ведет с японским послом в духе улучшения советско-японских
отношений. Однако и с германской стороны тоже не было бы проявлено никакой
инициативы в этом вопросе.
Некоторые из вопросов этих переговоров были мало освещены в печати. Например,
обсуждение вопроса об “антикоминтерновском пакте”, когда Сталин и Риббентроп
убеждали друг друга в том, будто этот пакт направлен вовсе не против СССР, а
против Англии, и под конец Риббентроп рассказал имевшую хождение в Берлине
шутку: ”Сталин еще присоединится к антикоминтерновскому пакту”. И
действительно, в ноябре 1940 г. СССР в принципе согласился присоединится к
Тройственному пакту Германии, Италии и Японии, который был агрессивным
военным союзом и в этом смысле намного превосходил “антикоминтерновский пакт”
с его преимущественно идеологической направленностью.
До сих пор не проанализированы высказывания Сталина в беседе с Риббентропом
по поводу захватнических намерений Италии. “Нет ли у Италии устремлений,
выходящих за пределы аннексии Албании, возможно, - к греческой территории? ”-
спросил Сталин. И далее продолжил: “Маленькая, гористая плохо населенная
Албания. не представляет особого интереса для Италии.” Это было
провокационное замечание, хотя, конечно, и не связанное напрямую с нападением
Италии на Грецию в 1940 г. На сообщение Риббентропа о том, что Германия
готова урегулировать отношения между СССР и Японией, Сталин согласился, что
эта помощь может быть полезной, но он не хотел бы, чтобы у Японии сложилось
впечатление, что инициатива исходит от Советского Союза.
В угоду Германии, уже изготовившейся для нападения на Польшу, в тексте пакта
о ненападении отсутствовала статья о прекращении его действия в случае
агрессии одной из сторон по отношению к третьей державе. Из этих же
соображений предусматривалось его вступление в силу немедленно после
подписания, а не после ратификации, о чем шла речь в советском проекте пакта.
То и другое было отмечено мировой общественностью, отсюда и неуклюжие ответы
Молотова (в его сообщении Верховному Совету СССР) “кое-кому, кто может
вознамерится квалифицировать Германию нападающей стороной.” Молотов
доказывал, что статья о денонсации якобы необязательна, “забыв” об
аналогичных договорах, заключенных СССР и ссылаясь почему-то на польско-
германский пакт о ненападении 1934г.
Очень мало известно о том, как проходили обсуждение и формулирование
Секретного протокола. В ходе переговоров объекты дележа были названы лишь в
общей форме, подписанный же текст договора содержал детализацию.
В этом договоре обращает на себя внимание прежде всего статья, касающаяся
Польши. Здесь, во-первых, устанавливалась граница сфер интересов Германии и
СССР (по линии рек Висла, Нарев, Сан) на территории в тот момент еще
независимого государства “в случае территориально-политического
переустройства” областей, входящих в него. Во-вторых, ставился вопрос,
“является ли в обоюдных интересах желательным сохранение независимости
Польского государства и каковы будут ео границы”. Решение этого вопроса
ставилось в зависимость от “дальнейшего политического развития”, а на деле-
от исхода войны против Польши, которая должна была начаться через несколько
дней. Таким образом Секретный протокол предполагал, по существу, четвертый
раздел Польши.
Прибалтийские страны признавались сферой интересов СССР; она должна была
простираться вплоть до северной границы Литвы. Отдельный пункт Протокола
констатировал “интерес СССР в Бесарабии” и “полную не заинтересованность”
Германии в ней. То был форменный международный разбой. Не случайно в
Протоколе дважды говорилось о его строжайшей конфиденциальности.
Во время пребывания в Москве Риббентроп получил от Вайцзеккера телеграмму
следующего содержания: “Фюрер очень бы приветствовал бы, если бы в рамках
предстоящих переговоров было определено, что в результате договоренности
Германии и России насчет проблем Восточной Европы последняя рассматривалась
бы как принадлежащая к исключительной сфере интересов Германии и России”.
Гитлер представлял себе дело так, что партнеры не только поделили целый
регион между собой, но и изолировали его от остального мира.
Советско-германский пакт был заключен сроком на 10 лет. Что касается немецкой
стороны, то там никогда не рассчитывали более чем на двухлетнюю его
длительность. Вероятно, и советская сторона понимала, что ей отпущено не 10
лет, а значительно меньше. Но была ли необходимость заключения этого
договора?
В основе сталинской концепции лежит утверждение, будто в 1939г. СССР
находился под непосредственной угрозой агрессии со стороны Германии. Это
неверно, подобной угрозы тогда не было. Дело не только в отсутствии
оперативных планов нападения на СССР. Главное заключалось в
неподготовленности Германии к такой войне. СССР, хотя он и был ослаблен
сталинскими “чистками”, - не Польша. По своим материальным и людским ресурсам
он намного превосходил Германию. В 1939г. В вермахте не хватало тяжелых
танков, машин, средств связи. В 1939г. Вермахт практически не имел боевого
опыта. В 1941г. За плечами германской армии был разгром нескольких стран,
включая Францию. Это была уже друга армия.
Но, может быть, в 1941г. СССР лучше был подготовлен к войне? Многое говорит
об обратном. Продвижение на несколько сот километров вперед не дало выигрыша.
Во-первых была разрушена первоклассная полоса сооружений на старой границе, а
новую еще не возвели; во-вторых, крайне непродуманное размещение войск в
прифронтовой зоне позволило немцам уже в самом начале войны нанести Красной
Армии тяжелое поражение. Возможно, что если бы война началась в 1939г., то
она потребовала бы от советского народа не таких чудовищных жертв.
Страницы: 1, 2
