разгрома которой уже ничто не помешает осуществлению главной цели «восточной
политики» – завоеванию Советского Союза.
Примат силы над политикой определял бесконтрольность силы. Все решало
«соотношение сил» А если оно неверно оценивалось? Ведь, собственно, так и
произошло впоследствии, точь-в-точь как в той же Германии перед первой
мировой войной.
Бесконтрольность силы рождала ее необузданную жестокость. Жестокость,
безусловно, не какое-то свойство немцев, как иногда утверждали, но результат
тотальной переоценки военно-силового начала германскими реакционными
лидерами, когда они, находясь у власти, пытались методами силы решать задачи
империалистичесго толка и старались компенсировать жестокостью ограниченность
своих возможностей.
3. Истоки немецкого фашизма
Если мы ищем корни германской реакции, приведшей к фашизму, то, подчеркиваем это
снова, не можем игнорировать тенденции, идущие из прошлого. В Германии не было
успешной буржуазной революции. Очень долго господствовало
монархически-бюрократическое государство, успешно прививавшее своим гражданам
верноподданнический образ мышления. Взгляды на собственную историю
формировались при монархических дворах во времена абсолютизма. Они сводились к
прославлению «великих личностей». История преподносилась как поле деятельности
Фридриха 11, Бисмарка, Вильгельма 11 или других «великих людей». Прочно вошел в
сознание их культ. Сложилась концепция «сверхлюдей», столь детально
обоснованная затем Ницше. Германская консервативная интеллигенция после 1918
г., в своем большинстве отвергая республику, сохраняя верность авторитарным
воззрениям, следовала принципу «вождей».
В то время когда в других странах Запада совершались буржуазные революции,
германская буржуазия осталась слабой, раздробленной и зависимой в
экономическом и моральном отношениях от феодальных фракций общества.
Буржуазия не создала сильного фронта против феодализма, не смогла установить
либеральные парламентарные порядки. Идеи буржуазной революции пришли в
германские государства с армиями французской республики, потом Наполеона, т.
е. с иностранной оккупационной силой. И господствующие феодальные круги
смогли дискредитировать новые идеи. После 1830 г., в ходе начавшейся
индустриализации, экономически окрепшая буржуазия опасалась, особенно в связи
с революцией 1848 г., пролетариата, который угрожал ее привилегиям больше,
чем феодалы. Последние, устранившие буржуазию от рычагов власти, одновременно
рассматривались ею как защитники от натиска слева.
Так буржуазия вошла в союз с абсолютистским государством, которое наносило
удары по рабочему движению и проводило вовне империалистическую политику
силы. Запоздалая индустриализация имела следствием слишком позднее вступление
германского капитала в борьбу за колонии, источники сырья, рынки сбыта и за
получение дешевой рабочей силы. Но после объединения в 1871 г. и установления
национального единства германский капитализм стал развиваться чрезвычайно
быстро. На рубеже двух столетий он уже занимал первое место среди
индустриально развитых стран Европы. И здесь проявилось основное противоречие
между огромным потенциалом экспансии германского капитализма и фактически
ограниченными реальными возможностями этой экспансии. Мир был уже поделен. И
такое противоречие породило особое стремление к «переделу мира», к обширным
программам завоеваний. Поскольку борьбу за передел мира предстояло вести с
экономически передовыми и мощными державами, постольку германский империализм
мобилизовал огромные материальные ресурсы.
- Соответственно большими оказались и усилия, предпринимаемые господствующими
классами, чтобы идеологически подготовить народ к экспансии и войне. Таким
образом, еще в кайзеровские времена были сконструированы все идеологические
элементы, которые впоследствии почти без изменения вошли в фашистскую
структуру государства.
Прусская военная монархия, потерпевшая поражение в 1918 г., оставила главное
наследие: свой дух и свою милитаристскую инфраструктуру. Остался
неприкосновенным аппарат власти крупной индустрии и банковского капитала. И
поэтому остались в священной неприкосновенности и цели автократической
системы господства и политики внешней экспансии. То и другое облегчалось тем,
что Веймарская республика полностью сохранила кадры и систему
вильгельмовского милитаризма, бюрократии и образования. Идеология
«фюрерства», культ «сильной личности» и милитаризма были автоматически
пересажены на республиканскую почву.
Прославлялись старые «гражданские добродетели», рожденные еще после поражения
под Иеной во времена Наполеона: спокойствие и абсолютное подчинение власти –
высший долг гражданина. Подчинение кому? Человеку, который «творит историю».
Приводим беседу журналиста Брейтинга с Гитлером.
Г и т л е р. Я не друг «человека массы». Этим «людям из массы» я
противопоставляю личность. Только личности делают историю, а не массы. Массы
необходимо вести за собой. Без строгого руководства массами большие
политические решения невыполнимы.
Б р е й т и н г. Тогда ваши соображения неизбежно приводят
к диктатуре.
Г и т л е р. Диктатура? Называйте это, как хотите. Я не знаю, можно ли
применить такое слово. Но я не являюсь другом аморфной массы, я смертельный
враг демократии.
Влияние милитаризма заключалось не только в доселе невиданном производстве
орудий войны. Рост вооружений – это только одна, конечно, очень важная
сторона дела. Другая – милитаризация духа. Никакие пушки не стреляют сами.
Милитаризм проявлялся в политической и социальной психологии. Воля к насилию
преобладала во дворцах и в правительственных кабинетах разных столиц над
волей к миру. Угроза силой представлялась главным средством политики.
4. Первые шаги партии
Очередное выступление Гитлера перед членами новой партии в одной из
мюнхенских пивных 24 февраля 1920 г. с изложением его «философии» и программы
вызвало бурю восторга. Присутствующие, вскочив на столы, орали и
аплодировали. Одна из правых газет писала на следующий день: «Гитлер зажег
огонь, из которого должен появиться меч, которым германский Зигфрид снова
завоюет свободу». Движение стали называть «национал-социализм».
Термин взяли по названию одного из правых кружков. Его смысл определялся как
«политически эпохальное учение, призванное успешно опровергнуть марксистский
социализм».
После очередного выступления в цирке «Кроне» один из подручных Гитлера,
Герман Эссер, впервые назвал его «наш фюрер». Сподвижники объявили его
«человеком, который станет для Германии самым великим».
Пропаганда в руках нацистов оказалась с самого начала мощным средством. В
угрюмую, серую, голодную жизнь обывателей после войны вдруг ворвались
хлесткие лозунги «спасителей», игравших на самых низменных инстинктах. Гитлер
и его новый соратник Геббельс в исполненных фанатизма речах обещали нации
указать пути к выходу из всех бед. Появилась масса новых знаков и символов,
перенятых у итальянских фашистов. Обыватели увидели «древнеримское»
приветствие вытянутой рукой. По улицам маршировали только что созданные
штурмовые отряды (СА). Возглавивший их капитан Рем обнаружил, что на военных
складах' лежит много неиспользованных рубах коричневого цвета. Он одел в них
свое воинство, превратив коричневый цвет в один из символов фашизма.
Нацисты, учитывая психологическое воздействие всевозможных деталей, придали
громадное значение внешним формальным актам и их режиссуре. Были введены
церемониалы «появления фюрера» перед аудиторией, которую предварительно искусно
доводили до исступленного ожидания. Появились необычайные спектакли «освящения
флагов». Марши и парады в наиболее людных местах. Гитлер засел в мюнхенской
библиотеке, изучая геральдику и журналы по искусству, пока не нашел
образец для официального партийного знака и кокарды – орла с распластанными
крыльями.
Партия, построенная по строго военному принципу, объявляла себя
«национальной» и вместе с тем «плебейской», «народной».
Используя демагогические приемы и театральные эффекты, она старалась «завоевать
улицу»~ Мещанству, мелкой и средней буржуазии нацисты все более импонировали.
Бюргеры привыкли бояться выступлений масс как социальной угрозы. А здесь их
самих звали в наступление. «Нам нужна сила, чтобы добиться наших целей»,–
многократно повторял Гитлер. И мелкий буржуа- почувствовал: вот, она, сила, его
защита. Как хорошо было смотреть на штурмовиков, разъезжающих по улицам на
грузовиках с лозунгом «Пока маршируют СА, Германия будет жить!». В тече
ние года, начиная с ноября 1919 г., Гитлер выступил 31 раз. Его аудитории
становились все более многолюдными. Везде он повторял одно и то же,
призывал к одному и тому же, больше всего обращая внимание на внешнюю форму
выступлений. «Господин Гитлер... пришел в бешенство и орал так, что ничего
нельзя было разобрать»,– писалось в отчете об одном из его выступлений". Но это
действовало. Партия поставила задачу: не реже одного раза в восемь дней
устраивать где-нибудь массовые митинги.
Плацдармом нацистов стала Бавария. Требование союзных держав распустить
военные организации натолкнулось на сопротивление баварского правительства
Кара, пользовавшегося немалым влиянием. «Фрейкоры», «эйнвонерверы» в Баварии
насчитывали более 300 тыс. человек, составляя превосходную среду для
нацистов. Сюда из разных мест стекались различные праворадикальные элементы,
враги Веймарской республики..
Тем временем завершалась Парижская конференция
Ллойд Джордж сформулировал мысль, заботившую всех: «Мы толкаем Германию в
объятия большевиков. Чтобы она могла заплатить то, чего мы хотим. было бы
необходимо, чтобы она заняла на рынке более значительное место, чем то, какое
она занимала до войны. В наших ли это интересах». Боязнь революции и Германии
и экономическое возрождение конкурента – вот где находилась главная
опасность. Французский президент Вивиани дал 15 сентября 1919 г.
проницательное определение: Вы думаете, что вы были очевидцами войны,– нет,
вы были очевидцами революции».
Авторы Версальского договора понимали, что мир сотрясается революциями,
которые в их глазах представляли собой нечто более неизведанное и потому
страшное, чем даже эта война. Самая большая и глубокая из них произошла в
России. Они развертывались и в Германии, и в других странах. Лидеры Антанты
пытались разрешить неразрешимое: создать мирную систему внут- ри
капиталистического мира, преодолеть глубокие противоречия внутри этого же
мира, изолировать молодую Советскую Республику и поставить преграды на пути
европейской революции..
А если возможно, то и задушить ее. И если попытки «вызвать крах большевизма»
провалились, то усилия подавить революцию в Германии получили довольно
определенные перспективы в форме поддержки правых, контрреволюционных сил. И
вот эта поддержка и требовала не 'допускать «чрезмерностей» в ограблении
Германии. Тяжесть мира должна упасть на народ, но не на тех, кто мог
возглавить контрреволюцию.
Когда подсчитали сумму репараций, то получилась цифра около 3 – 7 или даже
10 триллионов золотых франков! С рассрочкой на 50 лет. Деловые американские
эксперты подсчитали: последний из взносов по репарациям в сумме 125 млрд. фр.
Германия сделает в период между 1942 и 1951 гг.!
Вот здесь-то и потребовалась «сдержанность». В результате долгих дискуссий стала
фигурировать ориентировочная цифра в 325 млрд фр. Вопрос решался так:
до 1 мая 1921 г. Германия выплатит 20 млрд. марок золотом,
деньгами или натурой. После этого созданная союзниками комиссия по репарациям
установит общую сумму долга. Он будет выплачиваться последующие 30 лет или
дольше. «Поставки натурой» означали, что Германия оплатит репарации углем,
скотом, судами, машинами, орудиями производства и различными предметами
движимого имущества.
Это был блестящий образец имперского политического мышления. Думать, что два
поколения немцев станут безропотно данниками и не попытаются вырваться из
экономического плена, значило быть слепцами.
Парижская конференция Англии и Франции 24 – 30 января 1921 г. объявила об
этих своих итогах.
Нацисты поняли – такого случая упустить нельзя. На 1 февраля 1921 г. они
назначают митинг все в том же мюнхенском цирке «Кроне», владельцем которого
был их сообщник. Стояла голодная суровая зима. Нацисты боялись, что публика
не придет. Они решились на новый пропагандистский ход: на улицах появились
грузовики со свастикой и красными гирляндами на бортах. С них разбрасывали
листовки, текст которых составил Гитлер. В рабочих кварталах люди встречали
агитмашины поднятыми вверх сжатыми кулаками. Однако на многих призывы к
пересмотру только что объявленного позорного версальского диктата
подействовали. Около 8 часов вечера трепещущему от ожидания и беспокойства
Гитлеру сообщили по телефону: шеститысячный зал цирка почти полон.
Его речь называлась «Будущее или гибель». В нее он вложил все: снова громил
врагов Германии, навязавших кабальный мир. Выкрикивал демагогические
расистские призывы. Звал к борьбе. Рисовал прекрасное будущее, если все
пойдут за ним. Он нака- лил аудиторию обездоленных, отчаявшихся, искавших
чего-то нового людей. После двухчасовой речи он сорвал овации. Позже в «Майн
кампф» он писал: именно здесь, в цирке «Кроне», он убедился, что может
«добиться массовой поддержки».
Используя успех, Гитлер поставил ультиматум партии: он должен иметь в ней
диктаторские полномочия. «Без железного руководства партия... за короткое
время распадется». На чрезвычайном собрании НСДАП в конце июля 1921 г. ему
вручили полноту власти. Немедленно он превращает штурмовые отряды в свою
личную гвардию. Наступление справа на демократию принимает организованные
формы.
Так шел вперед напористый фанатик – контрреволюционер, обладавший извращенной
буйной фантазией, дьявольской целеустремленностью, холодным авантюризмом,
способностью к исступленной демагогической риторике, замешенной на
истерическом артистизме. Он рвался все дальше и добивался успеха. Не потому,
что действительно был серьезным политическим лидером. Но он уловил настроения
среды, верно избрал хозяев, которым оказался по нутру. Он ловко играл на
бедствиях и отчаянии одних, расчете других, невежестве третьих.
Вот одно из самых ранних воспоминаний о Гитлере. Мы находим его в записи,
сделанной представителем американского военного атташе в Берлине Т. Смитом,
посланным в Мюнхен в середине ноября 1922 г. разузнать, кто такой Гитлер.
Смиту удалось встретиться прежде всего с генералом Людендорфом, который
целиком поддерживал Гитлера и был весьма близок с ним. Генерал сказал
американцу, что он «раньше думал, что большевизм должен быть уничтожен
сначала в России, прежде чем он будет повержен в Германии». Теперь он изменил
мнение: «Большевизм надо сначала устранить в Германии». Людендорф говорил,
что союзники «должны поддержать сильное германское правительство, которое
было бы в состоянии уничтожить марксизм». Оно никогда не может быть создано
«при современных хаотических парламентских отношениях», но лишь «образовано
патриотами». Генерал убежден: «Фашистское движение должно стать началом
национального пробуждения Европы».
На следующий день Смит встретился с Гитлером. Первое впечатление:
Баснословный демагог, Я до этого никогда не слушал такого упорного и
фанатичного человека». Гитлер охарактеризовал ему свое движение как «союз
практических и духовных творцов против марксизма». Смит сделал вывод: «Только
диктатор может спасти Германию... Для Америки и Англии было бы гораздо лучше,
чтобы решающая борьба между нашей цивилизацией и марксизмом произошла бы на
немецкой земле, а не на американской и английской. Если мы, американцы, не
будем содействовать германскому национализму, большевизм завоюет Германию.
Тогда больше не будет репараций, и русский большевизм совместно с германским
должны будут просто из интересов самосохранения напасть на западные нации» .
Так в атмосфере острейшей борьбы контрреволюционные силы стремились к
сплочению. Им требовались объединяющие лозунги. От расизма шла прямая линия к
«восстановлению величия германского реиха», к имперским завоевательным
планам. Сорок лет подряд зажигали эти миражи сердца мещан, средних и крупных
буржуа, отпетых милитаристов. И они не могли смириться с тем, что все
рухнуло. Расизм указывал конкретного врага и определял конкретную цель.
Нацисты любили повторять слова председателя «Всегерманского союза» Генриха
Гласса, который еще в 1913 г. писал: придет время, когда появится человек,
который поведет немцев на борьбу. «Мы ждем фюрера! Терпение, терпение, он
придет!» И вот он появился.
В Гитлере очень быстро распознали нужную фигуру представители самых богатых и
влиятельных слоев капиталистической Германии. Перед ним распахнулись салоны
«высшего общества». Его ввели в круг респектабельной богемы – художников,
писателей, профессоров, почитателей Вагнера, тесно связанной с промышленными
и финансовыми магнатами. В этих салонах «брат Гитлер» говорил не только о
музыке Вагнера, но и о «ноябрьских преступниках, предавших Германию», и о
своих планах борьбы с ними. Он приобретал все более влиятельных покровителей,
Для начала жена крупнейшего фабриканта музыкальных инструментов Бехштайна
пожелала стать его «приемной матерью». Ему открыл свой дом крупнейший
издатель Брукман. А позже среди «покровителей» появились промышленные и
финансовые владыки – Флик, Тиссен и др. Но не будем забегать вперед.
Нацистская партия распространяла влияние за пределы Баварии. Сторонники
нацистов появились на Севере – в Кёльне, Вильгельмсхафене, Бремене. Они
повсюду пускали слух, что являются «партией будущего».
Они играли на трудностях. Жизненный уровень падал. Чудовищно росла инфляция.
Осенью 1923 г. 6 тыс. марок имели цену одной предвоенной марки. Одно куриное
яйцо стоило столько же, сколько в 1913 г. 30 млн. яиц. На купюры достоинством в
1000 марок, имевшие хождение в Берлине, ставился штемпель «миллиард марок».
Официант в одном баденском ресторане рас- сказывал посетителю – молодому
американскому репортеру по имени Эрнест Хемингуэй, что скопил достаточно денег,
